Избранное

Отречение

В поздний час пожелавший отрешиться от мира сказал: «Нынче к богу уйду я, мне дом мой обузою стал, Кто меня колдовством у порога держал моего?» Бог сказал ему: «Я». Человек не услышал его. Перед ним на постели, во, сне безмятежно дыша, Молодая жена прижимала к груди малыша. «Кто они — порождения майи [26] ?» — спросил человек. Бог сказал ему: «Я». Ничего не слыхал человек. Пожелавший от мира уйти встал и крикнул: «Где ты, божество?» Бог сказал ему: «Здесь». Человек не услышал его. Завозился ребенок, заплакал во сне, завздыхал. Бог сказал: «Возвратись». Но никто его не услыхал. Бог вздохнул и воскликнул: «Увы! Будь по-твоему, пусть. Только где ты найдешь меня, если я здесь остаюсь».

26

Майя — иллюзия, мираж; в индуистских представлениях земное существование иллюзорно, нереально.

Обыкновенный человек

На закате, с палкой под мышкой, с ношей на голове, Шагает домой крестьянин вдоль берега, по траве.. Если спустя столетья, чудом, каким ни есть, Вернувшись из царства смерти, он явится снова здесь, В облике том же самом, с тем же самым мешком, Растерянный, в изумленье осматриваясь кругом, — Какие толпы народа сбегутся к нему тотчас, Как все окружат пришельца, с него не спуская глаз, Как жадно каждое слово. будут они ловить О жизни его, о счастье, горестях и любви, О доме и о соседях, о поле и о волах, О думах его крестьянских, житейских его делах. И повесть о нем, который не знаменит ничем, Тогда покажется людям поэмою из поэм.

Карма [27]

Я утром звал слугу и не дозвался. Взглянул — дверь отперта. Вода не налита. Бродяга ночевать не возвращался: Я без него, как на беду, одежды чистой не найду, Готова ли еда моя — не знаю. А время шло и шло… Ах, так! Ну хорошо, Пускай придет — я проучу лентяя. Когда он в середине дня пришел, приветствуя меня, Сложив почтительно ладони, Я зло сказал: «Тотчас прочь убирайся с глаз, Мне лодырей не нужно в доме». В меня уставя тупо взор, он молча выслушал укор, Затем, помедливши с ответом, С трудом слова произнося, сказал мне: «Девочка моя Сегодня умерла перед рассветом». Сказал и поспешил скорей к работе приступить своей. Вооружившись полотенцем белым, Он как всегда до этих пор, прилежно чистил, скреб и тер, Пока с последним не покончил делом.

27

Карма — совокупность добрых и дурных дел, совершенных в «прежних рождениях», определяющая положение человека, как и любого другого существа, в каждом рождении.

К цивилизации

Лес верни нам. Возьми свой город, полный шума и дымной мглы. Забери свой камень, железо, поваленные стволы. Современная цивилизация! Пожирательница души! Возврати нам тень и прохладу в священной лесной тиши. Эти купанья вечерние, над рекою закатный свет, Коров пасущихся стадо, тихие песни вед, Пригоршни зерен, травы, из коры одежды верни, Разговор о великих истинах, что всегда мы в душе вели, Эти дни, что мы проводили, в размышленья погружены. Даже царские наслаждения мне в тюрьме твоей не нужны. Я свободы хочу. Хочу я снова чувствовать, что лечу, Чтобы снова вернулись силы в сердце мое, хочу. Знать хочу, что разбиты оковы, цепи хочу разъять. Вечный трепет сердца вселенной хочу ощутить опять.

Мать — Бенгалия

В добродетелях и пороках, в смене взлетов, падений, страстей, О моя Бенгалия! Взрослыми сделай своих детей. У колен своих материнских не держи в домах взаперти, Пусть на все на четыре стороны разбегаются их пути. Пусть по всей стране разбредутся, поскитаются там и тут, Место в жизни пускай поищут и пускай его обретут. Их, как мальчиков, не опутывай, из запретов сплетая сеть, Пусть в страданьях учатся мужеству, пусть достойно встречают смерть. Пусть сражаются за хорошее, против зла подымая меч. Если любишь сынов, Бенгалия, если хочешь ты их сберечь, Худосочных, добропорядочных, с тишиной всегдашней в крови, Оторви от привычной жизни, от порогов прочь оторви.. Дети — семьдесят миллионов! Мать, ослепшая от любви, Ты их вырастила бенгальцами, но не сделала их людьми.

Метафора

Когда одолеть преграды у реки не хватает сил, Затягивает пеленою стоячую воду ил. Когда предрассудков ветхих повсюду встает стена, Застывшей и равнодушной делается страна. Тропа, по которой ходят, остается торной тропой, Не пропадет она, сорной не зарастет травой. Кодексы мантр [28] закрыли, преградили стране пути. Теченье остановилось. Некуда ей идти.

28

Мантры — заклятия, жертвенные формулы.

Женщина

Ты не только творение бога, не земли порожденье ты, — Созидает тебя мужчина из душевной своей красоты. Для тебя поэты, о женщина, дорогой соткали наряд, Золотые нити метафор на одежде твоей горят. Живописцы твой облик женский обессмертили на холсте В небывалом еще величье, в удивительной чистоте. Сколько всяческих благовоний, красок в дар тебе принесли, Сколько жемчуга из пучины, сколько золота из земли. Сколько нежных цветов оборвано для тебя в весенние дни, Сколько истреблено букашек, чтоб окрасить твои ступни [29] . В этих сари [30] и покрывалах, свой застенчивый пряча взгляд, Сразу ты недоступней стала и таинственнее стократ. По-иному в огне желаний засияли твои черты. Существо ты — наполовину, полувоображение ты.

29

…чтоб окрасить твои ступни. — При свадебном обряде и по случаю праздников женщины расписывают ступни и ладони рисунком; краска для этих рисунков изготовляется из особого рода тли.

30

Сари — индийская женская одежда, состоящая из цельного куска ткани, род платья.

* * *

Томился от жажды осел у пруда. «Темна, — он кричал, негодуя, — вода!» Быть может, вода и темна для осла, — Она для умов просветленных светла.

* * *

Верхушка говорила с похвальбою: «Моя обитель — небо голубое. А ты, о корень, житель подземелья». Но корень возмутился: «Пустомеля! Как ты смешна мне со своею спесью: Не я ль тебя вздымаю к поднебесью?»

* * *

Керосиновая лампа гордо заявила плошке: «Называть себя сестрою не позволю мелкой сошке». Но едва Луна успела в темном небе воцариться, Низко поклонилась лампа: «Милости прошу, сестрица».

* * *

«За что, седина, ты в почете и силе?» — Завистливо черные кудри спросили. «Возьмите все это, — вздохнула печально Она, — но верните мне цвет изначальный».

* * *

Хвала и хула обратились к поэту: «Кто друг твой, кто враг твой — скажи по секрету». «Вы обе — и это совсем не секрет — Друзья и враги мне», — ответил поэт.

Жалкий дар

Слуга сказад: «О махарадж [31] , мудрец не внял мольбам, Он не желает посетить твой златоверхий храм. Сегодня у дороги он нашел себе приют, И толпы верующих с ним молитвы, богу шлют. Волненьем, трепетом полны и радости святой, Они земную славят пыль, а храм — почти пустой! Как, жаждою опалена, летит к цветку пчела, Покинув улей золотой, расправив два крыла, Так женщин и мужчин толпа, богатый храм забыв, Стремится к лотосу-душе. Он, лепестки раскрыв В пыли дорожной, аромат несет людским сердцам И одиноко божество, и пуст твой царский храм». Обеспокоенный раджа покинул царский трон. Он видит садху [32] на траве, в тени зеленых крон. «Почтенный, почему отверг ты пышный храм раджи? А славить господа в пыли достойно ли, скажи?» — «В том пышном храме бога нет», — последовал ответ. «Безбожник, что ты говоришь! Нет бога? Бога нет? На драгоценном алтаре не бог изображен? Иль в храме этом пуст алтарь и пуст священный трон?» «Не пусто в храме, махарадж. Гордыня там и спесь. Безмерной гордостью царя твой храм пропитан весь. Не всеблагое божество вселилось в этот храм — Себя ты в храме утвердил, в нем царствуешь ты сам!» «Я двадцать лакхов [33] рупий дал, я этот храм воздвиг, Он устремился к небесам, он облаков достиг. Бог принял дар мой!.. — Тут раджа нахмурил грозно лик Так отчего ж там бога нет? Ответствуй, еретик!» Святой спокойно отвечал: «А помнишь ли ты год, Когда пожаром разорен был бедный твой народ? Двадцатитысячной толпой стоял он у дворца, Он тщетно помощи просил у своего отца. И, не добившись ничего, бездомные ушли; Они в пещерах и лесах жилища обрели, И запустелые дворы разрушенных домов, Кусты, проросшие из стен, страдальцам дали кров. Деревьев купы — их приют, обочины дорог… За двадцать лакхов рупий ты вознес тогда чертог. Твою кичливость, спесь твою тот храм собой являл. Ты богу отдал этот храм, но бог тогда сказал: «Обитель вечная моя и выше и прочней,— Небес бескрайних синева, где тысячи огней. Основа дома моего — Мир, Истина, Любовь, Куда ж переселить меня тот скряга хочет вновь? Ничтожный, слабенький гордец в бессилии своем Не может подданным помочь, а мне он дарит дом?!» И бог ушел под сень ветвей, отверг он пышный храм,— Он к людям навсегда ушел, к бездомным беднякам. Хоть пена в море и пышна, но пустота внутри. Так полон гордостью твой храм и пуст он, — посмотри!» «Негодный шут, — вскричал раджа и головой затряс, — Мерзавец, убирайся вон, изыди сей же час!» «Куда ты преданность изгнал, — ответ был мудреца,— Туда и преданных гони от своего дворца».

31

Махарадж (или махараджа) — феодальный титул: царь, великий царь; слово может использоваться в качестве льстивого обращения к какому-нибудь вышестоящему лицу.

32

Садху — подвижник, святой странник.

33

Лакх — счетная единица, равная ста тысячам.

Жертва

Двух мальчиков сразу постигла беда: Не прожили года — ушли навсегда. И снова родился у Моллики сын; Муж умер, остался ей мальчик один, Искали друзья утешенья слова: Мол, в прошлом рожденье грешила вдова, [34] И выпало Моллике вдовье житье. Палимая тяжкого горя огнем, При тусклом светильнике ночью и днем, В дыму благовоний, пред ликом богов Молила она отпущенья грехов Былого рожденья… Покорна, смирна И в мысли тревожные погружена, Бродила, голодная, по деревням, Без жертв не входила, несчастная, в храм; Носила с землей амулет в волосах, Собрав под ногами у брахмана прах; Из древней «Рамаяны» [35] слушала сказ, Саньяси домой приводила не раз, Чтоб дом благочестием он освятил, Чтоб сына — дитя ее — благословил. Она унижалась пред всеми подряд, Молила у каждого ласковый взгляд: У птиц, у зверей, у небесных светил Просила, чтоб сын ее маленький жил; Волненьем и вечной тревогой полна, Любого обидеть боялась она, Навлечь на себя неожиданный гнев, Невольным поступком кого-то задев. Ребенок дорос до полутора лет И вдруг заболел. Лихорадка и бред, На горе вдове, охватили его, Худеет малыш и не ест ничего, Несчастная мать позабыла покой, Поила ребенка священной водой, Молилась и ночи и дни напролет,— Недуг не проходит… Рыдая, идет Несчастная к брахману: «Слушай, отец, Смогу ль замолить я свой грех наконец? Носила дары, исполняла обет, А где же защита мне с сыном от бед! Я все украшенья мои продала, Великие жертвы богам принесла, Чтоб алчность безмерную их утолить. Возможно ль им столь ненасытными быть! Ужель и ребенка должна я отдать?» И брахман сказал: «О дитя, ты как мать Усердно пеклась о ребенке своем, Но в веке железном [36] , увы, мы живем. Нет ныне закона; нет веры такой, Которыми славился век золотой. Теперь не способен уже человек На истинный подвиг — забыт он навек! Когда добродетельный Карна [37] узнал, Что жертвы господь от него пожелал, Он сына зарезал. Но волей небес В мгновение ока ребенок воскрес, И Шиби-раджа [38] добродетельным был — Ведь собственной плотью он Индру кормил. Остался живым и целехоньким он. Вот вера и стойкость ушедших времен! Но твердость такая уже не для вас… От матери слышал я в детстве рассказ: Бесплодная женщина рядом жила, Хотела ребенка — и клятву дала, Что если когда-нибудь сына родит, То первенца Матери-Ганге [39] вручит. И мальчик родился… Но вскоре, увы, Ей выпала горькая доля вдовы [40] . Исполнена верой и духом тверда, С младенцем пошла она к Ганге тогда: «О Мать, не забыла я клятву свою, Дитя мое в руки твои отдаю, Он первый, о Мать, и последний мой сын!..» И — бросила в воду. Чудесный дельфин С самой Бхагиратхи [41] на черной спине, Как жемчуг искрясь, показался в волне. Был Гангой ребенок вдове возвращен. Вот вера и стойкость ушедших времен!» Потупила бедная Моллика взгляд. Себя укоряя, вернулась назад: «Напрасно молюсь, исполняю обет, Нет истинной веры в душе моей, нет!» А в доме царила зловещая тишь. В жару, в лихорадке метался малыш. Лекарство схватила в отчаянье мать. Пытается зубки ребенку разжать. Но тщетно… Глазами сказавши «увы», Врач медленно вышел из дома вдовы. Стемнело. Бессонный светильник дрожит, Дыхание мальчика мать сторожит. Но вот приоткрылись глаза его вдруг И будто бы ищут кого-то вокруг. «О радость моя, драгоценный ты мой! Вот мамины руки, не бойся, родной!» И Моллика крепко его обняла, Чтоб хворь его тяжкая к ней перешла. Вдруг дверь распахнулась, и ветра порыв Ворвался, светильник ночной загасив. И вздрогнула Моллика: там, вдалеке, Свирепствуют волны на Ганге-реке. «О сын мой бесценный, ты будешь здоров, Я Матери-Ганги услышала зов. Есть руки прохладней, дитя, и нежней, И мягче, чем руки у мамы твоей. Ты будешь спасен!» Начинался прилив…. Вот Моллика, на руки сына схватив, Бежит, освещенная полной луной, К безлюдному гхату [42] дорогой прямой. «О Мать! — простонал ее голос в ночи. — Бессильны пред болью земные врачи,— Яви состраданье и жар охлади Больному ребенку — на нежной груди». Горячее тельце она подняла И — с верой — прохладной воде отдала. Надолго застыв в ожиданье немом, Закрыла глаза она. Тихо кругом. И вот на дельфине, почудилось ей, Плывет светлоликая Мать Матерей [43] . И, лотосом мокрой ладони [44] прикрыт, Красивый ребенок смеется, шалит. Сын к матери тянет ручонку свою… И Моллика слышит: «Бери, отдаю!..» И, шаря глазами по черной воде, Несчастная шепчет: «Мать, где же он?.. Где?!» А Ганга молчит… Отступает мираж, И слышится хриплое: «Ты не отдашь?!» Луна полноликая смотрит с небес. От южного ветра колышется лес…

34

Мол, в прошлом рожденье грешила вдова… — В соответствии с индусскими верованиями судьба человека в нынешнем рождении определяется суммой добрых и дурных дел, совершенных им в прежних рождениях.

35

Из древней «Рамаяны» слушала сказ… — «Рамаяна» — древнеиндийская эпическая поэма о царевиче Раме.

36

В веке железном…, век золотой. — По индуистским представлениям, время существования Вселенной делится на четыре мировых эпохи, так называемые юги. От первой — «золотой» до последней — «железной», заканчивающейся катаклизмом, происходит постепенный моральный, физический, материальный упадок.

37

Карна — один из персонажей великой индийской эпопеи «Махабхйрата». По преданию, он родился в боевых доспехах.

38

Шиби — царь племени ушинара. С его именем связано предание о том, как боги Индра и Дхарма, желая испытать его благочестие, обратились соответственно в сокола и голубя. Голубь, за которым гнался сокол, в поисках спасения бросился на колени к Шиби. Сокол потребовал свою добычу, но Шнби отказал ему и посулил другого мяса. Тогда сокол потребовал мяса от тела самого Шиби, и тот стал отсекать куски от своего тела. Убедившись в его самоотверженности, боги приняли свой облик, сделали Шиби невредимым и исполнили все его желания.

39

Бхагиратхи, Ганга-мать, Мать Матерей — эпитеты реки Ганг, священной реки индусов; Ганг считается земным продолжением Млечного Пути, который рассматривается как Небесная Ганга.

40

Ей выпала горькая доля вдовы. — Вдовы в индуизме являются презираемыми существами; многие женщины в прошлые времена предпочитали быть сожженными на погребальном костре мужа, чем испытать участь вдовы, тем более, что вторично выйти замуж вдова не имела права.

41

Бхагиратхи, Гангй-мать, Мать Матерей — эпитеты реки Ганг, священной реки индусов; Ганг считается земным продолжением Млечного Пути, который рассматривается как Небесная Ганга.

42

К безлюдному гхату… — Гхат — спуск к реке, место сожжения трупов.

43

Плывет светлоликая Мать Матерей. — Имеется в виду воплощение реки Ганги, почитаемой как божественное воплощение матерей вообще.

44

И, лотосом мокрой ладони… — В индийской религиозной поэзии и религиозном искусстве кисть руки божества уподобляется цветку лотоса.