Избранное

Что участь их царю земному Царь небесный По книге судеб дал заране проследить.

XX

Царь! Кто ему на лоб печать злодейств поставил, Грудь оковал броней бездушия трикрат,

Как кесарь-римлянин, что целым миром правил, Себя оковывал тремя слоями лат?

Ужель рабам у вас и впрямь порою мнится,

Что император их от казней утомится И превращать страну ему наскучит в ад?

XXI

Будь вправду он отцом для своего народа,

Отцом, которому так радостно смотреть,

Как хорошеет дочь, входя помалу в годы,

Иль слезы маленькому сыну утереть,

Иль помечтать о том, как улучить неделю,

Чтоб наконец они вдвоем с женой сумели Отправиться на юг и в жилах кровь погреть;

XXII

Будь он из тех, кому богатство тратить сладко На то, чтобы скупать пернатых, а затем Вольеру отпирать и разом по десятку На волю из тюрьмы их отпускать совсем; Замысли он стяжать немеркнущую славу Освобождением от крепостного права Рабов, что гнет оно, как тяглый скот — ярем,—

XXIII

Он рек бы: «Грех былой искуплен мукой новой. Пусть место жалости теперь уступит месть»,—

И трижды бы взлетел над миром клич громовый, Как голос ангела, бросающего весть О том, что сорвана последняя печать им,

Клич всем властителям земным, его собратьям: «Я побежден овцой и кровью агнцев днесь».

XXIV

Но царь остался нем, и вновь придут морозы, Далекий скудный край дыханьем леденя,

И вновь закапают на снег глубокий слезы Страдальцев, чахнущих без пищи и огня,

И вновь предстанет он войскам на плацпараде, На выправку своих солдат безмолвных глядя И об изгнанниках молчание храня.

Десять лет спустя

Письмо Ванды тому же французу в Париж

Тобольск в Сибири 21 октября 1855 года, в день сражения при Альме

«Сказали правду вы. Нет от царя ответа.

Моя сестра мертва. Недуг ее скосил.

За гробом женщины святой и сильной этой Лишь дети шли — других смотритель не пустил. Звонил отходную лишь колокол церквушки.

Нос юга слышен гром — в Крыму грохочут пушки: Медведя в сердце Бог за лютость поразил».

Второе письмо Ванды тому же французу

Тобольск в Сибири После взятия Малахова кургана

«Над Севастополем, форты его сметая,

Орел французский взмыл в клубах пороховых.

На божии весы легла душа святая,

И разом взмыла вверх другая чаша их,

И мертвый царь-палач пошел на суд загробный. Жена-страдалица простить еще способна,

Но разве Мать простит мученья чад своих?»

Судьбы

С тех пор как созданы земля и естество, Стопы безжалостные Судеб пригнетали Все сущее в любом стремлении его.

Под тяжким игом их мы голову склоняли,

Как вол безропотный, что, борозду вспахав,

Вспять возвращается, идти не смея дале.

Людей, своих рабов, цепями оковав,

Нас гнали вдаль они, холодные богини,

Сквозь мрак, где нет ни звезд, ни троп, ни вод, ни трав,

И безысходный круг по выжженной пустыне Описывали мы, валясь бессильно с ног,

Чтоб завтра повторить путь, совершенный ныне.

О эти божества, чья родина — Восток,

О божества с лицом, что покрывалом скрыто!

Их исполинский вес нас вдавливал в песок.

Подобно коршунам, свирепы и несыты,

Они друг дружке вслед через короткий срок Взмывали над чредой племен, что позабыты,

И когти, цепкие, как клещи палача,

Вонзали в волосы всклокоченные чьи-то,

То женщин, то мужчин к их участи влача.

Однажды вечером стряхнула прах былого Планета древняя с себя. Раздался крик:

«Пришел Спаситель, Тот, кто снимет с нас оковы.

Бок у него в крови, в поту холодном лик,

Зато всесильный рок навек сразило слово Пророка, что, как щит, над нами крест воздвиг».

Пока не прозвучал тот клич благословенный, Дрожащий человек в испуге долу ник,

Но, вняв ему, во весь свой рост воспрял мгновенно.

Железное ярмо сорвав с усталых шей,

Воззвали как один насельники вселенной:

«Ужели свергнут рок, о мощный Царь царей?»

И Судеб, дочерей его жестоких, стая Разжала нехотя тиски стальных когтей,

Народы пленные из них освобождая.

Под складками одежд, слепящих белизной,

Укрыв ужасные стопы, персты и очи,

Вознесся мирно ввысь их беспощадный рой.

Так облачко всплывет на горизонте к ночи,

А утром делается тучей грозовой,

Гром, градобитие и молнии пророча.

От облегчения вздохнул весь род людской,

И, по орбите мчась, земля затрепетала,

Как конь, с которого узда снята долой.

И мироздание внезапно немо стало:

Как человечество, оно, оцепенев,

Решенья судии божественного ждало.

Затем что Судьбы, сонм рожденных небом дев, Вокруг Иеговы восстали сокрушенно,

Как бы опять в края, родные им, взлетев.

Потом отхлынули они назад от трона,

Потупили чело, и стройный их напев Печально огласил просторы небосклона:

«Мы, Судьбы, первые среди небесных сил, Пришли сюда, чтоб нам ты, Господи всевластный, Грядущий свой завет с престола возвестил.

Бег дней и лет досель десницею бесстрастной Мы направляли. Что ж теперь ты нам судил — Существовать и впредь иль умереть безгласно?

Ты разом сокрушил ловушку для племен,

Куда их, как скотов, рок загонял всечасно. Должны ль засыпать вновь мы то, что вырыл он?

Ужель от наших рук спасешь ты это стадо, Презренный род людской, что на смерть осужден И все же до конца идет, куда нам надо?

Для жизни форму мы лепили, и в нее Стекали страсти все и все событья лавой,

Там застывавшею, как в тигеле литье.