Избранное в двух томах

проявлял не раз и не два. Проявлял даже в таких сугубо нестандартных, не

имеющих привычных прецедентов случаях, как взлет предельно перегруженного

самолета, уходящего в рекордный дальний перелет. В то летнее раннее утро, когда АНТ-25 Чкалова, Байдукова и Белякова взлетал с бетонной дорожки

подмосковного аэродрома, чтобы, пролетев над Северным полюсом, через 63 часа

16 минут приземлиться в Америке, в то утро среди многих присутствующих,

которые пытались предсказать место отрыва, верно определил его один лишь

Туполев.

В общем, для «угадал» набирается многовато совпадений.

182 Недаром имеет столь широкое хождение множество легенд об этом его

свойстве: и как Туполев, посмотрев однажды на самолет другого конструктора, на глаз, без всяких расчетов, определил, в каком месте конструкция «не держит»,

— и действительно, самолет в этом самом месте сломался. И как в другой раз, перелистав объемистый том аэродинамических расчетов, в итоге которого

выводилась ожидаемая величина максимальной скорости полета новой машины, Туполев — конечно, снова на глаз — назвал другую цифру, которая и

подтвердилась, когда дело дошло до летных испытаний. И многое другое в

подобном роде. Рассказывали, что каждый сотрудник туполевского

конструкторского бюро, которому удавалось при обсуждении какого-нибудь

технического вопроса в чем-то переспорить Главного, немедленно получал

премию, повышение в должности или иной знак поощрения.

Не знаю, что в этих легендах правда, а что — домысел (но ни в коем случае

не вымысел!). Симптоматичен, во всяком случае, сам факт их существования.

Трудно сказать, какой из множества самолетов АНТ (так обозначались

самолеты конструкции Туполева в довоенные годы) или Ту (такое обозначение

было принято к началу войны) — «самый лучший». Вряд ли вообще возможно

распределить самолеты, так сказать, в порядке убывания достоинств. Одна

машина сильнее в одном, другая — в другом. Не знаю, спрашивал ли кто-нибудь

мнения на сей счет самого Туполева. Но подозреваю, что, если бы ему задали

подобный вопрос, он вряд ли ответил бы на него. Скорее всего, отшутился бы.

Или, возможно, отмолчался — благо умел это делать весьма выразительно.

Впрочем, и сказать — когда считал нужным — он умел так, будто бритвой

резануть! Старожилы туполевского КБ и по сей день помнят, как однажды они

дружно ругали некое лицо, занимавшее в авиации не последний пост и

совершившее что-то не так, как надо. Прорабатывали означенное лицо азартно и

многословно. А когда красноречие участников этого содержательного

собеседования стало иссякать, Туполев, до того молчавший, изрек:

— Самое страшное — это дурак с инициативой.

Высказанная им формула — дурак с инициативой — прочно прижилась. Ее

помнят, цитируют, опе-

183

рируют ею в спорах.. Да, припечатать точным словом он мог!

Иногда этим и злоупотреблял..

Бывало, однако, и иначе — неожиданно спокойная реакция в ситуациях, в

которых, казалось бы, невозможно было ожидать от Главного ничего другого, как

полной порции громов и молний.

При подготовке к первому вылету нового опытного самолета произошла

поломка — развалилась турбинка вспомогательного силового агрегата. Поломка, в общем, мелкая, но очень уж не ко времени случившаяся — вылет задерживала.

В возникшей, как всегда в подобных случаях, обстановке повышенной

нервозности Туполев вызвал своего заместителя Л. М. Роднянского (который мне

и рассказал о последовавшем разговоре), ответственного за систему, в которую

входила злосчастная турбинка, и спросил:

— Скажи, это ты нахомутал или кто-нибудь другой? Может быть, КБ, в

котором турбинку заказывали?

— Нет, — ответил Роднянский, — это я нахомутал.

— Точно ты? Может быть, это тебе сгоряча кажется, что ты, а на самом деле

не ты?

— Нет, Андрей Николаевич, я посмотрел внимательно. Мы с моими

ребятами недодумали: не учли, что турбинка вроде бы обыкновенная, а условия

работы у нее новые.

— Ну что ж, это хорошо, что ты нахомутал. А то, если бы кто другой, неизвестно, умеет он свои грехи исправлять или нет. Разбирайся еще с ним. .

Нужно всегда знать, кто нахомутал.

Не всегда, оказывается, Зевсы только и делают, что мечут громы и молнии на

склоненные головы подчиненных. Во всяком случае — Зевсы калибра Туполева.

Многие видные авиационные конструкторы —

A. А. Архангельский, С. М. Егер, Д. С. Марков,

B. М. Мясищев, И. Ф. Незваль, В. М. Петляков, А. И. Путилов, П. О. Сухой, А. М. Черемухин — в течение ряда лет работали в коллективе, руководимом

Туполевым, возглавляя бригады, каждая из которых занималась тем или иным

определенным самолетом. Но интересно, что во всех сконструированных в

разных бригадах самолетах явственно ощущалась творческая индивидуальность

самого Туполева. Кто бы ни был

184

его «правой рукой» при создании очередной машины, а общий ее облик

получался единый — туполевский!

Я убедился в этом впервые очень давно, когда, много полетав на

двухмоторном самолете СВ (АНТ-40), сел в первый раз за штурвал

четырехмоторного ТБ-7 (АНТ-42).

Первую из этих машин создавала под руководством Туполева бригада А. А.

Архангельского, вторую — бригада В. М. Петлякова. Так вот, едва оторвавшись

на ТБ-7 от земли, я сразу почувствовал его «фамильное сходство» с СБ.

Бесспорное сходство в тех самых многочисленных, хотя порой и неуловимых

особенностях устойчивости и управляемости, совокупность которых составляет

для летчика лицо машины.

Когда после посадки я поделился своими впечатлениями о бросающемся в

глаза сходстве СБ и ТБ-7 с одним из коллег, он ответил:

— А чего ты ждал? Конечно же они похожи: в одной гимназии учились!