Избранное
Шрифт:
В самом деле, броневики и нынче знакомы каждому ленинградцу.
Дважды в году их выводят на Дворцовую площадь, а после парада,
возвращаясь в свои гарнизоны, броневики тянутся по улицам города. Тут
и неспециалист заметит, что пулеметные башни у броневиков устроены
по-разному: встречаются со щитками, а бывают и без щитков... Выходит,
с военной точки зрения ограждение амбразур не обязательно?
А на памятнике щитки... Почему? Так захотел скульптор?
x x x
Домокуров очутился перед кирпичным зданием с огромными деревянными
воротами. Жилище циклопов!
Ворота медленно и тяжко, качаясь полотнами, со скрипом открылись.
А вот и циклопы: оказывается, это театральные декорации.
Уложенные на длинные ломовые дроги, декорации напоминали гигантских
радужных стрекоз с перебитыми крыльями. В упряжке, красиво выгибая
шею, зацокали по мостовой дородные битюги.
Домокуров, проводив взглядом процессию, поднялся на верхний этаж
и с недоверием переступил порог... Куда он попал? Над головой
стеклянный свод оранжереи.
Но здесь не выращивают цветов. Здесь рисуют декорации. Полотнища
расстелены на полу, словно нарезанные в поле гектары.
Живописцы шагают, как артель косарей. Все разом: взмах -
оттяжка... только не с косами они, а с малярными кистями на длинных
палках. Кисти макают в ведра.
Впрочем, эти только кладут грунт. Пишут декорации другие: те
передвигаются по полотнищам с табуретками, чтобы сесть, ведерки у них
поменьше, кисти поделикатнее.
В вышине, под стеклянным сводом, - узкий мосток. Оттуда видна
каждая декорация целиком, и художники внимательно прислушиваются к
голосу сверху, который временами гремит через рупор.
Человек под куполом... Сказали, что это Евсеев, автор памятника.
Сергей обрадовался удаче.
Но вот скульптор внизу. Свободная до колен блуза без пояса,
обычная у художников. Пятнистая от краски. И лицо запачкано, даже в
волосах что-то цветное.
Увидев посетителя, Евсеев на ходу причесывается, подкручивает
усы.
Вопросительный взгляд и церемонный по-старинному полупоклон:
– Чем могу служить?
Домокуров двинулся через эти церемонии напролом:
– Держу пари, товарищ Евсеев, что третьего апреля семнадцатого
года вы были у Финляндского вокзала и видели броневик, с которого
говорил Ленин!
Евсеев выдерживает взгляд, усмехается:
– А вот и не угадали... Не был я у вокзала при встрече Владимира
Ильича.
Домокуров не уступает:
– А щитки на памятнике? Разве это не с натуры? Ну, не на площади,
так, очевидно, позже видели броневик... Сергей Александрович, ну
припомните, это так важно!
– Сожалею, но...
– И скульптор разводит руками. Вид у него почти
виноватый.
– Я никогда не видел броневика.
–
Так-с...– бормочет Домокуров. Опять неудача. Он раздосадован и
говорит колко: - Значит, щитки - это выдумка. Здорово это у вас,
скульпторов, получается! Где бы соблюсти историческую достоверность,
вы...
Тут Сергей Александрович - сама деликатность - взрывается:
– Простите, да как вы могли подумать такое! Заподозрить меня в
отсебятине! Щитки сделаны по чертежу, - говорит он с достоинством, - и
я покажу вам этот чертеж.
Евсеев пригласил молодого человека следовать за ним.
Домокуров было замялся: на полу декорации с нарисованными
облаками. Ведь наследишь.
– Идемте, идемте! - И Сергей Александрович смело ступил на
облака. - Это задник из "Руслана и Людмилы". Устарел, пускаем в
переработку. Напишем здесь скалы для "Демона".
По скалам, тем более будущим, Сергей зашагал уже без опаски. Еще
немного - и они за дощатой перегородкой.
– Моя мастерская, - веско объявил Евсеев. - Здесь я только
скульптор.
И, как бы в подтверждение этой очевидности, защелкнул дверь на
замок.
– Прошу садиться.
– Он любезно кивнул на старинное кресло.
Но роскошное наследие прошлого проявляло склонность валиться
набок и даже опрокидываться...
Домокуров предпочел постоять.
– Сейчас покажу вам чертеж... - Сергей Александрович в раздумье
обхватил пальцами подбородок. От, этого холеные усы его несколько
приподнялись и приобрели сходство со стрелкой компаса. - Гм, гм, где
же он у меня?
В углу буфет. Сквозь мутные, непромытые стекла виднелась посуда:
черепки и банки с красками, лаками, какими-то наполовину усохшими
жидкостями.
– Видимо, он здесь!
– И Сергей Александрович решительно шагнул к
буфету. Распахнул нижние филенчатые дверцы, но тут же, спохватившись,
выставил вперед колено, потому что наружу комом поползло измазанное в
красках тряпье.
Сергей Александрович захлопнул дверцу и некоторое время
конфузливо отряхивался от пыли. Буфет был в углу налево, теперь он
шагнул в угол направо, к этажерке. Тут громоздились в изобилии
какие-то гроссбухи, клочьями висели на них обветшалые кожаные корешки.
Это были отслужившие свое и выбракованные партитуры опер.
– Из Мариинского театра, - проворчал скульптор. - Валят мне
всякий хлам...
Он расшевелил бумажные залежи, и с этажерки начали соскальзывать
на пол легкие рулончики. Каждый из них мог быть чертежом.
Нет, не то, все не то!
А в дверь стучались. Все настойчивее. Евсеева требовали в
декорационный зал.
Пришлось прервать поиски.
Сергей Александрович извинился, сложив крестом руки на груди:
мол, я не властен над собой - и резво поспешил к двери.