К себе возвращаюсь издалека...

Как и байкальскую фауну, среди которой есть представители с морским обликом, фауну Танганьики тоже долго рассматривали как остаток древнего моря.

Впрочем, надо сказать, что с Байкалом до сих пор толком не выяснено, было на месте его море или нет. Сейчас ученые склоняются думать, что не было, что эндемики с морским обликом, сохранившиеся в Байкале, вовсе с ложноморским обликом, как бы с морским… Хотя тот же многощетинковый червь манаюнкия все-таки морской по происхождению, этого отрицать никто не может…

Кроме того, в озере Косогол, Орон и в других, находящихся неподалеку от Байкала в Монголии, найдены диатомовые водоросли и животные, эндемичные для Байкала. Следовательно, возраст существования байкальских вод и этих озер одинаков, значит, можно предположить, что здесь в свое время разливался гигантский водоем или море, остатки которого сохранились в этих глубоких впадинах.

Верещагин был страстным сторонником морского происхождения Байкала и его населения. Однажды профессор Дмитрий Петрович Резвой, едучи на Байкал из Ленинграда, захватил хорошо фиксированного голожаберного моллюска, представителя морской фауны, и во время экспедиции, когда вытаскивали сетку с донными пробами, он его туда подкинул. Рассказывают, что Верещагин просто неистовствовал от радости, и сказать ему о своем обмане Дмитрий Петрович в эту минуту побоялся. Сказал много позже, когда риск быть побитым или выброшенным за борт миновал…

Короче говоря, этот вопрос остается пока открытым.

Есть, конечно, между Байкалом и Танганьикой существенные различия, предопределенные прежде всего тем, что Танганьика — в Южной Африке, а Байкал — в центральной части Азии, в Сибири, и среднегодовая температура воды в Танганьике 24,5 градуса, а в Байкале 4,5. В Байкале ниже двухсот метров температура круглый год 3,6—3,7, а в Танганьике глубже двухсот метров круглый год температура 23,1 градуса.

Танганьика теряет 94 процента получаемой за год воды за счет испарения, и только 5,6 выносит Лукуга. Байкал испаряет 10,8 процента получаемой воды, Ангара же выносит 89,2 процента…

Отсюда воды Танганьики в четыре раза более минерализованы, чем в Байкале. Кислород там есть только в верхних слоях, с глубиной содержание его резко падает, а глубже ста тридцати метров уже полностью отсутствует. Ниже трехсот метров в Танганьике лежит мертвая сероводородная зона. В Байкале эндемики располагают всей его водичкой сверху донизу, в Танганьике им приходится довольствоваться лишь поверхностной стометровой толщей…

Вот и все об удивительном африканском двойнике Байкала. От себя могу добавить весьма ценное наблюдение, которое ученые, по присущей им рассеянности, упустили. Как в Байкале, так и в Танганьике, купаться почти нельзя. В Байкале из-за того, что вода очень холодная, а в Танганьике небось крокодилов полно?.. Съездить бы туда, проверить…

14

Не знаю, что ловят в Танганьике? Крокодилов, возможно. Или гиппопотамов. Неизвестно мне также, берут ли туземцы на охоту женщин…

Лодка неверно зыблется на волне, Алька, едва не падая за борт, выбирает сеть, а Гошка выдавливает из ячеек рыбу. Штук двадцать омулей и хариусов бьется на дне лодки. Не густо… Попался налим, Алька с ненавистью швыряет его далеко в море.

— У, противная харя!..

Налимов здешние рыбаки считают сорной рыбой. Я пытаюсь заступиться за налима, Алька обрывает меня:

— Молчите уж!

— Ели же их во время войны, — слабо поддерживает меня Гошка.

— Заткнись! — советует Алька и зло гребет к берегу. — Предупреждал Кожевников! Так нет, уговорили… Сроду теперь…

Все дело во мне. Женщин на рыбалку не берут. Вчера, когда наши матросы поехали ставить сети, я упросилась с ними. Алька бурно возражал, но я сразила его доводом, что меня пускали даже в подводную лодку. Это была невинная ложь: я только собиралась побывать на подлодке. Но на этом Алька попался.

И вот я гляжу, как ребята с истовыми лицами кидают за борт капроновую сеть, как прыгают на древних волнах поролоновые поплавки. Такое смешное несоответствие между модернизированным оборудованием и этими, сразу потерявшими признаки времени, истовыми лицами…

А в четвертом часу Гошка расталкивает меня:

— Поехали, штурман!

Мало рыбы… Алька гребет к берегу, спина у него сердито-сконфуженная. Он заранее предвкушает, как здешний король рыбаков и таежников Кожевников скажет презрительно:

— Предупреждал же?.. И не просите больше сетей!..

Подходим к берегу мы, одновременно подходит лодка ихтиологов с Кожевниковым. Кожевников смущенно отворачивается, но я успеваю заглянуть к ним в ведро.

— Ага! У них только семь штук!..

— Из-за вас им и нам не повезло, — подводит общую базу Алька. — Лучше бы я вас не спасал…

Но это уже шутка, и лицо его проясняется.

Алька, или, если официально, Альберт Докшин, — наш второй механик и добровольный специалист по спасению утопающих. Плавает и ныряет он как нерпа. К тому же Алька еще и водолаз второго класса. Это он достает лимнологам со дна Байкала моллюсков и огромные, как рога оленя, зеленоватые байкальские губки.

Кроме меня, спасать которую, по его мнению, не стоило, Алька спас множество людей, заслуживающих спасения, а этой зимой — даже одновременно двоих. Неподалеку от Больших Котов в Байкале бьют горячие ключи, и лед даже в самые сильные морозы здесь слабый. Знающие шоферы благополучно объезжают гиблое место по береговой кромке, незнающие, после проверки трассы, печальный свой опыт обычно передать уже никому не могут. Случилось так, что шофер газика, на котором ехал Алька и беременная жена его товарища, забыл об этих ключах, и газик провалился под лед. Алька и шофер выскочили, женщина осталась в утонувшей машине. Шофер поплыл к берегу, Алька огляделся, нырнул, выволок женщину из машины, а затем и на берег. Сейчас девочке, которой Алька подарил жизнь задолго до рождения, уже полгода…

— Ну и что, — пожимает плечами на мои расспросы Алька, — вытащил. Мокрый пешком шел двенадцать километров. А вечером на танцы в Листвянку ходил. Не чихал даже…

Ежедневная жизнь здешних людей удивляет и восхищает нас, горожан. Так же, вероятно, как наша ежедневная жизнь показалась бы непривычной им…

— Вы хоть рыбу-то чистить умеете? — спрашивает меня Василий Васильич.

— Умею… — отвечаю я, глядя на груду сваленной на берегу рыбы. Дома на четыре килограмма карпа у меня уходит больше часа, и нельзя сказать, что я с восторгом покупаю рыбу.

Василий Васильич недоверчиво качает головой:

— Четыре килограмма? Центнер — за час!

— Сто килограммов?..

Через пятнадцать минут рыба вычищена и лежит в ведре вымытая, распластанная, готовая к посолу. Теперь я верю: центнер за час.

Остры ножи, неторопливы, несуетливы движения рук. Взмах ножа — раскрыт живот, взмах ножа — сброшены внутренности, еще пара взмахов — и нет чешуи, взмах — распластан сочащийся жиром омуль. Соли, вари…

Но десяток омулей не моется и не чистится, только потрошится, разрезается пополам, и обе эти распластанные половинки надеваются на рожень — длинную заостренную палку. Рожни втыкаются над костром наклонно, с омуля медленно капает, шипя в раскаленном воздухе, сок…