Избранные произведения

Тогда пришел в расстройство Кайс, поняв

Прелестных ветрениц неверный нрав.

Их радости не в силах слышать звуки,

Верблюдицы поводья взял он в руки.

Все устремились вслед за ним тотчас:

«Останься, Кайс, и не сердись на нас.

Разлуке ты не дай себя похитить,

Твоим лицом хотим глаза насытить!»

Хоть столько тонких мыслей изрекли

И пыль с его пути они мели,

Была его душа неумолима:

От их огня не получил и дыма!

Поехал на верблюдице верхом,

Запел он, стих роняя за стихом:

«О сердце, сердце, берегись измены,

От лживых удались в приют забвенный.

У розы — два лица, два лепестка,

Так будет ли двуликая стойка?

Пусть вихрь не занесет меня отныне

Сюда, хотя б я прахом стал в пустыне,

А если тучей стану, в сем краю

Пусть я ни капли влаги не пролью!

Молчанье лучше слов пустых и ложных.

Да отойду я от людей ничтожных!»

МАДЖНУН ВОСПЛАМЕНЯЕТСЯ, УСЛЫШАВ О КРАСОТЕ ЛАЙЛИ, ЕДЕТ К МЕСТУ ЕЕ ПРЕБЫВАНИЯ И ТЕМ САМЫМ УПОДОБЛЯЕТСЯ ДИЧИ, КОТОРАЯ ПО СВОЕЙ ВОЛЕ УСТРЕМЛЯЕТСЯ В ТЕНЕТА ЛАЙЛИ

Когда он, опаленный той свечой,

Вернулся с огорченною душой,

Он захотел найти свечу иную,

Чтоб озарила тьму его ночную.

Всем спутникам он задавал вопрос:

«Кто весть о жизни мертвому принес?

Кто видел луноликих, черноглазых?

В каких о них рассказано рассказах?»

Дошла к нему однажды от гостей

Одна из опаляющих вестей.

«В таком-то племени есть молодая

Красавица, что краше девы рая.

Тюльпаноликую зовут Лайли,

Стремятся к ней со всех концов земли,

Чтоб описать ее, слова не властны:

Ступай и сам взгляни на лик прекрасный.

Ушам не совершить работу глаз.

С увиденным сравнится ли рассказ?»

То слово Кайсу принесло надежду.

Он встал, надел нарядную одежду

И запылал в восторге молодом,

Помчался на верблюдице верхом.

Он гнал свою верблюдицу к желанной,

Он гнал мечту на улицу желанной.

Его увидев, с лаской подошли

К пришельцу люди племени Лайли,

Сказали слово доброты и чести

И усадили на почетном месте.

Но тщетно он искал глазами ту,

Чью возжелал увидеть красоту

Томился он в тенетах странной страсти,

Вдруг шорох шелка, звон ножных запястий

Послышались ему издалека,

И улетучилась его тоска.

Он пальму жизнетворную увидел,

Он куропатку горную увидел!

Ее лицо румяно без румян,

Прекрасней всех стихов аравитян.

Лоб — серебра бесценного пластина,

О нет, луны блестящей половина!

Душистой амброй веет лук бровей,

Ресницы-стрелы мускуса черней.

Ты скажешь, ей в глаза взглянув: наверно,

Свои глаза ей подарила серна.

Уста ее багряны, как агат,

Нет, как вино багряное, пьянят!

А рот ее? Ты скажешь, свеж и молод,

Пчелиным жалом лепесток проколот,

И вот пчела, творя душистый мед,

Нектар из еле видной точки пьет.

А зубы? То жемчужин ожерелье,

На розе — утренней росы веселье.

А подбородка яблочко? Оно

Из серебра — соблазнами полно.

А родинка на нем? Да что же это, —

Быть может, мушка мускусного цвета?

О, яблочко, обвитое кольцом!

Не девушка ль с серебряным лицом

Рукою сжала яблочко-гостинец

И яблочко обвил ее мизинец?

А кудри? То не сделал ли ловец

Силки для уловления сердец?

Пришла Лайли — и засверкала прелесть.

Глаза и сердце Кайса разгорелись.

Огонь объял и Кайса и Лайли,

Они друг в друге тот огонь зажгли.

Та — завитка раскручивала волос,

А в этом — страсти пробуждался голос.

Та — открывала лик в блаженный час,

А в этом — разум и слабел, и гас.

Та — пропитала стрелы глаз отравой,

А этот — пел о гибели кровавой.

Та — изо рта роняла мед речей,

А этот, плача, — слезы из очей.

Та — капли пота на челе стирала,

А этот — т в книге жизни дней начало.

Та — красоты являла блеск ему,

А этот — брошен красотой во тьму. <