Избранное

По чарке приказал налить команде всей,

Знак подал: «Шапки снять!» — и те взлетели в воздух, И клич восторженный ему ответил с рей.

Громада парусов на солнце золотилась,

И звонкое «ура» над волнами катилось — Взволнованный мужской привет стране своей.

X

Но тут молчанием сменился шум мгновенно.

Аи напомнило о счастье морякам.

Смотрела Франция на них из чарки пенной,

А Франция есть те, кто им был дорог там. Унесся мыслями один к отцу седому,

Что ждет у очага пастушеского дома,

Когда вернется сын из странствий по морям.

XI

Другому виделся Париж, где в час полночный Железо дочь его подносит у стола К компасу, думая, что путь укажет точный Не к северу — домой отцу теперь игла;

А третьему — Марсель и женщина простая; Она стоит в порту и, мужа поджидая,

Не чует, что вода ей до колен дошла.

XII

О суеверия любви непреходящей,

О разум и расчет, два хвастуна пустых,

О шепот сердца, звук, сильнее труб гремящий, Не вами ль западни на всех стезях земных Нам уготованы с рожденья до кончины — Надежды, эти с гор летящие лавины,

Что тают, как снежки в руке, слепившей их?

XIII

Где триста моряков, бесстрашия примеры?

Из них остался жив десяток, может быть. Исчезли первыми в пучине офицеры,

Геройски бросившись обломки мачт рубить,

И дикари с их тел сдерут мундиров клочья, Коль раньше ураган, ревущий днем и ночью, Не удосужится усопших потопить.

XIV

Уходит под воду корабль неторопливо,

Но капитан глаза, в которых — торжество,

Стремит на юг, во льды, где новые проливы За время плаванья открыл он своего.

Достойно завершен им путь по жизни этой,

И он пускает вплавь бутылку, знак привета Грядущим дням, уже наставшим для него.

XV

Он улыбается: стереть ничто не сможет Ни имени его, ни им свершенных дел.

Он новым островом земную твердь умножит И новою звездой — число небесных тел.

Пускать суда ко дну вольны валы морские,

Но уничтожить мысль не властна и стихия:

Рассудком победить он даже смерть сумел.

XVI

Все сказано. Господь его да примет в лоно.

Сомкнулась с плеском хлябь над кораблем навек. Бурлят течения, и так же неуклонно Бутылка по волнам длит одинокий бег.

Вокруг лишь океан, безлюдный, безграничный,

Но вестница она, как птица, лист масличный Когда-то первою принесшая в ковчег.

XVII

Потом ее берут морозы мертвой хваткой,

Чтоб в саван ледяной надолго завернуть.

Теперь лишь конь морской к ней подплывет украдкой, Понюхает и прочь торопится скользнуть.

Но вот и в те края приходит лето снова,

Ее освободив из плена ледяного,

И к тропикам она свой направляет путь.

XVIII

Однажды днем, когда в безмолвии безбурья Под солнцем нежился Великий океан,

Сверкая золотом, брильянтами, лазурью,

Бутылку с мостика увидел капитан.

За ней, священною для всех, кто с морем связан, Отправить шлюпку он немедленно обязан,

И паруса убрать приказ команде дан.

XIX

Вдруг выстрел пушечный гремит над океаном. Тревога! Все наверх, не то уйдет пират!

Корабль невольничий замечен капитаном,

И эта цель ему сейчас важней стократ.

Как в сумку матерью — детеныш двуутробки, Вновь шлюпка поднята, огонь клокочет в топке, Надулись паруса, и вдаль летит фрегат.

XX

Одна, всегда одна!.. В мятущемся просторе Чей взор столь крошечную точку различит?

То углубляется она далеко в море,

То огибает мыс, который не открыт.

Блуждать назначено в пустыне беспредельной Бутылке-страннице за годом год бесцельно,

И водорослями ей плащ зеленый свит.

XXI

Но ветры, дующие с суши в Новом Свете, Бутылку к Франции в конце концов несут.

Рыбак ее у скал случайно ловит в сети,

А вскрыть не смеет — вдруг нечисто дело тут.

К ученым он бежит — пускай решат всем миром, Каким таинственным и черным эликсиром Наполнен этот им отысканный сосуд.

XXII

Рыбак, тот эликсир — клад опыта и знанья, Божественный нектар для выспренних умов, Науки, смелости и мысли сочетанье,

И если б ты извлек сетями из валов Алмазы Индии, иль жемчуг африканский,

Иль груду золота со сьерры мексиканской,

То не был и тогда б столь ценен твой улов.

XXIII

Твоя находка мощь отечества упрочит И новой славою нас озарит. Смотри ж!

Гремят колокола, орудия грохочут,

От выкриков дома дрожат до самых крыш Герои разума, затмили вы собою Тех, кто бессмертие стяжал на поле боя,— Хоронит моряков сегодня весь Париж.

XXIV

Верь, в памяти людской признательность навеки Жива пребудет к тем, кто вклад сумел внести В науку о добре, природе, человеке Иль за собой вперед искусство повести.

Что им забвение, обиды, безразличье,

Лишенья, бури, льды, коль дереву величья Над их могилами назначено расти!

XXV

Маяк для алчущих земли обетованной,

То дерево других прекрасней во сто раз. Мыслитель, на него держи в ночи туманной И штормов не страшись: твой клад дойдет до нас, В пучину золото не канет без возврата.

С улыбкой молви же, как капитан когда-то:

«Даст бог, его к земле прибьет в свой день и час».

XXVI

Бог мысли — вот кто есть бог истинный, бог сильный! Пусть семя, что в мозгу с рожденья мы несем, Познаньем прорастет и колос даст обильный,

И плод своих трудов без страха мы потом Отправим странствовать — но не в пучинах водных, А по морям судьбы и гребням волн народных,

И в гавань путь ему укажет Бог перстом

Ванда

Русская история

Разговор на балу в Париже

I

ФРАНЦУЗ

На вас столь дивные запястья и браслеты,

На пальце, словно кровь, багряный лал горит,

Но вас не радует великолепье это.