Избранные произведения
Шрифт:
Друг к другу, если выразиться ясно,
Как сахар к молоку, влекло их страстно.
Они слились в одно, как два цветка,
Слиянные единством стебелька.
Глаза своей возрадовались доле,
И сахар слов два друга раскололи,
Рассказывая о своей судьбе,
Выдумывая небыль о себе.
Что новые, что им былые беды?
Была в
Не знали, что полны печали дни,
Что града скорби граждане они.
Казалось им: другого нет страданья,
Кроме того, что гаснет день свиданья.
Что любящим сулит ночная тень?
Они в разлуке встретят новый день!
Душа с душой беседовали внятно,
Без перевода речь была понятна:
«О господи, мне ночи ждать невмочь,
Пускай сегодня не наступит ночь!
Пусть солнце — государь всего живого,
Защитник дня от сумрака ночного —
Сияет вплоть до Страшного суда,
Пусть ночи станут днями навсегда!»
Но разве от речей такого рода
Изменится вращенье небосвода?
Тот яркий стяг, что водрузил восход,
К закату обратил небесный свод.
Лайли и Кайс изведали разлуку,
Впервые в жизни испытали муку.
Она не двигалась в тоске немой,
А он погнал верблюдицу домой.
РАССКАЗ О ТОМ, КАК МАДЖНУН И ЛАЙЛИ ПРОВЕЛИ НОЧЬ ВДАЛИ ОТ КРАСОТЫ ДРУГ ДРУГА
Когда в колодец запада степного
С ристалища скатился голубого
Шар солнца золотой, простор земной
Стал обиталищем для тьмы ночной.
Незримы перья сделались павлиньи,
Одни лишь вороны кричат в унынье.
Везде чернеют крылья хищных птиц,
Что высидели столько звезд-яиц.
Светильники ночной поры лучатся —
То яйца цвета камфары лучатся.
Кайс, оторвавшись от Лайли с трудом,
Достиг стоянки и вступил в свой дом.
Душа — с Лайли, плоть отдана мученью:
Для стрел разлуки сделалась мишенью,
Метался и пылал он, как больной,
Ужаленный опасною змеей.
«Лайли!» — кричал он голосом кручины,
На голову он сыпал прах пустынный.
«Лайли!» — вздыхал, и легкий, как роса,
Вздох удалялся тихо в небеса.
Пытался он заснуть, забыть печали,
Но сну ресницы мокрые мешали.
В него, всегда веселого досель,
Как бы вонзала сто шипов постель!
А если, голову склонив к коленям,
Как в зеркала, смотрел с немым Томленьем,
Все лики мук и бед, что мир познал,
Глядели на него из тех зеркал.
А если встать решал в огне бессонном,
То вскакивал он с места с громким стоном.
Давило душу горе, как гора,
Не знал он, доживет ли до утра,
Не знал он, что же делать с тьмой густою.
Измученный ночною долготою,
Сказал: «О ночь — коварная напасть!
Иль черный ты дракон, который в пасть
Вобрал добро, и зло, и всё живое,
Обвив собой пространство мировое?
Найду ль с подругой счастье я теперь,
Когда в драконьей пасти я теперь?
Взойди, заря, прочти слова заклятья,
Чтобы сумел драконью пасть разъять я!»
Так плакал Кайс до самого утра
Вдали от милой и ее шатра.
Но и Лайли на женской половине
Была как лань, что ранена в пустыне.
Она забыть о Кайсе не могла:
Рука разлуки встречу рассекла!
Она испытывала те же муки,
Что и возлюбленный в плену разлуки.
В глазах стояли слезы, но для глаз
Желанный образ не тускнел, не гас.
Сказала. «Он везде парит, как птица,
Куда захочет он, туда умчится,
А я в гареме — коврик на полу, —
Недвижная, лежу в своем углу.
День без него уподоблен отраве,
А я к нему отправиться не вправе.
Судьба мужчин свободна и светла,
У бедных женщин связаны крыла.
Для женщины стезя любви опасна,
Над делом жизни женщина не властна.
Там, где мужчину хвалят за успех,
Там женщине кричат, что впала в грех.
Но если друг хотя бы в сотой доле
Вкусил моей тоски и тяжкой боли,
То есть надежда на свиданье с ним, —