Избранное

паспорт - это почти фотография... Словом, нужен паспорт, иначе

бессмысленно и начинать поиски.

– Константин Ермолаич! - вырвалось тут у Домокурова.
– А сами вы

почему отмалчиваетесь? Назовите приметы, какие помните, вот и начнем

составлять паспорт броневика!

Старый политкаторжанин вздохнул.

– Эх, дружок, рад бы!.. Да только оттуда, где я кандалил, до

Питера чуть разве поближе, чем с того света... Не поспел я к

возвращению Владимира Ильича.

x x x

В этот предвесенний, но еще зимний день - с мокрыми сосульками на

солнцепеке и с морозцем в тени - несметная армия лыжников в ярких

костюмах устремилась к Финляндскому вокзалу.

Ни спортивных еще магазинов в городе, ни фабрик, которые бы

работали на спортсменов...

Но молодежь не унывала. Это даже интересно: из домашних обносков,

которые не жалко дотрепать в лесу, скомбинировать костюм - да так, что

заплаты говорили не о скудости гардероба, а о веселой фантазии

советских девушек и ребят.

Домокуров как обычно примкнул к студенческой компании. Шумно и

весело! А в это воскресенье ему выпало дежурство по лыжной вылазке,

приехать пришлось спозаранку.

Отстояв длиннющую очередь к кассам, он купил на всех билеты и

вышел маячить на площадь. Стоял, мерз, а перед ним Финляндский вокзал.

Мелькнула мысль: ведь здесь, на этом самом месте, в семнадцатом

году был митинг. Встречали товарища Ленина. Ну-ка, кто ближе всех мог

пробраться к броневику? Железнодорожники! Они же здесь хозяева, как у

себя-то на вокзале!

x x x

С 3 апреля 1917 года, почти за десять лет, состав

железнодорожников на Финляндском вокзале, конечно, изменился. Но

старожилы нашлись.

Домокурову устроили свидание с товарищем Пресси.

Сергей застал железнодорожника за арифмометром, среди листов со

статистическими таблицами.

Познакомились.

– Товарищ Пресси, когда Владимир Ильич говорил, вы откуда

слушали? Не очень далеко были?

Тот улыбнулся.

– Это же вокзал. А я железнодорожник. Так что место у меня,

считай, было литерное. Чтобы не соврать вам...
– Он подумал немного,

потом уверенно вытянул перед собой руку.

– Так близко?! - воскликнул Домокуров, замирая. - У самого

броневика?

Пресси поправил:

– Ну, нельзя сказать - у самого. У самого броневика были матросы,

а я сразу за ними. Метрах в двух...

"В двух метрах!
– торжествовал Сергей.
– Да тут можно было каждую

гайку на броне разглядеть!"

Домокуров раскрыл блокнот.

Однако Пресси начал издалека. Должно быть, встреча с молодым

человеком, в котором он увидел заинтересованного слушателя,

расположила его к воспоминаниям.

– Итак, молодой человек, знаете ли вы, что такое "кастрюлька"?

И перед Сергеем раскрылась жизнь железнодорожного рабочего из

сезонников.

Эстонец. С малолетства батрачил на немецких баронов. Эстония в те

царские времена даже и называлась на немецкий лад: Эстляндия.

Батрак пахал, сеял, косил, поспевал и в свинарник, и в птичник, и

на конюшню, и в оранжерею-розарий, однако досыта не едал. Даже скудным

батрацким хлебом не могла оделить Эстония эстонца. Покинул батрак

отчий дом, пристал к толпам полуголодных людей, что тянулись отовсюду

к Петербургу, надеясь прокормиться в блистательной царской столице.

Но и в Петербурге хлеб для батрака оказался не слаще.

Вот тут и началась погоня за "кастрюлькой".

Открылся дачный сезон, и Пресси повезло - устроился грузчиком на

Финляндский вокзал. Только и успевал подставлять спину под сундуки,

ящики и пианино выезжавших на дачу столичных господ. И так весь день,

дотемна. Зато когда распрямишься, можно не спеша и с достоинством

войти в трактир, сесть и небрежно кинуть на стол монету.

Появилась привычка каждый день есть досыта. Сам перед собой

загордился. Ночлежкой стал брезговать, снял угол у чистоплотной вдовы.

Но кончился дачный сезон - и финны ему: "Убирайся, больше не нужен!"

А впереди зима. Огромный, незнакомый город сразу показался

страшным. Услышал, что иной голодный, бесприютный человек и до весны

не доживает, помирает на улице...

И возмечтал Пресси о "кастрюльке".

Загляденье, какой осанистый финский железнодорожник! Особую

значительность придает фигуре форменная фуражка: высокая тулья с

кантом, длинный лакированный козырек... "Кастрюлькой" прозвали эту

фуражку. Она и в самом деле похожа на предмет кухонного инвентаря. Но

смысл понятия глубже: "кастрюлька" - символ недосягаемого для

сезонника житейского благополучия железнодорожника штатной службы.

Впрочем, путь к благополучию никому не заказан: научись говорить

по-фински и изучи железнодорожное дело.

Апрель 1917-го застал Пресси на Финляндском вокзале все тем же

поденщиком, "кастрюлька" осталась в мечтах... И вот 3 апреля с поезда

сошел Ленин...

– Товарищ Пресси! - Домокуров решил наконец направить разговор

непосредственно к цели. - Расскажите, пожалуйста, о броневике. Каков

он с виду, башни там или что... Нам каждая гаечка важна!

– Гаечка?.. - Старик заморгал и потер озадаченно лоб. - Гаечка,

говорите? Гм... - С усмешкой он откинулся на спинку стула. - Эх,

товарищ вы мой...
– В словах сочувствие.
– Сразу видать, не были вы на

площади... При чем тут гайка? Ну при чем? На Ленина каждый смотрел.