Измена. Мой непрощённый

Я пожалел в тот момент, что насмерть не сбил её пса. Я множество раз об этом жалел, хотя очень люблю животных! Тогда бы потребность увидеться снова не была так навязчива и неотвратима.

Я думал об этом каждый раз, держа её тело в объятиях. Любя её, в тот, самый первый. Входя до конца…

— Я преступник, убить меня мало, — констатировал я, откинувшись на спину. Номер в отеле, что нас приютил, обладал теплотой и уютом.

— Если бы все преступления были такими приятными, — прошептала Снежана, прижавшись ко мне своим телом.

В тот раз её откачали. И врач мне сказал, что Снежана беременна. Это было весной. А летом Настя подала на развод!

Настя… Я снова дышу через раз, вспоминая объятия. Её голос, запах волос. Динка сказала, что к ним приходил «взрослый дядя».

— Что значит, взрослый? — спросил я у дочки.

Она оказалась единственным человеком, который не отвернулся от меня в этот трудный период. И плевать, почему! Я дорожил каждым проведённым с ней часом.

— Ну, он такой нарядный, в рубашке, — протянула она, — У него ещё бородка смешная, в полосочку.

Я вспомнил Эльдара. Его седовласую поросль. И то, как он себя вёл в ресторане. Мудак! Думал, что я поверю в его легенды о том, что они с Настей «просто друзья»?

— Как бы там ни было, вы ей не пара, — высказал старый дурак.

— А кто же ей пара, по-вашему? — рявкнул я, — Вы?

— Человек, который станет её уважать и беречь, — произнёс конкурент.

Он уже метился! Ещё в тот раз, в баре, я понял, что он неспроста кружит рядом с ней. И теперь…

— Мышонок, — обратился я к дочери, — Слушай, а ты могла бы за этим дядей понаблюдать?

Дина нахмурилась:

— Понаблюдать?

— Нуу, — я бросил расплывчато, — Послушать, что он говорит твоей маме.

Дочка хмыкнула:

— А зачем?

— Ну, — повторил я, — Вдруг он обижает её?

— Нет, — ответила Дина, — Дядя Эльдар хороший! Он нам яблок принёс.

Я сжал кулаки и медленно выдохнул. В этот момент позабыв обо всём.

— Значит, всё-таки, дядя Эльдар?

— Ага, — беззаботно ответила дочка, — Но ты не волнуйся! Я никогда не стану звать папой никого, кроме тебя.

Я откинулся на спинку дивана, уставил взгляд в потолок. Нащупал им выемку. След от бутылочной пробки. На новый год как-то раз открывали шампанское… С тех пор Настя гнала меня вместе с бутылкой во двор.

Я вспоминаю объятия. Снова и снова! И голос, простой и знакомый:

— Возьми, — как будто не жалко.

Но я не смогу, не посмею…

«А у тебя разве есть выбор?», — забавляется разум. Да, верно! Выбора нет. Но я что-то придумаю! Зачем я сказал ей, ума не приложу? Неужели хотел вызвать жалость. Вот, мол, смотри, я наказан. Наказан! Так может, хоть ты наконец-то простишь?

Динка вбежала на запах. И встала в дверях, наблюдая объятия. Настя отпрянула тут же! Смутилась. Я отвернулся к окну, вытирая лицо. Не хватало предстать перед дочерью в плачущем виде.

— А что это вы тут делаете? — спросила она и залезла с ногами на стул.

— А… чай пьём, — возвращая себе легкомыслие, бросила Настя.

— Без меня? — возмутилась Диана.

Настя вздохнула:

— Куда же без тебя?

Я до сих пор ощущаю на губах лёгкий привкус парфюма. От неё пахло жаром и свежестью одновременно. Выпечкой, домом, теплом…

Терпение на исходе, и я беззвучно стонаю, вжимаясь затылком в сиденье машины. Я до последнего думал: «развод — это блажь». Что Настя не сможет вот так отказаться от жизни, от нашей семьи.

Эта измена была просто поводом! Не будь её, повод нашёлся бы всё равно? Никогда не забуду, с каким наслаждением она сунула мне эту чёртову папку. Как будто хотела развода. Ждала, когда сможет расстаться со мной.

Мне до сих пор кажется, что я убью любого, кто посмеет приблизиться к ней. Но зачем? Ведь она не моя! Но в ладонях свербит, и мне с трудом удаётся взять себя в руки.

Телефон загорается снова. Снова звонок от отца. Он никогда не звонит по два раза. Я с беспокойством беру.

— Да! — бросаю обрывисто.

— Илья, — произносит отец, — Я обо всём договорился! Но это не ради тебя. Ради внука.

До меня не сразу доходит, что он имеет ввиду:

— О чём договорился?

— Об операции, — сурово бросает родитель, — Если первая пройдёт успешно, то вторую сделают здесь же.

— Но… разве в Грузии есть клиники…? — пытаюсь противиться.

— Причём здесь Грузия? Я про Израиль! — заявляет отец, — Связи мои выходят далеко за пределы родной страны. Хотя, и здесь есть доктора наивысшей квалификации!

Я соглашаюсь:

— Конечно.

— Один из таких, — продолжает отец, — Уехал отсюда в Израиль. Но я не сержусь на него. Мне ли сердиться? Чьи сыновья разлетелись по чужим странам?

Он замолкает, а затем говорит:

— Но это не меняет моего отношения к тому, что ты натворил.

Я жмурюсь от яркого света. От того, каким ярким становится свет!

И, возможно, впервые за всю свою жизнь, отвечаю ему:

— Я люблю тебя, папа.

О стекло бьются белые хлопья. Зима! Первая, порознь. Смотрю на свой дом на другом конце улицы. Украшенный яркой гирляндой. Раньше я вешал её вместе с сыном. А теперь? Кто помогает ему это сделать?

Оставаться на месте нельзя. Иначе я долго не выйду из ступора. И я отъезжаю, врезаясь колёсами в рыхлый дорожный настил.

[1] Сулели — в пер. с груз. дурак, глупец.

Глава 2. Настя

За окном вечереет. Ночи зимой длинные. И это мне на руку! Витя теперь закрывает свой сервис чуть раньше. Потому, что он знает, что на ночь я не останусь. Поначалу считал, что я замужем. Но я однажды рискнула ему рассказать! Что в разводе, и что у меня есть двое детей.

Он воспринял не просто стоически. Он был рад!

— Я всегда мечтал о семье. Настоящей семье, — поделился со мной наболевшим.

— У тебя ещё есть шанс обзавестись ею, — брякнула я, имея ввиду его собственный шанс. Стать отцом, чьим-то мужем.

Но Витя воспринял по-своему. Глаза загорелись в вечерней прохладе каморки.

— Правда, есть? — повторил он с надеждой.

И мне ничего не осталось, как тихо кивнуть и прижаться к нему своим жарким расслабленным телом…

Единственный яркий фонарь освещает парковку у сервиса. Там написано «Только для клиентов». Но ведь я же клиент? И мой красный Фиат, чуть присыпанный снегом, стоит одинокий и ждущий.