Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16

– Это далеко, высоко, – забормотал он. – Два-три часа на санях. И снег идет. – Он вскинул руку вверх, указывая в небо. – Много снега. Все падает и падает…

Он оборвал себя, облизнул губы, не отрывая глаз от банкноты. Сумма была слишком значительной, чтобы от нее отказаться. Внезапно купюра переместилась в ладонь Генриха, он махнул рукой, словно снимая с себя всякую ответственность, и издал гортанный звук, выражающий согласие. Допил свое пиво, резко встал и показал Льюису жестом, что они отправляются немедленно.

Десять минут спустя лошадь была запряжена, Льюис и Генрих, накрывшись грубыми пледами, устроились в санях. Генрих отдал животным короткий отрывистый приказ, и они тронулись с места.

Вскоре они выехали из Лахена и двинулись по дороге, которая, извиваясь серпантином, поднималась высоко в горы. Зрелище было грандиозное. Позади лежала деревня, как птица, угнездившаяся на белой груди долины, а впереди и по обе стороны возвышались ни с чем не сравнимые величественные Доломиты. Вокруг словно дробились и обрушивались огромные изрезанные скалы; усеянные острыми выступами и ощетинившиеся соснами, они парили в бескрайнем великолепии, пронзая самый свод небес. И везде был снег. Снег и тишина. Посреди этого снега и тишины ничтожность человека представлялась абсолютной и внушала ужас. Они ползли, как муравьи, по поверхности какой-то гигантской замерзшей вселенной.

Двое в санях почти не разговаривали. Кажется, погода беспокоила Генриха. Он постоянно посматривал на небо и к одиннадцати часам, когда первые робкие хлопья превратились в устойчивый снегопад, начал бросать на пассажира укоризненные взгляды.

Около полудня они добрались до маленькой почтовой станции, где Генрих остановился, чтобы отдохнуть и покормить лошадь. Это была жалкая хижина, последнее пристанище человека перед безжизненным Кригеральпом. Запасы продовольствия там были невелики: меню составляли черный хлеб и сыр. Пока путешественники ели, Генрих затеял приглушенный разговор со смотрителем. Льюис не мог расслышать ни слова, но резонно предположил, что говорят о нем.

Они снова отправились в путь. Какой бы убогой ни была хижина, она показалась настоящим раем, когда в лицо им ударила метель. Теперь путники поднимались выше, намного выше, а дорога становилась все более крутой и узкой. Деревья исчезли, и ветер, завывающий между безотрадными склонами, швырял им в глаза снег – такой мелкий, что он походил на клубы пара, – ослепляя, не давая дышать. Они с трудом продвигались вперед. На самых тяжелых участках приходилось выбираться из саней и брести следом за ними, согнувшись в три погибели под порывами урагана, при каждом спотыкающемся шаге рассекая снег, который нападал уже выше колена.

Меррид понятия не имел, как долго они поднимались: он был так закутан и стеснен в движениях, что не мог дотянуться до своих часов. Но ближе к вечеру, когда он уже начал бояться, что тьма застигнет их в пути, они преодолели ущелье с особенно крутыми склонами, и тогда, словно таинственным образом выплыв из ниоткуда, показался гастхоф «Хоне».

Это было низкое длинное здание, построенное целиком из дерева, с крутыми, выступающими свесами крыши, окруженное несколькими полуразвалившимися шале. Кроме того, дом был старым, насколько Льюис мог судить по маленьким, глубоко сидящим окнам, просевшей крыше и подоконникам. Внутри уже зажгли масляную лампу, светившую, как маячок, из нижнего окна. Весьма отрадная картина, подумал Льюис. Окоченевший от холода, с трудом двигая онемевшими руками и ногами, он выбрался из саней и постучал в дверь.

Ее открыл мужчина, уже весьма пожилой. Секунду-другую он постоял неподвижно, глядя на гостя большими блестящими глазами. Вид у него был странный: бледная кожа, массивная фигура, растрепанные волосы и борода – и при этом тонкие черты лица, прямая благородная осанка и в целом облик молчаливого достоинства.

Льюис заговорил первым:

– Могу я снять комнату? Мы добрались сюда с большим трудом и были бы рады приюту.

Владелец гостиницы словно испугался – на мгновение, но вполне заметно. Затем сделал вежливый извиняющийся жест и ответил:

– Простите. Я держу вас на пороге потому, что удивился. Обычно мы не ждем гостей в такую бурю. Прошу, входите. Я провожу вас в номер.

Внутри гастхоф подтверждал впечатление, производимое снаружи, – дом был древний. Причудливое старое здание с узкими коридорами и крутыми деревянными лестницами, украшенными простой резьбой. Комната оказалась маленькой и просто обставленной, но на сосновых стенах и полу не было ни пятнышка грязи. Владелец поставил зажженную свечу, которой освещал себе путь.

– Надеюсь, вам будет удобно, – сказал он с тем же сдержанным достоинством. – Ужин почти готов. В шесть часов. Внизу.

Оставшись один, Льюис оглядел темную комнату с видом человека, привыкшего устраиваться как дома в самых необычных местах. Завершив осмотр, он распахнул крохотное окно с освинцованным стеклом. В комнату немедленно всей своей мощью вторглась буря, неся ощущение оторванности, бесконечной удаленности этого крохотного форпоста, построенного на склоне Кригеральпа, высоко над миром. Но все это не обескуражило Льюиса. «Я здесь, – подумал он с тайным внутренним возбуждением. – Это место моего назначения, ибо я знаю, что она тоже здесь».

Звон колокольчика, настойчиво прозвучавший внизу, напомнил ему об ужине. Меррид ополоснул лицо и руки ледяной водой из кувшина, вытерся грубым полотенцем и спустился вниз.

Столовая, как и само здание, была длинной – в половину его длины, и с низким потолком. Помещение почти полностью занимал узкий сосновый стол, окруженный простыми скамьями, над ним висели, покачиваясь, две лампы. Когда Льюис вошел, его сердце, трепещущее в предвкушении, внезапно замерло. За столом уже сидели три человека. Но Сильвии среди них не было. Скрывая разочарование, он слегка поклонился и сел.

Трое остальных прекратили есть и открыто уставились на него. Во главе стола сидела девушка с хорошеньким накрашенным личиком, но от нее веяло отчаянием и смертельной болезнью. Дыхание ее было учащенным, и время от времени она подавляла тихий кашель. Одета девушка была в алый свитер и короткую кремовую юбку. Хотя ее нездоровье было более чем очевидно, она еще сохраняла остатки утонченного очарования. Рядом с ней стоял патефон, а у ног лежала небольшая такса. Девушка курила, едва притрагиваясь к еде.

Сбоку от нее сидели мужчина и женщина – унылая парочка себе на уме, печать честного брака лежала на их скучных недружелюбных лицах. Эти поглощали пищу жадно и, взглянув на Льюиса, незамедлительно вернулись к супу.

В отличие от девушки. Не отрывая глаз от Льюиса, она подождала, пока его обслужит миниатюрная горничная, потом прикурила новую сигарету и сказала на довольно хорошем английском:

– Привет!

– Привет! – ответил Льюис.

– Приятный вечер.

– Прекрасный, – без энтузиазма откликнулся Льюис.