Из того ли то из города

Как вести злые приходить стали, - заволновалась Степь, того и гляди набегом двинется, - тому не верил. А как поверил, тогда уж поздно было. Смели степняки сторожи засечные единым махом, разве несколько дружинников и уцелело, кому утечь повезло. Они-то переполох и подняли. Надвигается беда, доселе невиданная. Прежде Степь тайком наведывалась, а нонче не таясь идет. И силища у нее в этот раз несметная - сколько глаз хватает, сплошь всадники. Не шибко спешат, везут с собой коромысла, что камни мечут - вдесятером не поднять. А еще башни. С такой башни прямиком на стену городскую мост перебросить сподобно. Перебросил - и ступай себе, хоть пешим, хоть на коне.

Призадуматься бы князю, ан нет - у страха глаза велики. Мало чего примерещилось? Давно такого не было, чтоб степняки одолевали. Не будет и впредь. Пока гонцов разослал, дружины разрозненные в одну собирать, время упустил. Тут, правду сказать, те богатыри, что не в опале, поспособствовали. Они за столом княжеским жирком пообросли, князю в рот смотреть да поддакивать когда надо хорошо научились. Вот и поддакивали: "Что нам Степь? Шапками закидаем. А хана ихнего - на одну ладонь посадить, второй прихлопнуть, - вся недолга. Хана хану". Такие закидают... Им разве блины в рот закидывать. Того не видят, - не разбрасывается Степь на грабежи, валом единым валит, бьет дружины, что по пути попадаются, берет все, что взять может, однако никто из воинов обратно с полоном да добычей не отправляется. На Киев идут, не куда-нибудь.

Прошло время, послы прибыли. Что снаружи, что внутри стен городских, едут, по-хозяйски кругом посматривают, будто промеж себя делят. В палаты княжеские вошли, кмети им дорогу заступить не посмели. Послов багатуры охраняют, с такими лучше не связываться. С ними только тем богатырям и тягаться, что ныне в опалу угодили. Говорили послы спокойно, даже вроде как с участием. "Князь ваш древний, во время оно, в Степь посылал сказать: "Иду на вы!" Настал наш черед с тем же словом прийти. Посылает тебе, князь киевский, великий хан Калин грамоту, коею признаешь ты власть его до веку и обязуешься дань платить, по уговору. Коли примешь сию грамоту, повернет хан Калин войско свое непобедимое обратно в Степь, дань взявши. Коли нет - быть ему под Киевом, и тогда уж - чья возьмет". Это ежели коротко. А так они через толмачей долго лопотали. Не прямо, а сто верст в обход к покорству увещевали.

Туча тучей слушал их князь с советниками своими. Умей молнии метать - испепелил бы. Даром что посол - лицо подневольное. Не сам говорит, то только, что пославший его. Потому, нет с посла спроса. Только вот Ольга, что прежде княжила, на то не посмотрела. С послами так обошлась, как заслужили. Одних в бане сожгла, других в ладье на колья сбросила. Вольготно ей было так поступить: послы те, можно сказать, от себя говорили. Надменничали. Здесь же хоть и знатные, а воины. Им послами быть в диковину, сразу видно. С них спрос иной будет - на поле ратном.

Сдержался, вопреки обычному, князь. Не стал сразу ответ давать, время на раздумье спросил. Дерзостью послы ответили. "Время тебе, покуда сам великий хан Калин к Киеву не пожалует". И тут сдержался. Дали послам дары богатые для хана великого, и с честью видимой подалее выпроводили. Они за порог - гонцы по всем городам-весям помчались с наказом - спешить к Киеву воеводам с воями, оставив для охранения самую малость. Понимает князь, что городам-весям с охраной такой не устоять против врага, ан что делать-то? Киев отстоять, об ином и не мыслит. Ежели по тем вестям, которые отовсюду стекаются, судить, в войске ханском по десятку воев на одного дружинника княжеского приходится. Помощи тоже ждать неоткуда. Кочевники, они прежде в союзниках и ходили. О греках и речи нет. Их, окромя собственных сумятиц, никакие другие не заботят. Они сами чуть что, помощи требуют.

А Калин, как донесли до него послы просьбу княжескую, только ходу прибавил. Прежде войско его ровно колом двигалось, коли из поднебесья глянуть, а теперь - ухватом. Разошлись рога в стороны, не дают воеводам пробраться к Киеву, порознь бьют. Только тем и удается, что с севера спешат. Не только воевод не пускают, смотрят, чтоб никаких припасов к Киеву доставить не можно было. Силой не возьмем, так измором...

Вот уже и первые разъезды в виду стен городских показываться начали. До главного войска еще верст сто, а они уже рыщут по селениям опустевшим: все, кто мог, за стенами городскими укрылись, со скотом, с припасами.

Притих Киев, окромя Кузнецкого конца. Там молоты не переставая бухают. Мечи куют, наконечники для стрел и копий; бабы с птицы оперенье добывают.

Уже и дымком с пожарищ потянуло. Где кто насильникам на зло справедливостью отвечает, там и горит. Князю же и на помощь выслать некого. Малый отряд послать - перебьют, и не заметят. Большой - так и Киев защищать никого не останется. Отозвались пиры да беззаботность княжеская горем превеликим.

Еще сколько - вот уже и главное войско степное вокруг городских стен станом располагается. Кольцом охватили - мышь не прошмыгнет. За Славутичем с обеих берегов присматривают, чтобы ниоткуда помощи не было. Никогда прежде столько врагов не подступало к Киеву. Сколько ж они деревьев вокруг изведут на костры свои? Коли осада затянется - до самой степи голо будет.

Великий хан шатер так поставил, чтоб со стен хорошо видать было. Не боится, что какой богатырь киевский стрелку пустит. В ответ столько стрел прилетит, с паклей горящей, - ровно огонь небесный город накроет. Несдобровать тогда Киеву.

Снова послы к князю явились, за ответом обещанным. Встретили их дарами богатыми, еще большие дары великому хану собрать обещались и в три дня прислать, вместе с ответом окончательным. Великий хан, правду сказать, более одного дня ждать не собирался, но послы взялись его уговорить на три, из милости великой.

Зорко всматриваются вдаль сторожа на стенах. Не видать ли дружин на подходе? Не видать. Зато орудия осадные степняки подвезли. Башни с мостами, тараны, железом окованные, в рамах дубовых, на цепях.

Перед дворцом княжеским подводы, складывается на них все, чем богат Киев. Казна, утварь, меха... Только не утолит это алчности великого хана. Ему надобно, чтоб пред ним выи склонили, сами на себя ярмо надели.

На третий день, как обещано было, распахнулись ворота киевские, потянулись телеги к шатру великого хана. Вдоль дороги сразу лучшие воины выстроились, чтоб никто ничего ухватить не успел. Возницы понурые идут, по сторонам не смотрят. Зато по стану степному такой шум пошел, ровно буря налетела. Радуются. Велик хан Калин, велик! Без всякой битвы вон сколько урвал, каждому хоть малость, а достанется. То ли еще будет!..

Калин же едва глянул на дары богатые. Усмехнулся хищно, когда посол княжеский еще три дня срока испросил: не все собрано, не успели. Столько же привезем, а то и поболее. Про ответ не заикнулся.

Скривился великий хан презрительно, глянул, будто не человек перед ним, - собака, рукой небрежно махнул. Три дня - не три года. Подумал про себя: чем хвост по частям резать, не лучше ли разом обрубить? Время князь выиграть хочет? Надеется на что? Ничего не выждет, кроме позора.

И сам князь это понимает. Твердо решил: коли не придут дружины, сам через три дня вместо подвод воев поведет. Коли между ярмом и гибелью выбор делать приходится, так ведь тут выбора нет...

Три дня - это князю так думается.

Жил-был о ту пору в Киеве молодец один, Васькой кликали. То есть, по-настоящему его Василием Ивановичем звали, однако ж в народе иначе как Васькой-пьяницей никто н называл. Ни об родне его, ни об отчине никто ничего не ведал, и сам не рассказывал. Где жил, у кого - а где придется, там и пристраивался. Потому - силищи Васька был неимоверной, с кем угодно потягаться мог, хоть с самим Ильей Иванычем, за это и спрос на него. Где какую работенку исполнить, - завсегда пожалуйста. Характер незлобливый, покладистый, а за дело спрашивает - еду да хмельного. Хмельное и сгубило, а иначе - из первых был бы. Сокрушались об нем люди, многое за спиной говорили, а более всего - своего ума не дашь. И руки золотые, и нрав, и на лицо не крив, ан как денежка завелась, куда что подевалось. Где канава погрязней, тут и Васька. Отоспится, одежонку в Славутиче ототрет, сам поплескается, и будто не было ничего. Так и жил. Семь дён вкалывает, столько же канавы меряет, глубоки ли. Ему и великий хан под стенами нипочем. То есть, пока не оклемался. Собрался было по обычаю своему к Славутичу податься, не выпускают. С трудом, а объяснили, что к чему. Васька поначалу подумал - смеются над ним, хотел было по шее дать сгоряча, потом одумался. Забрался на стену, - не стали ему мешать, - выглянул, и впрямь войско вражеское город обложило. Он - вниз, к сторожам. Как же это, мол, до такого допустили? А так, ему в ответ, только и есть дружины, чтоб город защищать, а чтоб в открытом поле бой принять, - столько нету. Одна надежда, на подмогу скорую.