Из тьмы

Она не поддалась этому сразу; не то чтобы она не собиралась снова увидеть Бауску в ближайшее время. Спуститься к завтраку казалось более срочным. Теперь, когда ее больше не рвало, она ела как свинья. Не весь вес, который она набрала, был напрямую связан с ребенком.

Скарну и Меркела уже сидели за столом. “Доброе утро”, - сказал брат Красты.

“Доброе утро”, - ответила она и села сама, подальше от них двоих. Это не помешало Меркеле послать ей взгляд, такой же горячий и обжигающий, как лучина от тяжелой палки. Краста свирепо посмотрела в ответ. Корова, подумала она. Свинья. Сука. Курица. Удивительно, как много имен с фермы подходят фермерской девушке.

Но она этого не сказала. Меркела не просто спорила. Меркела могла обойти стол и ударить ее. Мерзкая крестьянская шлюха.

Завтрак протекал в ядовитом молчании. Так обычно протекал завтрак, когда Краста, ее брат и его девка садились вместе за стол. Альтернативой был скандал с криками, и они тоже случались время от времени.

Тишина закончилась, когда Скарну и Меркела поднялись, финишировав впереди Красты. Меркела сказала: “Мне все равно, даже если это ребенок Вальну. Ты все еще была альгарвейской шлюхой, и все это знают.”

“Даже то, как ты говоришь, воняет навозом”, - парировала Краста, подражая акценту деревенской женщины. “И что ж, возможно ... удивительно, что у тебя не карие глаза”.

Меркела бросилась к ней. Скарну схватил свою невесту. “Хватит, вы двое!” - сказал он. “На самом деле, слишком много”. Обе женщины метнули в него яростные взгляды. Он закатил глаза. “Иногда я думаю, что альгарвейцам, сражающимся с Ункерлантом, приходится легче, чем мне, - их не обстреливают с двух сторон одновременно”. Ему удалось увести Меркелу из столовой до того, как они с Крастой запустили друг в друга яйцами.

Мой особняк, яростно подумала Краста. Куда катится мир, когда я даже не могу спокойно жить в своем собственном особняке? Мир повсюду вокруг Красты зависел от того, что люди делали в точности то, что она говорила, но это никогда не приходило ей в голову.

Она отправилась в Приекуле. Если она не могла обрести тишину и покой дома, она выходила и что-нибудь покупала. Это всегда заставляло ее чувствовать себя лучше. Когда экипаж остановился на бульваре Всадников, чтобы выпустить ее, она была такой жизнерадостной, какой только может быть человек, сложенный как клубень и обиженный этим.

В некоторых магазинах вдоль бульвара были выставлены новые товары, привезенные из Лагоаса и Куусамо. Краста жадно рассматривала витрины. Просто увидеть что-то новое после унылого однообразия профессии было тонизирующим средством. Но довольно много заведений оставались закрытыми; на паре дверей каракули ночи и тумана еще не были закрашены. Эти лавочники никогда не вернутся после того, что с ними сделали альгарвейцы.

Она смотрела на новые куртки и чувствовала себя действительно очень большой, когда кто-то сказал: “Опять тратишь деньги, да, милая?”

Там стоял виконт Вальну, его насмешливая ухмылка была шире, чем когда-либо. Краста выпрямилась - что, учитывая ее выпирающий живот, вызвало у нее боль в спине. “Я не трачу деньги впустую - я их трачу”, - сказала она с достоинством. “Есть разница”.

“Я уверен, что должно быть”. Все еще ухмыляясь, Вальну подошел, склонился над этим животом и поцеловал ее в щеку.

Она была, к своему удивлению, искренне рада получить даже этот мимолетный поцелуй. Это был первый признак привязанности, который она получила от кого-либо за долгое время.

Слезы защипали ей глаза. Она покачала головой, сердитая и смущенная тем, что проявила такие эмоции. Это потому, что ты беременна, подумала она; это был не первый раз, когда она падала в лужу без особой причины.

Вежливый, как кошка, Вальну притворился, что не видит. Все еще легким и жизнерадостным голосом он спросил: “А чем ты занимался в последнее время, кроме того, что тратил впустую - прошу прощения, помимо того, что тратил -деньги?” Также, как у кошки, у него были когти.

“Не очень”. Краста положила руку на свой живот в качестве частичного объяснения этому. Но это было только частичное объяснение, как она знала. Она не пыталась - ей никогда бы не пришло в голову пытаться - скрыть свою горечь: “Меня больше не часто приглашают куда-нибудь”.

“Ах”. Вальну кивнул. “Я сожалею об этом, моя милая. Мне действительно жаль. Я сделал все возможное, чтобы заставить людей быть разумными, но, похоже, сейчас не самое подходящее время ”.

Эти слезы вернулись. К ужасу Красты, одна из них потекла по ее лицу. “Конечно, это не так”, - сказала она. “Только потому, что вы не притворялись, что альгарвейцы никогда не приезжали в Приекуле, каждый, кто был таким утомительно добродетельным во время оккупации - или может притворяться, что был таковым, - встает на дыбы и ведет себя так, как будто вы совершили всевозможные ужасные вещи”. Женщина с волосами, которые только начали отрастать после бритья, шла по другой стороне улицы. Краста изо всех сил старалась убедить себя, что не видела ее.

“Я не так давно сказал то же самое твоему брату и его подруге”, - сказал Вальну.

“Когда это было?” Резко спросила Краста; его некоторое время не было возле особняка. “Где это было?”

“На какой-то скучной вечеринке”, - ответил он. “На самом деле, это была одна из самых скучных вечеринок, на которых мне когда-либо не повезло побывать”.

На самом деле это была еще одна вечеринка, на которую Красту не пригласили. “Это нечестно!” - причитала она и действительно разрыдалась.

Вальну обнял ее. “Ну, ну, моя дорогая”, - сказал он и снова поцеловал ее, на этот раз без следа ехидной улыбки, которая обычно была так же неотделима от него, как и его кожа. “Пойдем, я угощу тебя элем, или бренди, или чем хочешь, и тебе станет лучше”.

Шмыгая носом, пытаясь удержаться от рыданий, Краста сомневалась, что когда-нибудь почувствует себя лучше. Но она позволила Вальну отвести ее в таверну несколькими дверями дальше. Она никого там не знала, за что была должным образом благодарна. У нее не было особого вкуса к спиртным напиткам с тех пор, как она начала носить ребенка, не больше, чем к чаю. Но в последнее время она могла пить больше чая. И, конечно же, бренди не только было приятно выпить, но и воздвигло тонкую стеклянную стену между ней и частью ее страданий.