Измена. Если муж кинозвезда
Шрифт:
— Прости меня. Все так… — я начинаю подбирать слово, а она бормочет:
— Не вовремя…
— Я хотел сказать — неожиданно.
— Для меня тоже.
— Мы справимся! — стараясь говорить убедительно, говорю я. После этих мучительных часов ее поиска я готов справиться с чем угодно.
Она утыкается носом в мою грудь и плачет.
— Тише, тише… Успокойся…
Глажу Настю по голове и чувствую, как от слез любимой девушки все внутри меня рвется. Кто бы мог подумать, что ее слезы — это мои слезы.
— Я думала, как буду растить его одна… —
— Ты думала, я брошу тебя?
Это, оказывается, неприятно. Но чего я хотел?! Я нагрубил и позволил ей уйти, когда она ждала от меня как минимум поддержки.
Она кивает, все так же прячась от меня, но я заставляю ее оторваться от моей рубашки и посмотреть мне в глаза.
— Неужели ты правда так думала?
Она безжалостно кусает нижнюю губу, а потом выдавливает из себя:
— Прости…
— Для меня ты самое ценное, что есть у меня. Не думай так никогда больше.
Кладу руку на пока еще плоский живот Насти, думая, что это невероятно, но там, внутри, зародилась новая жизнь, часть ее и меня.
Замечаю, как она вся замирает от моего прикосновения; кажется, что она все еще не верит, что я буду с ними и буду заботиться о них.
Мы сидим молча, чувствуя друг друга кожей и думая, скорее всего, о дальнейшей жизни, предстоящей в другом статусе, с другими потребностями и заботами.
Когда я замечаю, что она тихо спит у меня на груди, аккуратно встаю с кровати, держа ее на руках, перекладываю на постель и, сам пристроившись рядом с ней, закрываю глаза.
Глава 36.2
Просыпаюсь, как всегда, раньше Насти и долго смотрю, как она спит, думая о нашем будущем, о ребенке.
Конечно, мы оба понимаем, что сейчас он не вовремя, но я знаю, что она та самая, а значит, из этого в итоге вытекло бы то, что Настя в будущем стала бы матерью моих детей. Так что сегодня с утра все предстает не так мрачно.
Мы просто поторопили время.
Я тихо вылезаю из кровати и, выйдя из комнаты, бреду на кухню. Встретившись с ее бабушкой, я немного смущаюсь. Мы хоть и просто спали в одной кровати и не занимались ничем, что не положено до брака, но выглядит это все равно несколько неловко.
— Я хотел Насте завтрак приготовить, — объясняю я свое появление.
— Я могу помочь.
Оживляюсь, поскольку не очень-то умею готовить.
— Да, спасибо.
Бабушка варит овсяную кашу, я нарезаю апельсин, завариваю чай, делаю несколько бутербродов, и… неожиданно мне в голову приходит классная идея.
Пересмотрев в холодильнике все полки, достаю лук…
Вхожу в комнату с круглым подносом, который мы с ее бабушкой позаимствовали из-под самовара, и, поставив его на стол, сажусь возле Насти на кровати и начинаю будить ее поцелуями.
— Настена.
Ее ресницы дрожат, предвещая пробуждение, и наконец приподнимаются, открывая мне теплые коричневые глаза цвета крепкого чая, как я только что заварил ей.
— Садись, соня, а то завтрак остынет.
Она расплывается в улыбке до ушей, тянется и, прислонив подушку к спинке кровати,
садится.Ставлю ей на коленки поднос и командую:
— Ешь!
Настя кивает и съедает одну ложку каши.
— Давай со мной.
Морщусь.
— Я не люблю геркулес.
Смеется.
— Он полезный.
Чувствую, что от ее смеха все внутри расцветает, и я готов свернуть горы, чтобы слышать его всегда.
Наконец, обратив внимание на колечки лука, лежащие на тарелке, она морщится и спрашивает:
— А это тоже мне?
— Да. Я, как порядочный мужчина, обязан на тебе жениться. А это единственные кольца, которые я нашел у вас на кухне, — говорю серьезно, но в моих глазах плещутся веселые искорки.
Вижу, как она застывает и растерянно смотрит на меня.
— Я не прошу на мне жениться, — наконец тихо бормочет в ответ.
— Настя, я не обязан, я хочу жениться на тебе.
Из ее глаз начинают катиться слезы.
— Что ты плачешь?
— Не знаю.
Ставлю поднос на пол и, заключив ее в объятия, глажу по голове.
— Ты хочешь выйти за меня замуж?
Молча кивает.
Выпустив ее, беру самое маленькое луковое колечко и одеваю его ей на палец. Она смотрит на свою руку и, вдруг набросившись на меня, валит на кровать, шепча волшебные слова:
— Я люблю тебя…
Смотрю в ее сияющие глаза, и счастье, светящееся в них, переходит в меня, словно мы сообщающиеся сосуды.
— Тогда доедай завтрак и поедем подавать заявление в ЗАГС!
— Сегодня?
— А зачем тянуть!
Мы летим в машине по свободной скоростной дороге навстречу своему будущему, и пусть мы, возможно, очень молоды для такого ответственного шага, как брак, по негласно принятым на сегодняшний день меркам, но мы оба понимаем, что нам не нужен никто другой, и это уже много, ведь невозможно встретить того самого или ту самую в определенное время, тогда, когда уже все обустроено и готово.
Настина бабушка сначала была ошарашена новостью, которую мы на нее обрушили, а потом расчувствовалась, расплакалась и пожелала нам счастья. Я ничего не хотел говорить своим родителям, но Настя настояла, и я не стал с ней спорить и пообещал рассказать им вечером. Оставались только ее родители, и она тоже должна была сама сообщить им.
Женщина в ЗАГСе деловым тоном говорит, что и где надо написать, что и как заполнить, и, рассмотрев наши паспорта, предлагает выбрать дату. Мы смотрим в календарь и останавливаемся на двадцать втором января.
Поскольку мы в городе, я предлагаю погулять, и мы, припарковав машину у парка Победы, нарезаем пару кругов по белому снегу, вдыхая морозный воздух и счастье, следующее за нами, куда бы мы ни поехали.
Вечером вхожу в квартиру и, услышав голоса родителей на кухне, направляюсь к ним.
— Привет! У меня для вас новости.
Мама ставит тарелку на стол.
— Садись, сынок, я покормлю тебя.
— Я думаю, это тебе лучше сесть.
После моих слов она хмурится, но послушно садится на стул, произнеся взволнованным голосом: