Изменяя прошлое
Шрифт:
Я снова вспомнил веселые девяностые, когда сидеть было одно удовольствие, особенно в первой их половине. Тогда еще православных на зоне совсем не было, они стали заползать уже позже и располагаться здесь обстоятельно. По распоряжению из ГУИН им стали выделять помещения и оборудовать их под храмы. Но начинала окучивание тюрем и зон в России вовсе не православная Церковь, она в начале девяностых сама с собой не могла еще разобраться. Сами посудите, начальство церковное, да и попы, за всю свою предыдущую историю в нескольких поколениях привыкли жить своей маленькой жизнью в тенечке, обслуживая, в основном старушек, которым было уже наплевать на комсомольскую карьеру и прочие запреты. Если вспомнить, что рассказывал покойный Александр Мень о семинариях в советское время, то, по его словам, это были такие ПТУ, где учили только запоминать правильный порядок службы и разных треб. Какое
Говорю так потому, что сам был в детстве сему свидетелем. Один мой школьный приятель был сыном попа, и я бывал у него дома, не раз общался с его предками — попом с попадьей, а потом и он сам, сказав, что поступает в какой-то институт в Москве, после школы укатил учиться в семинарию. В целом, если короче, такое закрытое, малообразованное сообщество со своей субкультурой, где священником становился сын священника или диакона, женившийся на дочери священника или диакона, и живший тихой жизнью, наставляя бабулек тому, о чем и сами имели достаточно смутное представление. При этом выросши в семьях священников и насмотревшихся с детства на жизнь мам и пап, далеко не всегда, прям благочестивую, можно сказать, с младых ногтей получали профессиональную деформацию. А тут вдруг неожиданно перед ними раскрылись все двери, но они оказались к этому совершенно не готовы. Первые лет десять они, в основном, занимались своими, внутрицерковными проблемами, оставив российское общество для протестантов, которые были очень энергичными и противопоставить которым в условиях неожиданно свалившейся на голову конкуренции, православным было просто нечего — ни знаний, ни опыта у них не было. А потому все, что они могли, это лишь насылать на головы неожиданно появившихся конкурентов анафемы и прочие проклятия, обзываться всяко разно, да настраивать народ против, напирая на то, что они «не наши». Ну а коль не наши, значит, по определению, враги всего, чего только можно. А-ха!
Тогда, в девяностые, к нам на зону практически каждый месяц заезжали разные протестанты целыми коллективами, пели христианские песни, рассказывали о Христе, очень душевно проповедовали нормальным, понятным языком. Плюс раздавали бесплатно Библии и другую христианскую литературу. И, я вам скажу, у меня о них остались самые хорошие воспоминания. Потом, конечно, уже к концу девяностых, а окончательно, наверное, где-то к середине нулевых, все это государство прикрыло, и в тюремной системе остались однотипные, как однояйцовые близнецы, православные. С помощью государственного аппарата православие вновь воспрянуло, и на зонах перестали появляться веселые ребята и девчата с горящими глазами и красивыми песнями. Их заменили суровые бородатые мужики в рясах, и я перестал интересоваться этой темой. Не то чтобы я был против православия или еще что-то такое, просто мне не нравится, когда конкуренция ведется нечестно, а конкурентов устраняют при помощи госаппарата.
Да. Надо же, как меня потянуло на воспоминания, видимо, это уже старость, эх… О чем я там? А! Так вот, в каждой комнате для свиданий стояло две однотипные узкие железные кровати с панцирной сеткой, ну, такие же, как в бараках или, скажем, в армии. Пара тумбочек, пара стульев, стол и… всё. Ах да! Еще вешалка на стене у входа.
Туалеты располагались в конце коридора, там же была кухня с несколькими газовыми плитами и парой холодильников, а также столами для готовки, где и трудились жены и матери, приехавшие навестить своих уголовничков. В комнате свиданий не кормили, только то, что родня приволокла с собой, но волокли они столько, что сходившие на личную свиданку после двух-трех суток обжираловки еле выползали с набитым пузом, и первые пару дней не могли смотреть на ту баланду, что предлагали в столовке.
Все это пронеслось у меня в голове одним мимолетным пакетом воспоминаний, в то время как я толкнул дверь с цифрой четыре, и узрел за ней сидевшего на кровати и лыбящегося Сурка. Мы обнялись по-братски, потом я выловил в коридоре какого-то счастливого зека и попросил заварить нам с братом (под такой легендой Сурка пропустили) чаю. И только после этого, врубив погромче радио и усевшись напротив друг друга, мы, сблизив головы, стали, наконец, базарить о деле, для которого Сурок так резко и прикатил. Может, и не было здесь прослушки, точно не скажу, но береженого, как известно, Бог
бережет, а небереженого…, ну, вы в курсе.После того как Сурок вывалил на меня всю историю с пришельцем и передал симку с иномирной программой для машины времени (а заодно и деньги), я крепко задумался. Не то чтобы я не удивился, удивился, конечно, но все же я был достаточно подготовлен к любому развитию событий с тех пор как стал регулярно посещать прошлое. Сами посудите, если возможны путешествия в прошлое, то почему бы не быть и параллельным мирам? К тому же я читатель со стажем, как вы помните, и обожаю больше всего читать именно фантастику. А любой любитель фантастики всегда подсознательно готов к появлению в его жизни всяких-разных пришельцев, магов и прочих, населяющих подобные книги существ. Я лишь спросил у Сурка:
— Как считаешь, Николай, не фуфло это все? Может, подстава ментовская?
— Да нет, Андрей, — уверенно ответил тот, — я уже и так и сяк все обдумал. Скорее всего, все реально.
— Ну, хорошо, — протянул я. — С тобой понятно более или менее, хотя тоже странно. Но вот скажи, Коля, зачем им к себе двух уголовников тащить?
— Об этом я тоже думал, — ответил Сурок. — Но здесь, как минимум главная причина, сразу же приходящая в голову — это то, что когда вы перенесетесь, прибор здесь расплавиться и больше машин времени в нашем мире не останется. А для них это очень важно. Знаешь, Пастор, я даже могу предположить, что если бы не вы, меня, может, на свете уже не было бы.
— Обоснуй, — заинтересовался я.
— Ну, это только мое предположение, — Сурок пожал плечами. — Говорил-то этот засланец все складно, а как там на самом деле, кто его знает? Вдруг ему важно только то, чтобы прибор исчез из нашего мира, а я сам — это так, импровизация? И если это верно, то вы с Нечаем выступили в роли этаких гарантов моей жизни, поскольку, меня он, наверное, мог как-то заставить отдать ему прибор, применив какое-то насилие. Я бы долго не выдержал, я не ты. — Сурок смутился. — Но зачем, если можно через меня уничтожить сразу все приборы этого мира?
— То есть, — нахмурился я, — ты предполагаешь, что никакого переноса в параллельный мир не будет, а просто приборы уничтожатся?
— Да не, — махнул тот рукой. — В этом тоже нет большого смысла, ведь все в моей голове. К тому же я, конечно, подстраховался на случай моей смерти. Все расчёты и чертежи хранятся в надежном месте. И даже если их уничтожить, то пока я жив, все могу снова восстановить.
Он вздохнул и посмотрел в окно на серый забор.
— Думаю, он сказал правду, ну или почти правду. А что касается вас с Нечаем… Вы же, наверняка, вернувшись в свою молодость, не захотите опять прожить дарованную новую жизнь в тюрьме, по сути, второй раз просрав ее, верно?
Я промолчал, но Сурка это не смутило.
— А это значит, что они ничего не теряют, а только приобретают, загнав ваши матрицы в ваши же тела в своем мире. Вместо двух рецидивистов они получат там нормальных членов общества. Вы же там такие же, как и здесь — такие же уголовники, но получив возможность все исправить…
— Я понял, — оборвал я Сурка. — Так себе версия, но все же вполне рабочая. Им нужен ты, а мы не нужны, но для того, чтобы ты был послушным мальчиком, они исполнят твою просьбу за нас, ничего при этом не теряя. Ты мне вот что скажи, Коля, реально есть параллельные миры?
Тот надул щеки и сделал «П-ффу!», выдохнув воздух.
— Тут есть как минимум два варианта, и оба они теоретически возможны. По крайней мере, сегодня уже в научном сообществе их можно вполне себе спокойно обсуждать. Первый вариант ты должен помнить, — это многомировая интерпретация в квантовой механике, которая предполагает существование «параллельных вселенных», в каждой из которых действуют одни и те же законы природы, которым свойственны одни и те же мировые постоянные. Исходная формулировка принадлежит американскому физику Хью Эверетту и на сегодняшний день она является одной из ведущих интерпретаций, наряду с копенгагенской интерпретацией и интерпретацией согласованных хронологий. Конечно, многомировая интерпретация не совсем или даже совсем не соответствует критерию Поппера, поэтому в современном представлении о научности она не очень научная, вот только с появлением квантовой физики на критерий этот практически уже забили болт. Потому что с точки зрения этого критерия многие современные научные теории нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть, однако при этом от них нельзя и отмахнуться, поскольку без них никакое развитие науки далее невозможно, похоже, в принципе. Современная теоретическая наука давно уже вышла на тот уровень, когда старые критерии научности постепенно перестают удовлетворять ученых, а порой и теряют смысл.