Избранные произведения

Ему сравненья, юношу рисуя.

То месяц был четырнадцати лет,

А над губой — строки чернильный след.

Луна его чела дарила милость,

Во прахе солнце перед ним склонилось.

Был яхонт губ таков, что каллиграф

Был сам смущен, его нарисовав.

Бедою для красавиц были брови,

Михрабом для молитв и славословий.

Был финиковой пальмой стан прямой,

К плодам тянулись бедный и больной.

Настолько стан был тонок, что казалось.

Всего полволоска в кушак вмещалось!

Шар подбородка — серебро, слегка

Подернутое окисью пушка:

Чтоб этот шар угнать, девичьи станы

От страсти изогнулись, как човганы.

Он сущность слова всей душой постиг,

С любовью ткал он тонкий, звонкий стих.

Еще не обладая даром речи,

Он слушал мира голос человечий.

Когда ж раскрылся губ его цветок,

Излился дум возвышенных поток.

От букв, что под пером его являлись,

Листы у каллиграфов разрывались.

Среди ровесников, не знавших скверн,

Напоминавших чистых, робких серн,

Любил он по горам и по долинам

Бродить, пленять сообществом невинным,

В неведенье счастливом о страстях,

Уже кипящих на его путях.

Глаза не знали слез любви горячих,

Душа не ведала о неудачах,

От страсти не страдал он без надежд,

Не разрывал терпения одежд,

Спал по ночам до самой зорьки ранней

На ложе целомудренных желаний,

Днем бегал он среди шатров, познав

Всю прелесть игр и всяческих забав.

Была душа родительская рада

Цветению возлюбленного чада.

Никто и не предвидел тех невзгод,

Что уготовил им небесный свод.

Как странно, что в обители страданий

Мы, люди, не тревожимся заране,

Забыв о предначертанной беде,

Грозящей плоти — глине и воде.

РАССКАЗ О ТОМ, КАК МАДЖНУН БЫЛ ВЛЮБЛЕН В ОДНУ КРАСАВИЦУ АРАВИТЯНКУ, ДОСТОЙНУЮ ЛЮБВИ И ОБЛАДАЮЩУЮ ПРИВЛЕКАТЕЛЬНЫМИ КАЧЕСТВАМИ, КАК ОН ОХЛАДЕЛ К НЕЙ ИЗ-ЗА ЕЕ БЛАГОСКЛОННОСТИ К ДРУГОМУ

Чью глину-плоть на страсти замесили,

А в сердце слово «страсть» изобразили,

Тот буквы те не смоет никогда —

Их не осилит времени вода.

Он вечно будет думать о любимой,

Стремиться к ней в тоске неизъяснимой..,

Маджнуном Кайс был признан с юных лет

Влюбляясь, разума терял он свет.

Еще Лайли не видя пред собою,

Пленялся он красавицей любою.

У юноши верблюдица была,

Проворна, быстронога и смела, —

Как небо, двигалась, не уставая,

И долы, и хребты одолевая,

Бежала по равнине, как река,

Взлетала точно вихрь за облака.

Кайс на нее садился спозаранку,

На каждую заглядывал стоянку,

Скакал среди долин и горных скал:

Красавиц в каждом племени искал.

Однажды он достиг одной стоянки.

Увидел издали: аравитянки

Красавицы в степи явились вдруг,

Как будто образуя звездный круг.

Да, звезды засияли на равнине,

Они — кругом, луна — посередине,

Нет, не луна, а солнце, что сердца

Испепелило жаром багреца!

Кайс вопросил, сказав слова привета:

«Кто девушка прекраснейшая эта?»

— «Ее зовут, — сказали, — Карима.

Могуч и знатен род ее весьма».

Он спешился, верблюдицу стреножил

И влюбчивое сердце растревожил.

Присел он, руки перед ней сложив,

Благовоспитан, молод и красив.

Он взгляды на нее бросал украдкой,

И ей понравился, и речью сладкой

Она ответила на страстный взор,

Вступила с ним в игривый разговор.

Ужели губы сахаром богаты?

Нет, сыплют жемчуг влажные агаты!

Он отвечал ей жарче, горячей,

Из кубка уст дарил вино речей.

Красавице внимая, пламенел он,

И, не вкусив ее вина, пьянел он.

И он покой утратил, и она,

Беседы кубок осушив до дна.

Когда они пылали пылко, пьяно,

К ним юный всадник прискакал нежданно,

Из райской кущи жизни — кипарис,

Чьи одеянья пурпуром зажглись.

Он ехал на верблюдице проворной,

Сиял звездой среди степи просторной,

И все, как бы ему сдаваясь в плен,

Вскричали: «Твой приход благословен!»

Казалось: даже на ногах запястья

Вызванивали песню сладострастья!