"Избранные историко-биографические романы". Компиляция. Книги 1-10

Мать встала и поставила кубок на поднос.

– Что ж, раз ты не желаешь соблюдать приличия, не стану и я. Я пришла из-за греческой шлюхи, с которой ты спутался.

Сначала я даже не связал эти ее слова с Акте.

– Не спутывался я ни с какой шлюхой.

– Еще как спутался! Думаешь, если Серен притворяется, будто она с ним, это кого-то обманет?

– Ты об Акте, – наконец понял я. – Ее зовут Клавдия Акте, и она не какая-то греческая шлюха.

– Она – рабыня.

– Она была рабыней – это правда. Ее семья имела несчастье противостоять Риму в надежде помешать аннексии их страны. Но сейчас она свободна; более того, она прекрасно образованна, благородна и достойна всяческого уважения.

– Достойна уважения! Ха!

– Ты говоришь о моей будущей супруге, – сказал я.

Ни один скульптор, даже Поликлет или Кресил, не смог бы запечатлеть в своих творениях шок и ужас, отразившиеся на лице моей матери. В кои-то веки она, всегда готовая молниеносно ответить или съязвить, потеряла дар речи.

– Нет! – сдавленно крикнула она, придя в себя.

– Да. Я нашел ту, что делает меня счастливым, и намерен сделать ее своей женой.

– А как же Октавия?

– С ней я разведусь. Она будет рада от меня освободиться… хотя вряд ли будет рада лишиться статуса супруги императора.

– Ты не можешь так поступить, – сказала мать.

– Могу и поступлю.

– Ты сошел с ума!

– Нет, я поумнел. Я – император и теперь понимаю, что это значит. Если же это все, за чем ты пришла, простимся. Хорошего тебе дня. – Я хлопнул в ладоши, и в комнате тут же появился слуга, которому я сказал: – Моя мать уходит. Сопроводи ее, как подобает сопровождать мать императора.

– Как пожелаешь. – Мать зло на меня глянула и встала. – Что до остального, это мы еще посмотрим.

XLIII

И вот наконец настал этот день – день празднования моего восшествия на престол. Деревянный амфитеатр – первый из комплекса, в который также должны были войти термы и гимнасий, – стоял построенным и должен был открыться великолепными зрелищами. Рим готовился к этому событию несколько дней, толпы людей с полуночи ожидали, когда же наступит утро тринадцатого октября.

И я не спал всю ночь. Событие для меня было священным. Я запомнил каждое мгновение долгого дня, который предшествовал ему. Три года изменили меня кардинально, теперь я был императором по сути, а не по имени и вне зависимости от одежды – туники или тоги. Даже голый, без всяких одежд, я – император.

Сегодня я надену пурпурный плащ из тех, что носили триумвиры; корону в виде солнечных лучей, подобную короне Аполлона, и взойду на колесницу. Да, на арене амфитеатра перед толпами людей я появлюсь на колеснице.

Солнце взошло в прекрасный день. Спасибо тебе, Аполлон.

* * *

Трибуны были забиты до отказа, а люди все прибывали; их лицам не было числа, как не счесть звезд в небе. Те, кому не хватило места в амфитеатре, толпились снаружи.

Я ехал через людское море, а подданные, размахивая ветками и флагами, кричали:

– Нерон! Нерон!

Почему бы не вознаградить их? Разве Аполлон не посылает свои лучи всем и каждому? Я достал из кошеля горсть жетонов и бросил в толпу – люди кинулись их собирать.

– Призы получите в управлении амфитеатром, – громко сказал я.

– Благословен император! – кричали они в ответ.

Жаль, я не смогу увидеть их лица, когда они будут обменивать свои жетоны, ведь среди призов золото, драгоценные камни и даже дома.

Выехав на арену с синим навесом в россыпях звезд, я под приветственные крики публики сделал круг и остановил лошадей. Герольд продудел в длинную прямую трубу и провозгласил начало празднества в честь богов, даровавших людям Рима императора Нерона.

– Они благословили нас и были к нам добры, за что мы безмерно им благодарны.

На огромной арене мои слова не могли долететь до каждого, но я все равно, набрав в грудь побольше воздуха, закричал:

– Это меня они благословили, и я благодарен! Они даровали мне возможность править таким народом!

С этими словами я снова, делая круг на колеснице, разбрасывал жетоны, пока мой кошель не опустел.

– Прошу об одном: прежде чем идти за призами, дождитесь окончания игр! Такое зрелище нельзя пропустить!

Игры начались с охоты на диких животных – люди против зверей. Для празднества со всей империи свезли леопардов, страусов, львов и медведей, были и менее экзотичные олени и газели. За охотой шли бои между животными: быки против слонов, носороги против крокодилов, медведи против львов.

После – гладиаторские бои, причем в боях участвовали двенадцать типов гладиаторов. Только на моем празднестве, в отличие от других игр, никто не должен был умереть. Были и новшества, среди них вооруженные двумя мечами димахеры и лаквеарии с лассо. Конечно, не обошлось без привычных для публики мурмилонов, ретиариев и фракийцев.

И под конец мой фаворит – новое зрелище: мифические картины, воссозданные в мельчайших деталях, от костюмов до декораций. Среди них появились Геркулес, в горящих одеждах (под рубахой на нем был огнестойкий жилет), и Орфей с Эвридикой, наступившей на ядовитую змею (у нас она не могла никого ужалить).

Наблюдая за живыми картинами, я вдруг подумал, что перевоплотиться в мифического героя можно, лишь обретя абсолютную свободу… хотя бы на время представления. Когда Икар надевает крылья, актер, изображающий его, исчезает хотя бы на одно мгновение? Актер превращается в Геркулеса и в какой-то момент перестает быть собой? Этот переход пьянит сильнее вина: всего один шаг – и грезы становятся явью, обретают плоть и кровь. Я им завидовал.

* * *

Празднества завершились. Рим притих, предчувствуя зиму. Погода словно ждала окончания игр и только после них накрыла нас холодом (и снова спасибо тебе, Аполлон). Листья облетали с деревьев и кружили в воздухе маленькими вихрями. Темные облака гонялись друг за другом по небу, с шипением насвистывал ветер.

Встреча с матерью не давала мне покоя. После эпизода с Британником я оставил ее в прошлом, как будто она умерла вместе с ним. А она была живее всех живых. Моя мать… Но у меня был и отец, пусть я его и не помнил. Усыновление Клавдием не отменяло того факта, что у меня был родной отец. Я решил посетить его могилу. Мне было стыдно, что я не сделал этого раньше, ведь если он не существовал для матери, это не означало, что его вообще никогда не было.

Гробница Домициев располагалась на окраине города в садах на холме Пинчо. Поездка была долгой – по Фламиниевой дороге, мимо Алтаря мира и солнечных часов, мимо мавзолея. Наконец я оказался у подножия холма, где густо росли платаны и кипарисы, – красивейшее место даже в холодный осенний день.

Гробница из белого мрамора на вершине холма была окружена балюстрадой. Я вошел внутрь. Кроме надгробной плиты моего отца, там было еще несколько: плита с именем моего прапрадеда консула Луция; моего прадеда, еще одного Гнея и тоже консула, который служил Антонию, но переметнулся к Августу; и моего деда Луция. На плите деда, помимо должности консула, значилось, что в юности он был прославленным колесничим. Читая список его побед на ипподроме, я улыбнулся с мыслью: «Да, это во мне от тебя».