Избранные произведения

Я испросил бы у нее прощенья

Всем, на земле свершившим прегрешенья.

Безгрешен я, но лишь ее одну

Прошу теперь — простить мою вину.

Ходатая найдет ли виноватый?

Но эти слезы — верный мой ходатай!»

Услышав просьбу жарких, светлых слез

И ту газель, что милый произнес,

Лайли от всех мгновенно отвернулась,

И подошла к нему, и улыбнулась,

Сказала с нежной ласкою в речах:

«О воинства страдальцев шахиншах!

Мы оба — я и ты — влюбленных двое,

Нам без любви постыло всё живое,

Не плотью — сердцем слиты я и ты,

Мы суесловны, но душой чисты.

Нахмурила я брови, но не думай,

Что на тебя смотрю с недоброй думой,

Я лишь на людях зла — и неспроста:

Боюсь, что нас коснется клевета.

Любовь да будет сокровенным кладом:

В нее никто пусть не проникнет взглядом!»

Внимая вести радостной такой,

Утратил Кайс рассудок и покой,

Упал в беспамятстве, как бы под сенью

Той стройной пальмы стал бесплотной тенью,

Не шевелился на одре земном, —

Решили, что заснул он мертвым сном.

Из глаз пролили на страдальца влагу,

Но юношу не привели ко благу.

Боясь, что больше нет его в живых

И что в убийстве заподозрят их,

Пустились в бегство те аравитяне,

Прервав свое веселье для стенаний.

Никто, помимо Кайса и Лайли,

Ни близко не остался, ни вдали.

Лайли к его склонилась изголовью,

Смотрела на недвижного с любовью,

Как бы шепча: «Страдал он день за днем,

Покуда не заснул последним сном.

Любви познал он смуту и тревогу,

Из-за любви он отдал душу богу».

День догорел. Маджнун раскрыл глаза —

Пред ним любимой вспыхнула краса.

Он зарыдал, — казалось, в день ненастный

С ресницы каждой хлынул ливень красный.

«Единственный! — услышал он Лайли. —

Ты — повесть, что влюбленные прочли.

Но как сознанья ты утратил звенья?

Кто дал тебе вино самозабвенья?»

Сказал: «Тобой, тобою мне дано

Беспамятства печальное вино!

Ты отвернулась от меня сначала,

Красноречивая, со мной молчала,

Ты руку сблизила с другой рукой,

Не я с тобой был рядом, а другой,

Ушла ты от подобных мне, смиренных,

Унизила меня в глазах презренных.

В конце концов ты сжалилась и вновь

Явила ласку мне, волнуя кровь.

Меня ты страстью напоила сладко,

Велев испить всю чашу без остатка.

Твои слова ожгли меня огнем,

Меня ты опьянила тем вином!

В беспамятство меня поверг твой пламень,

Что ж делать: я ведь человек, не камень!»

Лайли, услышав юноши ответ,

От счастья расцвела, как вешний цвет.

Сказала: «О души моей стремленье,

Моей бессильной плоти исцеленье!

Хотя ты изнемог из-за меня,

И в сердце твой ожог — из-за меня,

Мои сильнее боли и терзанья,

Еще о них не сказаны сказанья».

Постигнул Кайс отраду из отрад,

Обрадованный, поскакал назад.

ЛАЙЛИ И МАДЖНУН ЗАКЛЮЧАЮТ ДОГОВОР ВЕРНОСТИ И ПОДТВЕРЖДАЮТ ЕГО КЛЯТВАМИ

Та, кто прекрасное вгоняет в краску,

Чья красота напоминает сказку,

Родоначальница сладчайших нет,

Начала жизни радостный побег,

Та, кто завесой таинства одета,

Цветок весенний верности и света,

Лань, уловляющая смелых львов,

Та, кто приводит в трепет смельчаков,

Из-за которой, оборвав глаголы,

Перестают молиться богомолы,

Из-за которой движутся на торг

Любовь, самоубийство и восторг,

Кто, поглядев, Иран сжигает взглядом,

Для глаз аравитян сверкает садом,

Чьи звон запястий, золото тесьмы

В смятение приводят все умы,

Кто страстной песней, мудрым ли рассказом

Рассудок возмутит, похитит разум, —

То есть Лайли, в чью прелесть влюблены

Не только Кайс — безумцы всей страны,

Увидела, что Кайса дух и тело —

Любовь, которой в мире нет предела,

Чья верность — драгоценное литье:

Не нужен пробный камень для нее.

Когда он утром к ней приехал снова,