Из тьмы

Маг выглядел так, словно его вот-вот стошнит. “Отвратительно продажный”, - пробормотал он. “Но это не то, что я ищу. Очень хорошо. Я объявляю вас годным для возобновления службы в качестве констебля ”. Он заполнил бланки так быстро, как только мог. Очевидно, он хотел, чтобы Бембо убрался с глаз долой так быстро, как только сможет это устроить. Он был слишком смущен или, возможно, слишком возмущен, чтобы копать глубже.

Бембо не думал, что все получится просто так, но он думал, что у них все получится. Обычно у него получалось. И чаще всего он оказывался прав.

Мало-помалу Ванаи привыкла к жизни в Громхеорте. Мало-помалу она привыкла не жить в страхе. Ей нужно было время, чтобы в глубине души поверить, что никто не пройдет по улицам с криками: “Каунианцы, выходите!” Альгарвейцы ушли. Они не вернутся. Многие из них были мертвы. А фортвежцы, которые во время оккупации вместе с рыжеволосыми требовали каунианской крови, какое-то время притворялись, что никогда ничего подобного не делали.

Жизнь в одном доме с матерью и отцом Эалстана помогла Ванаи преодолеть пережитый ужас. День за тихим днем это доказывало ей, что фортвежцы могут любить ее и относиться к ней как к личности, независимо от ее крови. Эалстан, конечно, любил, но это было по-другому. Это было особенное. Элфрит и Хестан не влюбились в нее, хотя они, безусловно, влюбились в ее дочь.

Конбердж часто навещал дом. Когда Ванаи впервые встретила старшую сестру Эалстана, она пристально посмотрела на нее, а затем спросила: “Я действительно так выгляжу, когда ношу свою фортвежскую маску?”

“Я должен сказать, что ты знаешь”, - ответил Конбердж, разглядывая ее с таким же любопытством. “Я думаю, мы могли бы быть близнецами”.

“О, хорошо!” Воскликнула Ванаи. “Значит, мне так повезло!” Это вызвало румянец у Конбердж, несмотря на ее смуглый фортвежский цвет лица. Ванаи тоже это имела в виду. Она считала Конбердж необыкновенно красивой женщиной в стиле ее народа - темноволосой, полногрудой, с волевыми чертами лица.

“С ее лицом я красивее, чем со своим собственным”, - сказала она Эалстану той ночью.

“Нет, ты не такая”, - ответил он и поцеловал ее. “Ты прекрасна в обоих отношениях”. Он говорил с большой убежденностью. Он не совсем заставил Ванаи поверить ему, но он доказал, что любит ее. Она уже знала это, конечно, но дополнительные доказательства всегда приветствовались. Она сделала все возможное, чтобы показать Эалстану, что это тоже обоюдный путь.

С наступлением лета они с Конбердж перестали быть совершенно одинаковыми, когда она надевала свою колдовскую маскировку, потому что живот ее невестки начал выпирать, как и ее собственный не так давно. Конбердж также стала еще пышнее, чем была, что, по мнению Ванаи, было почти слишком хорошо. Она сомневалась, что Гримбальд, муж Конберджи, согласился с этим.

Они вдвоем отправились на рыночную площадь одним жарким днем. Ванаи взяла с собой Саксбура. Конбердж наблюдала за своей племянницей. “Мне следовало бы повсюду носить с собой маленькую записную книжку, - сказала она, - чтобы я знала: ”Хорошо, она делает это , когда ей будет столько лет, а потом, когда она станет немного старше, она вместо этого будет делать это “.

Ванаи закатила глаза. “То, что она сейчас делает, доставляет неудобства”. Она привезла с собой экипаж, но Саксбур закатывал истерику каждый раз, когда она пыталась усадить ее в него. Она только что научилась ходить, и ходьба была тем, что она хотела делать. Это означало, что ее мать и тетя должны были соответствовать ее темпу, что раздражало Ванаи, но совсем не беспокоило Саксбурха.

“Все в порядке”, - сказал Конбердж. “Я не спешу”. Она положила руку на живот. “Я уже чувствую себя такой большой и медлительной, но я знаю, что стану намного больше. Я буду размером с бегемота к тому времени, когда у меня наконец родится ребенок, не так ли?”

“Нет, не совсем. Но ты прав - ты будешь думать, что это так”, - ответила Ванаи.

Отделение ункерлантских солдат патрулировало рыночную площадь. Ванаи наконец привыкла к мужчинам, которые бреют лица, хотя гладколицые ункерлантцы поразили ее в первые несколько раз, когда она их увидела. Они не вызывали у нее озноба, как у альгарвейских солдат. Во-первых, они не презирали ее народ в особенности. Во-вторых, они не пялились так, как это делали рыжеволосые. Когда они оглядывались по сторонам, это больше походило на удивление от того, что они оказались в большом городе. Она не могла знать, но могла бы предположить, что все они происходили из деревень, гораздо меньших, чем когда-либо был Ойнгестун . И все они выглядели такими юными: она сомневалась, что кому-либо из них могло быть больше семнадцати.

Когда она заметила это, Конбердж кивнул. “Ункерланту приходилось раздавать палки мальчикам”, - ответила она. “Альгарвейцы убили большую часть своих мужчин”. Ванаи моргнула. В своей мрачной ясности это прозвучало так, как могла бы сказать Хестан.

Они купили оливковое масло, изюм и сушеные грибы - лето было неподходящим сезоном для свежих грибов, за исключением тех, что выращивали производители. Когда они укладывали свертки в тележку, Саксбур начал суетиться. “Что с тобой не так?” Спросила Ванаи. “Ты не хочешь использовать это, но ты и не хочешь, чтобы кто-то другой использовал это? Это нечестно”. Саксбурх было все равно, справедливо это или нет. Ей это не нравилось.

Ванаи взяла ее на руки. Это решило проблему ребенка и дало Ванаи одного из ее собственных. “Ты собираешься нести ее всю дорогу домой?” Спросил Конбердж.

“Надеюсь, что нет”, - ответила Ванаи. Ее невестка рассмеялась, хотя она не шутила.

“Нам нужно что-нибудь еще, или мы закончили?” Сказал Конбердж.

“Если мы сможем заключить выгодную сделку на вино, это было бы неплохо”, - сказала Ванаи.

Конбердж пожал плечами. “Трудно сказать, что такое сделка прямо сейчас, по крайней мере, без набора весов”. Ванаи кивнула. В Фортвеге в эти дни было в ходу ошеломляющее разнообразие монет. Король Беорнвульф начал выпускать свои собственные деньги, но это не вытеснило старую фортвежскую валюту короля Пенды. И, наряду с этим, в обращении были альгарвейские и ункерлантские монеты. Отслеживание того, какие монеты стоили, держало всех в напряжении.

Конбердж справился лучше, чем большинство. “Я завидую тому, как хорошо ты справляешься с этим”, - сказала ей Ванаи.

“Мой отец тоже учил меня бухгалтерскому делу”, - ответил Конбердж. “Я не боюсь цифр”.

“Я их тоже не боюсь”, - сказала Ванаи, вспомнив несколько болезненных уроков с Бривибасом. “Но у тебя, кажется, вообще нет никаких проблем”.

“Он дал мне свое ремесло”, - ответил Конбердж, снова пожав плечами. “Он не остановился на мысли, что, возможно, не найдется никого, кто нанял бы меня для этого”.

“Это неправильно”, - сказала Ванаи.

“Может быть, и нет, но так устроен мир”. Конбердж понизила голос.

“Преследовать каунианцев тоже неправильно, но это не значит, что этого не произойдет. Я бы хотел, чтобы это произошло”.

“Теперь, когда ты упомянул об этом, я тоже”, - сказала Ванаи. Она указала на другую сторону рыночной площади. “Смотри, там еще кто-то с сушеными грибами. Может, нам подойти и посмотреть, что у него есть?”

“Почему бы и нет?” Конбердж казался довольным; возможно, даже стремился тоже сменить тему. “Я не собираюсь идти в другую сторону, когда у кого-то есть грибы на продажу”. Жители Фортвега и Каунии в Фортвеге разделяли страсть к ним.

“Интересно, что у него будет”, - нетерпеливо сказала Ванаи. “И мне интересно, сколько он запросит. Некоторые дилеры, похоже, думают, что продают золото, потому что свежих не так уж много ”. Она бы поспешила к киоску нового дилера, но никому с малышом на буксире особо не везло с поспешностью. На полпути через площадь она начала замечать, что люди пялятся на нее. “Что случилось?” - спросила она Конберджа. “У моей туники разошелся шов?”