Из шестнадцати в тринадцать

Землю сотряс очередной толчок, сверху посыпались пыль с щепками. Сакуру и Карин швырнуло в холодные объятья Саске, Хината упала на Наруто, а Орочимару крепко впечатало в гроб. Только Цунаде осталась стоять на месте, потому что трясло не так уж сильно, а никакого любовного интереса у неё в этой комнате не было.

Наруто обнял Хинату и в очередной раз подумал, что всё это совершенно неправильно. От Курамы он знал, что любимую девушку того другого Наруто хотят убить, и обнять её также, как он сам сейчас обнимал Хинату, парню удалось всего раз. Осознавать это было невыносимо горько, но, несмотря ни на что, в Наруто сияло счастье. Итачи была дорогим человеком и для него тоже, потому он чувствовал себя предателем из-за своей любви.

В минуты, когда Наруто думал об этом, лицо его приобретало такое выражение, что Хината сразу понимала его состояние и старалась утешить. «Ты не виноват, – говорила она, – мир шиноби таков, что постоянно кто-то умирает, и всегда где-то идёт война, но люди никогда не перестают любить». Вот и сейчас Хината улыбалась, открыто смотря парню в глаза.

Вдруг девушка вскрикнула и впилась ногтями в руку Наруто. Узумаки не мог понять, что с ней произошло, но уже в следующее мгновение его тело пронзила боль. Чакра внутри словно вскипела и стремилась вырваться наружу. Наруто не смог сдержать крик, который смешался с голосами других людей в комнате. С ними происходило тоже самое.

Земля снова затряслась, свечи погасли. Темнота смотрела прямо в душу ярко алыми глазами Саске.

– Дом, милый дом! – неистово орал Курама, снова оказавшись в голове у Наруто.

– Счастье не вечно… – мысленно вздохнул парень.

– Эй… Хочешь сказать, что не скучал по мне? – возмутился Лис.

– Скучал, конечно. Что ж мне тут ещё делать, по-твоему? – Наруто улыбнулся совсем невесело и кивнул на свою унылую камеру.

– Ну ничего, ничего… Теперь ты понимаешь, каково мне сидеть в твоей дурьей башке! Хотя, если подумать, твои мозги больше напоминают стерильную и гладкую больничную палату…

– Ах как же мне этого не хватало… – пробормотал Наруто. – Больше сказать нечего?

– А то. Мелкий не такой болван, как ты, он чётко передавал мои указания, потому там кое как разобрались с внутренней печатью, и если дело выгорит, вся техника Учиха полетит к зелёным помидорам!

– Так уж и вся? – скептически переспросил Узумаки. В это заявление верилось слабо. Для того, чтобы изменить печать под Конохой, потребовались огромные совместные усилия мамы и бабушки Наруто, а они, как-никак, лучшие мастера в мире. Положение также усугублялось тем, что трогать печать было нельзя, ведь тогда Учиха точно заметили бы их действия. Так что все изменения придётся вносить в последний момент, и нет никакой возможности проверить насколько эти изменения верны.

В этом плане слишком многое зависело от удачного стечения обстоятельств.

Дверь камеры распахнулась, являя миру пёструю компанию из Кагами, Орочимару и большой синей жабы (в которой сидел Саске).

– Да я очень вовремя… – заметил Курама.

– Началось! – зачем-то объявила Кагами и бросилась к решетке, чтобы освободить брата.

Девочка явно храбрилась, но руки её не слушались, а в глазах дрожала тревога. Она нарочито громко рассказывала о том, что происходит сейчас на арене, и возилась с цепями гораздо дольше необходимого. Едва оказавшись на свободе, Наруто крепко обнял сестру. Ему было до слёз жалко девочку, ведь она была самой младшей из всех, а в последние дни на неё легла значительная часть работы. Кагами убедила Саске помочь им (и залезть в жабу), ей же пришлось разговаривать с Наваки и Гаарой. Также она вместе с мамой и бабушкой работала над печатью, и от её мастерства зависело очень многое. Если бы Наруто мог, то он не стал бы выдёргивать сестру из уютного мира, в котором она жила, но без её помощи действительно было не обойтись.

– Ах, как это трогательно! – умилялся Орочимару на пару с Харуру (а синей жабой была именно она).

– Дети! – цепляясь за стену, в камеру заглянула Кушина, и Наруто с Кагами тут же бросились к ней. Они обнимали маму очень бережно и нежно, словно боясь сломать. Сейчас Кушина напоминала измученную, но счастливую тень самой себя.

– Дети! – влетел вслед за женой Минато и тоже бросился обнимать всех (кроме Орочимару). Для рассудительного обычно Хокаге такое поведение было несвойственным, но сейчас только эта странность выдавала сильнейший стресс, который он испытывал.

– Нет, ну вы нормальные, а? – проворчала вошедшая за ним Сенго. – Идёт война, мы в самом центре события, от которого зависит судьба двух миров, а вы обнимаетесь! Где ваша ответственность!?

– А она мне нравится, – хмыкнул Курама.

– Бабушка… – прошептал Наруто и нерешительно дёрнулся в сторону пожилой женщины. Ему, выросшему совсем без семьи, было странно думать о том, что мама и папа – это ещё не всё. Близких людей может быть намного больше. О своей бабушке он ничего не знал, и как вести себя с ней не представлял совершенно. Даже чувства другого Узумаки не давали подсказки.

Женщина пристально посмотрела на Наруто. Он выглядел абсолютно также, как всегда, но она понимала, что это не тот мальчик, которого она знала раньше. Ясности ситуации это не добавляло, однако Сенго всегда считала себя человеком умным и решительным, потому первая преодолела неловкость и пошла на контакт.

– Ну иди сюда, остолоп… – проворчала она куда-то в сторону и распахнула руки в приглашающем жесте.

Наруто глубоко вздохнул и бросился к бабушке, чтобы обнять её. Конечно же, потом, когда всё это закончится, они познакомятся ближе, поговорят, возможно, даже научатся чему-то друг у друга, но сейчас времени не было ни на что, кроме скупых объятий и короткой улыбки.

Минато с Кушиной на руках, Сенго и Кагами направились обратно к центру деревни, а Наруто с Орочимару и синей (читай Саске) жабой – в квартал Учиха. У каждого была своя миссия, от выполнения которой зависел общий успех.

Недалеко от резиденции Хокаге, Кушина попросила Минато остановиться на одной из крыш, где их уже ждал Наваки. Не теряя времени, парень создал массивную деревянную клетку вокруг Сенго, Кушины и Кагами, после чего занял оборонительную позицию рядом с Минато. Как оказалось, не зря: к ним уже направлялись несколько шиноби Учиха. Бой обещал быть непростым, но Минато знал, что справится. За его спиной были не только три любимых женщины (да, да, тёщу он тоже любил), но и вся деревня, которую он, вопреки творившимся кругом разрушениям, защищал. Наваки также не допускал мысли, что может проиграть – Кагами обещала побить его, если Учиха помешают завершить технику.

Ноги не держали Кушину. Едва Минато отпустил её, как она осела на деревянный пол клетки. Никогда ещё она не чувствовала себя настолько выжатой, но и ничего более сложного и значительного, чем эта печать, женщине делать не приходилось. Видя состояние дочери, Сенго присела рядом и осторожно сжала её холодную худую ладонь. Кагами тоже опустилась на пол и взяла за руки маму и бабушку. Кожа Кушины обжигала мертвенным холодом, а ладонь Сенго была сухой и шершавой, словно дерево. Саму же девочку потряхивало от страха и напряжения. Слишком многое сейчас зависело от неё.

– Пора, – глубоко вдохнув, сказала Кушина.

Двигаясь синхронно, три пары ладоней стали складываться в печати. «Орёл, обезьяна, овца…» – одними губами шептала Кагами. Лишь бы не сбиться и не забыть ничего. Так сложно выпустить свою чакру, сплести её с энергией другого человека. Но она справится, потому что рядом с ней не чужие люди, а мама и бабушка, и её сила – это их сила.

Завершив последнее движение, все трое разомкнули ладони, но между ними остался круг светящейся витиеватой печати.