Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16
Шрифт:
Оставшаяся часть представления превратилась для меня в пыль и прах. Даже Хетти Кинг не смогла меня расшевелить, несмотря на взволнованный шепот мисс Донохью, что хит «О ты, прекрасная кукла» – любимая песня короля Эдуарда.
Когда занавес наконец опустился и оркестр сыграл несколько тактов «Боже, храни короля», я испытал и грусть, и облегчение. В общей суете Теренс и Донохью поспешили к бару за последним глотком горячительного, в то время как две дамы с озабоченным видом удалились в туалет. Наконец я остался наедине с Норой, стоя в ожидании остальных в пустеющем фойе. Она очень близко подошла ко мне, так что ее глаза глянули прямо в мои. Они были серьезными, однако, отметив мою щеку живым и теплым поцелуем, она в усмешке скривила рот.
–
С внезапным приливом отчаяния я почувствовал, что должен открыться ей.
– Мне бы понравилось, Нора, если бы я сидел рядом с тобой.
– Тогда почему ты не был рядом? – Глаза ее расширились. Она стояла так близко, что я ощущал ее теплое и сладкое дыхание. – Было бы славно.
– Я думал, ты хотела сидеть с Мартином.
– Мартин! – воскликнула она. – Он мне надоел. Он слишком навязчив. Я хотела, чтобы ты был рядом со мной.
Огромная радость сотрясла мое сердце. Освободившись от груза несчастья, я почувствовал, как кровь бросилась мне в лицо.
– Но, Лоуренс, – испытующе посмотрела она на меня, – Терри говорит, что к девушкам ты вроде как равнодушен.
– К тебе я не равнодушен, Нора. Если хочешь знать, меня никогда ни к кому не тянуло так, как к тебе. Ты мне очень нравишься.
Она улыбнулась, и я подумал, что она продолжит подшучивать надо мной. Но выражение ее лица изменилось, и ее синие глаза наполнились теплом.
– Ну, ты мне тоже нравишься, – сказала она. – Это действительно так. И я очень хочу встречаться с тобой, где-то бывать вместе, хочу расшевелить тебя. Этот мир жесток, Лоуренс, и прости, но я думаю, что тебе надо набраться побольше опыта. Ты должен научиться общению с людьми, научиться получать от жизни удовольствие. Я не обижаю тебя, говоря все это?
– Нет, что ты, Нора!
Появились те, кого мы ждали, и она продолжила довольно спокойно:
– Тогда вот что. В следующее воскресенье Март и Терри собираются уехать. Так что приходи в Кресент-парк, и мы сделаем все, что ты захочешь.
– О Нора… – глубоко вздохнул я. – Это потрясающе. Мне прийти утром?
Мне показалось, что она готова засмеяться. Ее губы дрогнули, а глаза сощурились, превратившись в две сверкающие черные щелки.
– Приходи, когда сможешь, – сказала она. – Но не слишком рано, иначе я буду еще в постели.
Я снова ожил и теперь был вполне готов улыбаться при виде остальных и весело притворяться, что замечательно провел время, сердечно прощаться и благодарить мисс Гилхоли, когда она сказала, что хочет видеть меня на следующей своей вечеринке, – то есть я был готов делать все, что было совершенно чуждо моей природе, но что я исполнял сейчас, поскольку знал, что Нора действительно неравнодушна ко мне.
Я был словно на небесах, возвращаясь пешком к «храму тамплиеров», и звон трамваев казался мне музыкой.
Глава двадцать седьмая
Помимо регулярных еженедельных писем от мамы, другой почты я не ждал. Поэтому открытка, которая пришла в среду с утренней почтой и была вручена мне за завтраком миссис Тобин, стала для меня событием. Она была от Пина, с таким коротким текстом: «Почему ты не зашел ко мне? Я буду ждать тебя на этой неделе в среду или четверг в обязательном порядке».
Но я уже отказался от Пина. Его оценка моих способностей или отсутствия таковых больно задела меня, и я не хотел, чтобы меня снова допрашивали и прогоняли. Если он сделал вывод, что мои перспективы плачевны, тогда зачем он мне? Я не собирался к нему идти. Следовало подождать возвращения мамы, прежде чем пытаться улучшить мою ситуацию.
Тем не менее, по мере того как время шло, я все чаще вытаскивал открытку из кармана и смотрел на нее. Во всяком случае, она была
необычной. И я начал спрашивать себя: может, открытка содержит какую-то срочную просьбу? Тогда, если честно, у меня есть обязательства перед старым учителем. В конце концов, с характерной для меня непоследовательностью, в семь часов вечера я стоял, стуча в дверь номер двести двенадцать на Хиллсайд-стрит.Это был пансион явно скромного уровня, что я определил по запаху вареной капусты в голом маленьком холле и по растрескавшемуся линолеуму на лестнице, ведущей к жилищу Пина, однокомнатной квартире на третьем этаже в задней части дома. Пин читал у окна, но явно ждал меня и встретил без упреков. За его плечом я сразу же обнаружил то, что предназначалось гостю, и для чего, очевидно, ему пришлось залезть в собственный кошелек. На круглом столе у окна стояли бутылка лимонада и тарелка сладкого печенья.
– Лоуренс, – начал он, усадив меня, – я тут как-то подумал, что другого такого случая может и не представиться. С тех пор я этим и занимаюсь.
– Да, сэр, – послушно сказал я.
– Прежде всего позволь предложить тебе немного подкрепиться.
Он налил лимонада и гостеприимным жестом пододвинул ко мне печенье.
– А вы сами разве не хотите, сэр?
Он улыбнулся и покачал головой, потом, понаблюдав за мной несколько минут, сказал с некоторой значительностью:
– Лоуренс, я хочу поговорить с тобой об Эллисоне.
– Эллисоне, – тупо повторил я.
Он кивнул и, соединив кончики пальцев, так что его ладони образовали перевернутую букву V, наклонился ко мне:
– Как ты, наверное, знаешь, в университете есть всевозможные фонды, гранты, стипендии и прочее, что там полагается. Некоторые из них необычны и в то же время вполне приемлемы для ученого совета, ты даже можешь назвать их особенными, в той мере, в какой они отражают характер грантодателя. – Он сделал паузу, держа меня под таким пристальным взглядом, что я забыл прикончить печенье. – Так вот, Джон Эллисон был странным человеком, Лоуренс, – мельник в Форфаре с весьма скромным бизнесом, не шибко грамотный, но ярый шотландский националист, помешанный на истории Шотландии. Я склонен думать, что он каждый год ездил в Бэннокберн в годовщину битвы [703] . Во всяком случае, перед смертью в возрасте восьмидесяти трех лет он завещал учредить именную стипендию – это по тридцати фунтов в год в течение пяти лет для тех, кто хочет поступить в университет и напишет лучшее эссе, посвященное памяти исторического персонажа Шотландии. Тема заранее неизвестна, оглашается преподавателем богословия, на написание эссе дается два часа в университетском зале в последний день первой недели августа. Впереди еще около трех месяцев. – Он снова сделал паузу, потом тихо, но внушительно сказал: – Лоуренс, ты не хотел бы за эти три месяца проштудировать историю шотландцев и потом сесть и написать эссе?
703
Битва при Бэннокберне – одно из важнейших сражений англо-шотландских войн XIII–XVI вв., состоявшееся 23–24 июня 1314 г. близ реки Бэннокберн. Разгром английской армии под Бэннокберном обеспечил восстановление независимости Шотландии.
Я тупо уставился на него. Моей первой реакцией, не считая удивления, был, в общем-то, инстинктивный отказ. Идея была настолько неожиданной, условия получения стипендии столь нелепыми, чуть ли не на грани абсурда, а мои знания в этом отношении столь сомнительными, что я шарахнулся в сторону, как кролик в нору. Я знал, что не смогу этого сделать, что все это совершенно не мое, и тут же приступил к формулировке своего отказа, по правилам логики и в выражениях, менее всего обидных для Пина.
– Спасибо, что вы так беспокоитесь обо мне, сэр. Но когда вы говорите о времени, то забываете, что у меня есть работа, которая отнимает большую часть дня.