Из истории русской, советской и постсоветской цензуры

И все же и советские космонавты, и американские астронавты сообща внесли славную, героическую страницу в завоевание космоса. После Гагарина, который оказался первым, в космосе побывали более 430 человек, из 32 стран. Но больше всего — советских. Им принадлежат рекорды по ряду показателей: С. Авдеев дольше всех пробыл в космосе (737 суток 14 часов), В. Поляков стал чемпионом по длительности одного полета (437 суток 17 часов, на станции «Мир»). Всего ее посетили 105 советских космонавтов (на пять больше, чем американцев). А вот по выходу в открытый космос американцы опередили советских (109 человек). И те, и другие намечают космические проекты, иногда фантастические. Американцы планируют к 2015 г. основать базу на Луне, а после 2020 г. начать готовить экспедицию на Марс. Россия объявила, что будет участвовать в экспедициях на луну и на Марс. Когда-то Советский Союз считал, что экспедицию на Марс он организует в 2005 г. Еще в 70-е годы в СССР обсуждался проект летающей тарелки, которая долетит д Нью-йорка за 50 минут, до Токио — за 53, до Сиднея за один час. Частные российские компании обсуждали проект полета на Марс в 2009 году. Предполагалось, что путь до Марса займет три года, что корабль будет состоять из двух жилых модулей, а третий, запасной, будет надувным, с оранжереей, замкнутой системой жизнеобеспечения. Корабль должен собирается на орбите, на высоте 500 км.; на нем будет огромный марсоход. Экипаж формировать лучше из женщин. Фантастика, даже не научная. Но обсуждалась всерьез. Под впечатлением первых полетов космонавтов. И все для мира на земле. Даже орбитальная станция называлась «Мир». Сейчас работает международная орбитальная станция. Обсуждения масштабных космических планов как-то приутихли. Зато о создании самых-самых современных и совершенных ядерных ракетных систем Россия в последнее время сообщает довольно регулярно.

Вернемся к «оттепели» (по названию повести Пановой). Она всё же в хрущевское время наступила. Разрешено то, о чем ранее и думать не смели. Напечатаны роман Солженицына «Один день Ивана Денисовича», его рассказы. Увидели свет роман Дудинцова «Не хлебом единым», повесть Казакевича «Звезда», многое другое. Выходят произведения, прежде запрещенные цензурой (например, в 62 году напечатан сборник пьес Булгакова). Сам Хрущев — инициатор публикации «Ивана Денисовича». Это сразу превратило повесть в некий официальный эталон, определяющий направление литературной политики новой власти. Ощущение интеллигенции, что «лед тронулся». Вечера поэзии в Политехническом музее: Евтушенко, Вознесенский, Окуджава, Ахмадулина и др. Выступление Дудинцева в Ленинградском университете, полное веры в будущее, оптимизма. Такой оптимизм разделяли очень многие. Он отразился, например, во многих стихотворениях Б. Слуцкого («я еще эту книгу без поправок издам»). Но ощущаются и опасения: не исключена возможность возрождения сталинизма. Как пример, — «Ночной смотр» Галича:

…Утро родины нашей розовое, Позывные бегут, попискивая. Во-свояси уходит бронзовый, Но лежат, притаившись, гипсовые. Пусть изранены, изувечены, Но и в прахе хранят обличие. Им бы, гипсовым, человечины, Они вновь обретут величие. И будут бить барабаны: трам, трам, трам!

Все же даже здесь общий тон не мрачный: «утро родины нашей розовое». Не предсказание, а предупреждение.

Реабилитация многих репрессированных писателей, деятелей искусства, культуры. Письмо секретаря ССП А. Суркова в ЦК КПСС. 16 декабря 55 г. (того же Суркова, который недавно писал о необходимости освобождения от еврейских писателей). Секретно. О реабилитации таких писателей, о том, что поступают запросы: как обстоят дела с их литературным наследством. По словам Суркова, еврейских писателей было довольно много, они печатались на еврейском языке, переводились на русский, выходили еврейские периодические издания, альманахи. Сурков называет наиболее талантливых: Маркиш, Фефер, Квитко и другие; примерно с 50-го года большинство изданий на еврейском языке «прекратили существование. Перестали существовать и еврейские театры»; за последние 5 лет произведения еврейских писателей на еврейском языке вообще не появлялись; их переводы на русский и другие языки народов СССР свелись к минимуму; перед ССП в последние годы «вставали и другие вопросы, связанные с судьбой некоторых других национальных литератур». По словам Суркова, после репрессивных действий во время Отечественной войны «фактически перестали существовать национальные писательские группы немцев Поволжья, чеченцев, ингушей, балкарцев, крымских татар»; «все члены Союза писателей, принадлежащие к этим национальностям, были одновременно исключены из Союза». Сурков уже признает, что произведения реабилитированных еврейских писателей, «имеющие общесоюзное идейно-художественное значение, необходимо издавать в переводах на русский и другие языки на общих основаниях». Но ему и Секретариату Правления Союза Писателей непонятен вопрос о судьбе еврейской литературы и других литератур, «репрессированных в военное время национальностей» как литератур « национальных» (жирный шрифт текста — ПР). Поэтому Секретариат Союза Писателей ставит эти вопросы перед ЦК КПСС и просит указаний и советов, как их решать. ЦК разрешил издавать ряд книг классической и современной еврейской литературы в издательстве «Советский писатель» на еврейском языке (Бох120-21,609).

Все подобные изменения рождали надежды, как оказалось позднее, не оправданные. Беда многих писателей заключалась в том, что они потеряли осторожность, восприняли признаки «оттепели», доклад Хрущева на XX съезде партии о культе личности Сталина и т. п. как отрицание прежней системы, возможность говорить правду. Свое отношение к существующему они посчитали соответствующим новой партийной линии. И в русле такого понимания они создавали свои произведения, которые, как и в прежние времена, вызывали неодобрение властей, цензурные запреты, «проработку» авторов («1941, 22 июня» Некрича, «Теркин на том свете» Твардовского, «Жизнь и судьба» Вас. Гроссмана, «Доктор Живаго» Пастернака).

А власть цензуру отменять и даже облегчать вовсе не собиралась. Да и вообще оттепель оказалась понятием весьма относительным. В свое время Чернышевский писал о подобных явлениях в романе «Пролог»: «Весь образованный Петербург восхищался началoм своей весны. Вот уже третий день погода стояла не очень холодная, не совсем пасмурная; иной час даже казалось, будто хочет проясниться. Как же не восхищался бы образованный Петербург? Он был прав, если судить его чувство по петербургским понятиям о весне. Но, восхищаясь весною, он продолжал жить по-зимнему, за двойными рамами. И в этом он был прав». Многие же советские писатели в хрущевское время поверили, что и на самом деле наступает весна. И сразу же были наказаны за эту веру. Власти проводят ряд довольно суровых цензурных мероприятий, подтверждая, что многие партийные идеологические постановления сталинского периода продолжают действовать. В частности о журналах «Звезда» и «Ленинград». 5 мая 54 г. в Ленинграде состоялась встреча делегации английских студентов с группой советских писателей. О встрече сообщалось в особой Записке Ленинградского обкома от 27 мая. Беседа продолжалась 3.5 часа. Студенты задавали вопросы, «носившие провокационный характер». Например: «почему не издают Достоевского?» На все вопросы «даны четкие и правильные ответы». В частности, студентам показали том Достоевского, изданный недавно в СССР.

По просьбе студентов на встречу пригласили Зощенко и Ахматову. Зощенко недавно, 23июня 53 г., заново приняли в Союз писателей, не восстановили, а именно приняли. Видимо, надеялись, что он усвоил данный ему «урок» и будет вести себя «как надо». Зощенко же, вероятно, в какой-то степени верил, что после смерти Сталина обстановка начинает меняться. Ахматова же таких иллюзий не имела. Им задали вопрос об отношении к постановлению августа 46 г. Ахматова лаконично ответила, что постановление правильное, как и критика в ее адрес: «Так я поняла раньше. Понимаю и теперь». Зощенко попытался объясниться. Он говорил, что с критикой Жданова был не согласный, о чем писал Сталину; «потом путано объяснял, почему не согласен»; говорил о том, что ныне вновь стоит вопрос о сатире: она нужна, но ею следует «пользоваться осторожно». И добавил: буду вновь писать, как велит мне совесть. В Записке отмечается: Зощенко аплодировали, Ахматовой — нет. На вопрос одного из писателей: «почему?» студенты ответили, что сказанное Ахматовой неприемлемо для них и им не импонирует. В записке идет речь и о партийном собрании Ленинградских писателей, которое осудило выступление Зощенко. Сообщалось, что организаторы встречи отнеслись к подготовке ее безответственно, что она не была согласована с обкомом партии и что даны установки установить более строгий контроль за встречами с иностранными делегациями. Сам Зощенко позднее оправдывался: я не мог сказать, что я трус, пройдоха; я дважды воевал на фронте, у меня 5 боевых орденов, я добровольцем вступил в Красную армию. Оправдания были тщетны. Хрущев взбеленился. Новый раунд проработок и ругани писателя. На партийном собрании ленинградских литераторов выступление Зощенко названо антипатриотическим. Принято решение: «Факты последнего времени свидетельствуют, что М. Зощенко скрывал свое истинное отношение к этому постановлению и продолжает отстаивать свою гнилую позицию» (Гром579). Зощенко тяжело переживал происходящее, «почти перестал есть, боялся, что его отравят, ходил с палочкой, сгорбленный, худой, изможденный, еле-еле перебирая ногами, „с потухшими глазами, со страдальческим выражением лица, отрезанный от всего мира, растоптанный…Теперь это труп, заключенный в гроб“ (Гром580, ссылка на дневник К. Чуковского). Всё же дотянулдо 58 г. (умер 22 июля). После смерти нашли более 150 его произведений, не входивших в сборники. Часть из них вообще никогда не печаталась. Не добили при Сталине, добили при Хрущеве. По словам писателя Л. Пантелеева, „гражданскую панихиду провели на рысях“. Такова она — хрущевская оттепель.

Но это о прошедшем, о событиях, начавшихся при Сталине… А было и о современном. Прежде всего о „Новом мире“ Твардовского, об его поэме „Теркин на том свете“. Написана поэма как раз под влиянием надежд на Хрущева, на то, что при нем можно говорить правду. Но не тут-то было. В самом начале правления Хрущева (ведь он укрепился во власти не сразу после смерти Сталина), 23 июля 54 г., под грифом „Совершенно секретно“ выходит постановление Секретариата ЦК КПСС „Об ошибках журнала „Новый мир“ (т.т. Шаталин, Поспелов, Хрущев)“, с шестью приложениями. ЦК отмечает, что редакция „Нового мира“„допустила в своей работе серьезные политические ошибки“; в журнале опубликован ряд статей, „содержащих неправильные и вредные тенденции“ (В. Померанцева, М. Лифшица, Ф. Абрамова, М. Щеглова). Но главная суть — в Твардовском. В постановлении указывается, что он и его заместители готовили к опубликованию поэму „Теркин на том свете“, «в которой содержатся клеветнические выпады против советского общества»; в журнале «наметилась линия, противоречащая указаниям партии в области литературы».

Попутно критикуется и руководство Союза писателей, которое по сути не занималось вопросами идейного направления журнала «Новый мир». Здесь же высказываются общие требования, ставящиеся партией перед литературой: «Союз советских писателей призван систематически и своевременно бороться с отклонениями от принципов социалистического реализма, с попытками увести советскую литературу в сторону от жизни и борьбы советского народа, от актуальных вопросов политики партии и советского государства, бороться с попытками культивировать упадочные настроения, давать отпор тенденциям огульного, нигилистического охаивания всего положительного, что сделано советской литературой». В постановлении содержится призыв к писателям-коммунистам бороться за новый подъем советской литературы, за линию партии в литературе, особенно перед предстоящим Вторым Всесоюзным съездом советских писателей. И резолюция: ЦК КПСС постановил: «1. Осудить неправильную линию журнала „Новый мир“<…> а также идейно-порочную и политически вредную поэму А. Твардовского ''Теркин на том свете''. 2.Освободить т. Твардовского А. Т. от обязанностей главного редактора журнала ''Новый мир'' и утвердить главным редактором этого журнала т. Симонова К. М… 3. Рекомендовать президиуму Союза советских писателей СССР обсудить ошибки журнала „Новый мир“ и принять развернутое решение по данному вопросу» (Бох 106-8, 608). Твардовский был назначен редактором «Нового мира» в последние годы правления Сталина. Он сменил К. Симонова в 50-м году. А в 54-м г., во время хрущевской «оттепели», его сменили.

Постановление сопровождалось приложениями, относящимися в основном ко второй половине 54 г., Первое из них — письмо Твардовского Хрущеву от 10 июня 53 г. (еще до постановления). Просьба изменить формулировку в его партийном деле (там написано, что его родители из кулаков). Твардовский подробно мотивирует свою просьбу: его отец — крестьянин — кузнец; о нем писатель рассказывал при приеме в партию в 38 г.; с 28 г. Твардовский живет не с родителями; он пишет о разнобое, связанном с вопросом об его происхождении: в статьях, изданиях, учебниках указывается — сын крестьянина, а в партийном документе — из кулаков. Приведенное письмо — тоже свидетельство веры, что обстановка изменилась.

Приложение 2-е. Письмо секретаря Смоленского обкома партии секретарю Московского горкома Фурцевой от 9 июня 54 г.: проверка установила, что отец Твардовского из семьи крестьян. Приводится ряд сведений, подтверждающих это, но сообщается, что в 29–30 гг. отец Твардовского раскулачен и выслан. Возвращен в 36-7 гг., работал по найму кузнецом в колхозах, последние годы жил в Смоленске, а затем у сына в Москве, где и умер в 49 г. В итоге делается вывод: «Судя по материалам проверки, хозяйство Твардовского Т. Г. было не кулацким, а крепким середняцким хозяйством, удовлетворявшим личные потребности семьи». Сам Твардовский-сын с 14 лет жил в Смоленске, работал в типографии и с тех пор «в семью отца не возвращался» (Бох110-11). Справка весьма благожелательная: видно, что секретарь Смоленского обкома партии П. Доронин, подписавший ее, поддерживал просьбу Твардовского — ПР).

Приложение 3-е. Письмо Твардовского от 10 июня 54 г. в Президиум ЦК КПСС. Уже начинается «проработка» «Нового мира» и его редактора, но решение еще не принято. Поэтому письмо написано дипломатично, в нем содержится некоторая лесть «властям предержащим», оправдания, но и защита определенных принципов. Твардовский пишет о том, что члены редколлегии «Нового мира» — коммунисты на днях обратились к секретарю ЦК П. Н. Поспелову. Состоялась беседа. Предметом ее были два вопроса: работа критико-библиографического отдела журнала и рукопись поэмы «Теркин на том свете». Поспелов сказал, что эти вопросы будут окончательно рассмотрены на Президиуме ЦК. Поэтому Твардовский доводит до сведения членов Президиума следующее: 1. Статьи «Об искренности в литературе», о «Дневнике» Мариэтты Шагинян, о послевоенной прозе, посвященной колхозной тематике, о «Русском лесе» Леонова нельзя рассматривать как некую «линию» «Нового мира», притом вредную. Никакой линии, кроме стремления работать в духе известных указаний партии по вопросам литературы, у журнала «нет и быть не может». Твардовский напоминает про указания партии «о необходимости развертывания смелой критики наших недостатков, в том числе и недостатков литературы». Он пишет об огромном впечатлении, которое производит на него царящий на последних пленумах ЦК дух и тон «прямой и бесстрашной критики недостатков, нетерпимости к приукрашиванию действительности». Именно в этом направлении «я старался направить работу журнала <…> видел и вижу в этом свою прямую задачу коммуниста-литератора…». Твардовский признает, что «у меня и у моих товарищей могли быть ошибки и упущения», но он не согласен признать вредным направление «Нового мира». Попутно упоминает он и о редакционной статье, снятой из шестого номера по распоряжению Отдела литературы ЦК КПСС, намекая на то, что сделано это напрасно.