Избранные киносценарии 1949—1950 гг.
Шрифт:
По широкой лестнице, устланной красной дорожкой, мимо готических окон, мимо статуй рыцарей в латах поднимается Райнис.
Впереди, показывая дорогу, мелкими шажками семенит похожий на гнома старичок. Это — управляющий канцелярией Ангелов.
Они подходят к массивной дубовой двери. Низко кланяясь, Ангелов распахивает перед Райнисом дверь в приемную.
Высокий мрачный кабинет. Вдоль стен висят темные портреты рыцарей в латах, панцырях, в расшитых золотом мантиях. Стеклянные книжные шкафы заполнены книгами в тисненых переплетах.
Мейендорф с сигарой в руках прогуливается по кабинету.
Навытяжку стоит перед ним красивый жандармский офицер, ротмистр Королев. Он заканчивает свой доклад, вынимая из папки все новые и новые бумаги.
— Вот, ваше превосходительство… ответ охранного отделения из Петербурга…
Мейендорф сосредоточенно смотрит на кольца табачного дыма.
— Да?..
Королев бесстрастным тоном читает выдержку из большой бумаги с императорским гербом.
— …Означенный Плиекшан, в бытность студентом Императорского Санкт-Петербургского университета, был замечен в числе участников марксистских рабочих кружков…
Затем ротмистр быстро достает вторую бумагу и тем же равнодушным тоном продолжает:
— …А впоследствии неоднократно присутствовал на нелегальных собраниях, где выступал сосланный ныне в Сибирь Владимир Ульянов… известный в подпольных политических кругах под именем Ленин…
Это сообщение производит на Мейендорфа большое впечатление. Он задумывается, бросает сигару в пепельницу.
— Ах, так…
Барон ходит взад и вперед по кабинету.
— Плиекшан был арестован?
Ротмистр быстро перелистывает бумаги.
— Никак нет. Не привлекался.
Мейендорф облегченно вздыхает и удовлетворенно кивает головой.
— Очень хорошо… Ступайте, Королев.
Ротмистр поворачивается на каблуках и выходит из кабинета.
Барон старается придать своему одутловатому лицу приветливое, любезное выражение, берет колокольчик, звонит.
Открывается резная дверь. В кабинет медленно входит Райнис. Мейендорф встречает его почти в дверях.
— Здравствуйте, господин Плиекшан. Рад познакомиться с вами… Прошу вас, садитесь.
Райнис опускается в глубокое кресло, Барон медленно прогуливается взад и вперед по кабинету.
— Итак, господин Плиекшан… или господин Райнис… как вам будет удобнее.
Райнис слегка вздрагивает, настораживается.
Какое-то подобие улыбки мелькает на тонких губах Мейендорфа.
— Я имел случай познакомиться со стихами, которые вы опубликовали за последний год… Часть из них, кажется, была запрещена цензурой? Ах, эта цензура!.. — Барон останавливается и продолжает: — Но, если я не ошибаюсь, вы напечатали их… кажется, в одной подпольной типографии?
Райнис внешне сохраняет полное спокойствие, напряженно прислушивается к каждому слову Мейендорфа.
— …Кроме того, по слухам, вы читали эти стихи на различного рода рабочих собраниях… на литературных вечерах и в доме поэтессы Аспазии.
Барон подходит ближе и с деланным интересом спрашивает:
— Да…
если я не ошибаюсь, она ваша невеста?— Что же дальше, ваше превосходительство?
После короткого смешка Мейендорф снова начинает прогуливаться.
— Дальше?.. Ну, что же дальше? Вы уже зрелый поэт, зрелый литератор, господин Райнис… и вам пора подумать о будущем.
Он подходит к письменному столу и усаживается в кресло.
— Итак, вскоре предстоит большой праздник, в Ригу прибудет наш молодой государь и нам нужна торжественная ода.
Мейендорф выдерживает большую паузу и заканчивает, глядя прямо в глаза своему собеседнику:
— …Я предлагаю написать эту оду… вам.
На лице Райниса отражается крайнее удивление. Затем, почти мгновенно, в нем вспыхивает чувство оскорбленного достоинства.
— Господин барон… вы обратились совершенно не по адресу!
Мейендорф дружелюбно смеется.
— Вы слишком скромны. Я верю, что вы можете написать такую оду.
Он встает, медленно подходит к книжному шкафу.
— Сейчас вы пишете стихи, которые размножаются на гектографе… и кто их читает? Смешно.
Барон открывает шкаф и достает с полки книгу в тисненом кожаном переплете.
— А я хочу сделать из вас большого поэта! Ваши книги займут место на полке рядом с Гете, которого вы переводили с такой любовью.
Мейендорф раскрывает книгу и перелистывает несколько страниц.
— …Перевод Фауста сделан почти на поэтическом уровне оригинала! А ведь Гете, как вам известно, был придворным поэтом и даже министром Веймарского герцога.
Райнис с большой горячностью перебивает барона:
— Но дух Гете был свободен, и он писал оды только человечеству!
Мейендорф протестующе взмахивает рукой.
— Ну, не только… Но не будем спорить о деталях.
Он кладет книгу на письменный стол и многозначительно добавляет:
— Я очень рекомендую вам обдумать мое предложение, господин Плиекшан.
Райнис встает и церемонно кланяется.
— Господин барон, я уже обдумал. Благодарю вас за лестное предложение, но я не имею чести претендовать на вакансию Гете при вашем дворе.
Мейендорф оглядывает Райниса с головы до ног и очень холодно прощается:
— Ну, что ж… Не смею вас больше задерживать.
И он протягивает руку к звонку.
При первом дребезжании колокольчика двери распахиваются.
Райнис еще раз кланяется и направляется к выходу.
Мейендорф смотрит ему вслед, пока за поэтом не захлопываются двери. Затем он негромко зовет:
— Королев.
Из маленькой боковой двери неслышными шагами выскальзывает ротмистр с новыми папками в руках.
— Где дело о подпольных кружках Петериса? — не глядя на него, спрашивает барон.
Королев быстро раскрывает папки.
— Здесь. Пожалуйста, ваше превосходительство.
Мейендорф надевает очки, берет в руки большой красный карандаш.
— Один такой поэт опаснее сотни агитаторов.
Барон молча начинает читать какую-то бумагу, но тут же кладет ее на место. Его мысли все еще заняты Райнисом.