Из внешнего мира
Шрифт:
Ветер заносил две неподвижные фигуры на берегу песком, будто укрывая саваном.
Глава 3. Первый контакт
.
А в оазисах слышится ржанье коня
И под пальмами
Хоть редки острова в океане огня,
Точно пятна на шкуре гепарда.
(Н.С. Гумилев)
Зелгадис парил среди белоснежных облаков. Его тело, сотканное из света, было легче воздуха, солнечные лучи пронизывали его насквозь. Свершенная прозрачность и чистота. Нет желаний и мыслей. Нет сожалений и несбыточных мечтаний. Девственная пустота разума.
Но вдруг нечто вторглось в уютную реальность Зелгадис извне. Он начал что-то ощущать. Незнакомое, непонятное. Кажется, это называлось "тряска". Его болтало из стороны в сторону. Пытке, казалось, не будет конца. Но вот тряска прекратилась, и Зелгадис решил, что его оставили в покое. Не тут-то было! К его губам приставили что-то шершавое. В горло полилась обжигающе-холодная жидкость, Зелгадис машинально сглотнул. Желудок свело спазмом.
Губы. Горло. Желудок.
Зелгадис успел забыть, что они у него есть. Он больше не был бесплотным духом, у него появилось тело, тяжелое, точно камень. Стоп. Он ведь действительно каменный. Или нет? Зелгадис запутался. Погружаясь в беспамятство, он все еще пытался решить эту сложнейшую проблему.
Еще несколько раз Зелгадис выскальзывал из сна больше похожего на бред в реальность, видел вокруг себя смутные силуэты людей, чувствовал на губах влагу. Он плохо осознавал, что происходит, и почти сразу проваливался обратно в сон...
Зелгадис резко распахнул глаза, его будто выбросило из мира грез. Когда он увидел перед собой черноту, его охватил приступ иррационального страха. Показалось, что он погребен заживо. Зелгадис хотел вскочить, разрушить слой земли, скрывающий от него небо и солнце, но окостеневшее тело не двигалось. Он попробовал закричать, но с потрескавшихся губ сорвалось лишь слабое шипение. Зелгадису оставалось только рассматривать то, что находилось над ним. Постепенно до него дошло, что это не земля, не крышка гроба и даже не потолок комнаты. Это была темная ткань. Палатка? От облегчения запершило в горле.
Он жив! И находится в человеческом жилье. Все ужасы пустыни позади. Воспоминание о недавних мучениях всколыхнуло улегшуюся тревогу. Амелия! Что с ней? Зелгадиса обжог стыд: он позорно потерял сознание, оставил ее один на одни с пустыней и своим полумертвым телом. Вдруг Амелия... Нет, он не будет об этом думать! Прочь глупые страхи! Раз неведомые благодетели спасли его, то должны были спасти и ее. Амелия наверняка здесь, рядом, нужно просто осмотреться. Шабранигдо! Почему шея упорно отказывается крутиться?!
Точно! Двигаться он не может, но слух пустыня у него отнять не могла. Навострив уши, Зелгадис уловил доносящееся справа прерывистое дыхание. Скосив глаза, он разглядел в полумраке непонятную
бурую массу.Тогда он сосредоточился на том, чтобы повернуть голову. Он буквально уговаривал каждую мышцу: "Шевелись. Шевелись. Шевелись, твою мать". Даже от этого простого движения он вымотался так, словно шел без отдыха несколько дней. Наконец, заржавевшая шея повернулась, и Зелгадис смог разглядеть, что загадочная бурая масса - лицо Амелии. Ее кожу вымазали какой-то густой смесью, пахнущей пряными травами, медом и чем-то, подозрительно похожим на навоз. Зелгадис понадеялся, что это средство от ожогов.
Амелия была по горло укрыта серым одеялом, точно такое же Зелгадис почувствовал на себе. Он попытался повернуть голову на другую сторону и осмотреть палатку внимательнее, но такое напряжение сил оказалось слишком большим для его измученного тела. Веки отяжелели, слипались сами собой. Зелгадис не стал сопротивляться и позволил сну затянуть себя в неведомые глубины.
После следующего пробуждения Зелгадис почувствовал себя гораздо лучше. По крайней мере, он мог двигаться. Повернул туда-сюда голову, пошевелил плечами. Каждая мышца неприятно ныла, но ничего, пройдет. Зелгадис медленно сел, здорово мешала давившая на руки тяжесть. Он испугался, что его запястья онемели или того хуже, он их отморозил. Но все оказалось гораздо банальнее и проще.
Сползшее одеяло открыло взору кандалы: толстенные железные браслеты, соединенные между собой цепью. Она тянулась дальше к ногам и, судя по подовому весу на лодыжках, соединялась там с другими кандалами. Спасители погибавших в пустыне путников оказались не такими уж благородными.
Зелгадис не мог не оценить их предусмотрительность: видимо, впечатлившись его "шикарной" внешностью, они решили, что монстра строит сковать понадежнее. Такое уважение к его персоне льстило, если бы не весило под десять килограмм.
Интересно, на Амелию тоже надели такие украшения? Зелгадис повернулся к ней. Она еще спала, лечебная мазь на ее лице уже высохла, покрывшись корочкой. Зелгадис поднял руки. Получилось далеко не с первой попытки. Вспомнились гантели, с которыми Амелия упражнялась почти каждое утро на дворцовой тренировочной площадке. Зелгадис только наблюдал за ней, считая, что уж ему-то подобные занятия не нужны.
Он все-таки смог ухватить одеяло Амелии за краешек, чуть приподнял. С ней обошлись мягче, вместо кандалов надели деревянные колодки. Будь Зелгадис в своем обычном состоянии, он бы легко их сломал, но сейчас ему оставалось, скрепя зубами от бешенства, снова накрыть Амелию одеялом.
Мда, Зелгадису все больше не нравились их спасители. Конечно, можно предположить, что местные просто испугались найденных в пустыне незнакомцев и решили перестраховаться. Но откуда у них тогда кандалы? Или во внешнем мире принято хранить их в каждом приличном доме? Так, для красоты.
В довершении всего, друзей банально обворовали. Амелия осталась в одном нижнем белье, остальная одежда, амулеты, сумочка с розовым пушком и обувь исчезли. Ее руки до локтей покрывала та же коричневая мазь. Что ж, хорошо ее хотя бы соизволили лечить.
На самом Зелгадисе были только трусы. Брюки, рубаха, меч с ножнами, ботинки и даже носки наверняка перекочевали в сундуки местных. В палатке их точно не было. Обстановка здесь вообще не отличалась разнообразием: ковры на полу да несколько подушек.
– Зел?
Амелия проснулась и смотрела на Зелгадиса так, словно он явился с того света. Она действительно не поверила, увидев его рядом. Последним ее воспоминанием был равнодушный лунный свет, пронизывающий до костей холод и ощущение приближающейся смерти.