Избранное

Коль со скрижалей сам сотрешь, Творец всеправый, Ты неизбежность, свой закон, и обретет Свободу человек, наш раб мильоноглавый,

Ужель захочет он терпеть из года в год Безмерной тяжестью на мысль его давящий И называемый Ответственностью гнет?»

Все стихло на земле, над безднами парящей,

И замерла она, как лодка без гребцов,

Которую во тьму несет поток журчащий.

И мощный глас из тех заоблачных краев,

Где новый мир едва ль не каждый миг родится, Донесся до земли, торжествен и суров:

«Я милосерд ко всем. Летите вспять, царицы. Пребудет человек пловцом, что пересечь Пучину времени желает, но страшится.

Лишь постарайтесь в нем тщеславие разжечь,

И в воду прыгнет он, чтоб своего добиться Или во влажную могилу трупом лечь.

Счастливей станет он, мня, что не раб он боле И, с вами бой ведя, в безвестные края,

Хозяин сам себе, идет по доброй воле.

Но от меня в нем жизнь, и сила в нем — моя,

И для него один закон: шагай упорно,

А путь и цель пути — их знаю только я».

И стая Судеб вновь низринулась проворно На жертву вечную свою — наш слабый род,

Всего боящийся и все же непокорный.

Вострепетали мы, заслышав их полет,

И пригнели стопы богинь неумолимых

Нас, как свинцовый гроб — тех, кто его несет.

Стенаем, как и встарь, мы в их когтях незримых, Зато у нас душа сильнее, чем тогда,

И верить начали мы в то, что победим их.

Коль вырываемся от них мы иногда,

Нас слава вознести спешит на высь такую,

Где человечеству мы светим, как звезда,

И с гордостью глядим с высот в юдоль мирскую, Но Судьбы — нет от них спасения и там! —

Вновь в бездну черную свергают нас, ликуя.

Как горько на сердце, о Вседержитель, нам!

Туг был ошейник наш, ты дал ему разжаться,

Но все ж мы на цепи, что выковал ты сам.

Коль право есть у нас собой распоряжаться,

Чтить добродетели, любовью пламенеть,

До гениальности порою возвышаться,

Пусть, Боже, у людей не отнимает впредь Рок на боренье с ним столь нужные нам силы,

Не вынуждает нас до времени хладеть.

О тайна грозная предвечного закона,

Постичь которую нам, смертным, не суметь,

Хоть разум этого и жаждет исступленно!

«Где ключ к ней скрыт?» — вопрос себе мы задаем.

«В Писанье божьем»,— мнит Восток порабощенный, А Запад думает: «В Евангелье одном».

Чистый дух

Еве

I

Тебя лишь книгами, написанными мною,—

Не титулом моим гордиться б я просил.

На феодальный шлем я сам перо стальное Не без изящества и блеска водрузил,

И славно древнее, но рядовое имя,

Что прадедами мне оставлено моими,

Лишь потому, что я, их внук, его носил.

II

В семейный склеп не раз спускался я ночами, Чтоб посетить гробы прапращуров своих,

Читать пергаменты, где предки королями Утверждены в правах и фьефах родовых,

Но так и не нашел меж тех, чей я потомок, Таких, что искрой мне сверкнули б из потемок, И начал бы с себя, когда б писал о них.

III

Всей знати родичи, богатые сеньоры,

Охотники страстней, чем даже Нимрод сам, Собак несметные они держали своры,

Волков и кабанов травили по лесам,

По двум провинциям оленю вслед скакали И, если им король встречался, подстрекали Борзых не уступать тропы монаршим псам.

IV

Свой офицерский долг бесстрашно исполняя,

С судами англичан завязывали бой

Они на всех морях от Чили до Китая,

И шли с десятком ран в отставку на покой,

Успев, пред тем как в Бос родную удалиться,

На красных каблуках в Версале появиться И с месяц в Эй-де-Бёф развлечься болтовней.

V

Жизнь в Бос они всегда под старость проводили, Там коротали дни в забавах и трудах,

Сынов и дочерей бесчисленных плодили,

Венчали с возрастом их в тамошних церквах,

И скромен был предел желаний у любого — Украсить грудь крестом Людовика Святого,

Как предки, что глядят с портретов на стенах.

VI

Но ни один из них не возвратился в земли,

Столь милые ему с рожденья, для того,

Чтоб, более рогам охотничьим не внемля

И расседлав коня лихого своего

Засесть за рукопись и в ней поведать свету,

Как Франция жила в умчавшиеся лета —

В дни детства, юности и зрелости его.

VII

Не обессмертила их за могилой слава,

Но в храме у нее прочтут на этот раз:

«В мой список золотой мной занесен по праву Последний отпрыск двух старинных галльских рас. Но не за знатность, сан, богатые именья,

А лишь за то его запомнят поколенья,

Что олицетворил собой он дух в свой час».

VIII

Днесь царствие твое, о чистый дух, настало! Когда твой первый зов к себе привлек наш слух, Лишь зарево войны нам в темноте блистало,

Но блеск его в твоем сиянии потух.

Перо сильней меча ты сделала сегодня, Бронзовоклювая посланница господня,

Голубка грозная, святой и зримый дух!

IX

Звено единственное двух цепей разъятых,

Я буду жить: я бьюсь за то, чтоб не упал С высот, великими художниками взятых, Мыслитель и Поэт, их светлый идеал.

Он выстоит: хранил я двадцать лет молчанье,

А все^гаки народ читал мои созданья И мне все вновь и вновь за них цветы кидал.

X

Потомки юные, что мною так любимы,

О судьи новые моих былых трудов,

Мои черты у вас в лице доныне зримы,

И узнаю себя я в зеркале зрачков!

Друзья мои, коль вам понадоблюсь и впредь я, Коль перечтут меня хоть раз в десятилетье, удьбу свою назвать счастливой я готов!

На смерть Байрона

Он аду посвятил божественную лиру,