Кадиш по Розочке

Во дворе обнаружились и два склада. В одном из них кучами были навалены какие-то рулоны и обрезки ткани, испорченные и целые меха. В другом находилась 'готовая продукция'. Гражданские сорочки и блузки, брюки и пиджаки лежали у самого входа. А вот дальше такими же кучами, как и в первом помещении, были свалены гимнастерки, галифе, шинели и прочие военные изделия. Было видно, что гражданское платье ждет своей отправки в магазины и скоро дождется. А вот военное обмундирование просто ожидает своей утилизации, до которой пока не доходят руки.

Кладовщик никак не мог взять в толк, чем недоволен новый начальник, когда выяснилось, что военное обмундирование даже на учете не стоит и в книгах не значится. Тут что-то было. Стоит поговорить с тестем, только чуть попозже - пока нужно думать про задание.

Додик снова вернулся в контору, но пошел не в выделенную ему комнату, а к кадровику. Здесь порядка было больше. В старых книгах нашлись адреса и фамилии тех, кто работал на фабрике в прежние годы. Кадровик, Иван Севостьянович, помог составить список тех работников, которые скорее всего жили сейчас в Гомеле. Вышло сорок три человека. Это на завтра. До конца рабочего дня Додик успел еще побывать в военкомате, узнать о демобилизованных мужчинах, недавно вернувшихся в город, о солдатках, оставшихся вдовами. Тщательно записал их адреса и пошел к директору.

Ефим Исаакович внимательно выслушал и одобрил план Додика. Просил только не гнать лошадей, а делать все постепенно. Даже с идеей утилизации армейского обмундирования согласился, с интересом и уважением посмотрев на зятя. Домой оба вернулись чуть живые. Розочка не спала, ждала его. Наскоро попив чаю с какой-то снедью, Додик, уже с трудом подавляя зевоту, поцеловал любимую и провалился в сон.

Утром началось.

Давид умудрился, наняв извозчика, проехать по всем сорока адресам. Многие люди отказались работать, кого-то уже не было в Гомеле, а кто-то перешел в лучший мир. Но требуемые десять человек нашлись. Кому-то Додик обещал возможность соблюдать субботу, кому-то - воскресенье. Кто-то требовал, чтобы он мог 'немножко шить на себя после работы'. Всеми правдами и не вполне правдами необходимые мастера были найдены и охмурены. Была у Додика и мысль о своем частном деле. О помощи в нем он договорился еще с двумя мастерами, но об этом кадровику пока знать не следовало. После этого - уже пешком - он прошел в горисполком, где зарегистрировал частное предприятие 'Алекснянский и Соловейчик'. Процесс был недолгим: он заплатил пошлину, показал знаки отличия в боях на гражданской войне, документы. Девушка, оформлявшая бумаги, предложила ему или погулять несколько часов, или заехать завтра. Додик решил, что откладывать не стоит. За это время он обошел нескольких солдаток, уговорив их попробовать себя в швейном деле. Здесь оказалось еще проще: усталые и часто голодные женщины восприняли предложение о работе, как подарок. Ко второму визиту бумаги на открытие частного предприятия были готовы.

Еще неделя беготни, недосыпа, недоедания, умасливания и укатывания нужных людей - и все вакансии на фабрике были заполнены. Государственное предприятие стало выполнять план. По этому поводу тестю выдали грамоту от горисполкома, которую он со смехом демонстрировал Додику за ужином, совмещенным с обедом.

Но это было далеко не все. Рядом с фабрикой появилась небольшая лавка, где торговали переделанной из военного обмундирования одеждой. Она была не самых изящных фасонов - парижские модники и модницы от таких обновок упали бы в обморок. Но гомельских обывателей все устраивало. Само обмундирование хотя и не числилось в учетных книгах, покупалось на фабрике по остаточной стоимости. Два мастера перешивали его на гражданский лад, а миловидная продавщица отпускала уважаемым покупателям. В условиях нехватки всего и вся пальто и куртки из шинелей, рубашки и платьица из гимнастерок и многое другое, на что хватало фантазии у портных, разлеталось, как горячие пирожки.

Несмотря на всю суету, Додик находил время для дома, который уже начинал чувствовать своим, своей тихой гаванью. Он втянулся и уставал меньше. Вечерами Додик подробно пересказывал Розочке все забавное и интересное, что случилось на работе за день. А она рассказывала о своем. Собственно, неважно, о чем. Важно, что эти рассказы создавали их совместную жизнь, даже когда они были не вместе.

Время утекало, как песчинки в ямку старательного жучка. Лето повернуло на осень. Но ритмичный стук дождя в стекло и по подоконнику только добавлял тепла их вечерам. Розочка умудрилась даже в маленькой комнатке воссоздать их мир - только их: опять на столике горела лампа под абажуром, опять они сидели рядом (разве что не в креслах или на диване, а на кровати - диван просто не влез бы в их комнатушку). Но им это не мешало. Наоборот, что-то добавляло, когда, сидя на краешке кровати, они, держась за руки, молча смотрели на темноту за окном или весело пересказывали часто совсем не веселые перипетии их жизни в стране Советов. Если тебе чуть за двадцать, если рядом любимый человек, все беды и неудобства кажутся мелочами, а проблемы решаются походя, со смехом...

А на фабрике дела шли на лад. Стараниями Додика появились свои деньги. На них удалось нанять рабочих, чтобы очистить двор, привести в порядок склад, вымыть окна в цеху, вставить разбитые стекла. Через месяц над новыми столами раскройщиков повисли специальные лампы, а в обеденный перерыв швеи стали получать за счет предприятия дополнительное питание.

Дома тоже все было лучше и лучше. Из денег, вырученных за продажу части золотых монет, выделенных некогда Додику бабушкой, молодые смогли купить себе дом неподалеку от квартиры Алекснянских, располагающийся в прежде 'аристократической' части Гомеля, близ графского парка. Дом предполагали использовать, как гостиницу. Но пока в гостинице было только два постояльца: Розочка и Додик. Пустой и неуютный при покупке, уже через месяц дом стал их теплым гнездышком, местом, где им было хорошо. Сколько труда Розочки в это было вложено, знала только она сама. Понятно, что пока речь шла не обо всем доме в два этажа и семь комнат, а только о тех двух, где они жили. В остальной части дома пока шел ремонт.

Менялись и дела у страны. Прилавки магазинов заполнялись, хотя и совсем не так быстро, как хотелось бы.. Реже стали голодовки. Правда, едва не каждый десятый горожанин сидел без работы, а город заполняли бродяги и бандиты разной масти. Но к этому люди уже привыкли - есть мороз зимой, есть слякоть осенью, есть ворье на улицах. Будь внимательнее, у тебя и не сопрут. Пару раз Додик ловил руку карманника возле кошелька. Раз - видимо, таким же образом - кошелька лишился. К счастью, денег там было немного. Но к событиям это не отнес: как говорится, спасибо Всеблагому, что взял всего лишь деньгами.

Вместо дензнаков, которые дешевели с каждым днем, появились червонцы, обеспеченные золотом. Теперь зарплата Додика была пятьдесят червонцев. И это были деньги. Правда, лавочка приносила ему лично в три раза больше. Но это уже был другой вопрос. На эти деньги он оделся сам, с ног до головы одел Розочку, закончил ремонт и обставил дом. К концу года, когда у страны появилось новое имя - СССР или Советский Союз, дела и служебные, и домашние совсем наладились.

Жизнь Додика и Розочки вошла в какую-то колею. Шесть дней он работал на фабрике, решал проблемы с сырьем, сбытом, транспортировкой - тысячу постоянно возникающих проблем, неизбежных на любом производстве. В такие дни молодые супруги вечерами подолгу пили чай в гостиной, разговаривали или просто молчали, ведь когда люди любят друг друга, и молчание становится речью.

Однажды этот уже привычный ритм оказался нарушен. Казалось, вечер не предвещал ничего необычного, но, убрав тарелки после ужина, Розочка вдруг сказала:

– Додик, я хочу быть рядом с тобой всегда.

– Солнышко, ты и так рядом со мной, - весело сказал Давид, потянувшись обнять супругу.

– Нет. Ты не понимаешь!
– отстранилась Розочка.

– Чего не понимаю?

– Ну, вы с отцом что-то делаете, решаете кучу проблем. Я хочу быть с тобой.

– Как же...
– начал было Давид.

– Подожди. Дослушай. Я сходила в гимназию. То есть, раньше там была гимназия, а сейчас - торговый техникум. И я теперь - студентка бухгалтерского отделения. Буду днем учиться на бухгалтера, а вечерами будем вместе. Я все равно буду раньше тебя приходить.

Голос у Розочки был взволнованный и немного вызывающий. Додик не привык ее такой видеть. Он смутился. Конечно, он понимал, что оставляет ее одну на большую часть дня, что ей попросту скучно дома. Но эти мысли были где-то там, на периферии его жизни - ведь так живут все приличные люди. Мужчина зарабатывает деньги, содержит семью, а женщина занимается домом, общается с подругами, родней, ухаживает за детьми. 'Это, наверное, потому, что у нас нет детей' - подумал Додик, но вслух сказал другое:

– Конечно, родная! Если ты считаешь, что так будет лучше, я буду только рад. То, что ты будешь рядом, мне будет очень помогать.

– Не бойся. Я не буду мешать. Просто тоже хочу быть полезной.

На том разговор и закончили. Противиться новому увлечению жены Давид считал неправильным. Не только потому, что Розочке скучно, а потому, что любимая хочет быть вместе с ним, а это просто замечательно! Впрочем, жизнь их изменилась не особенно сильно. По крайней мере, для Додика. К его возвращению Розочка была уже дома. Ужин был на столе. Только к привычным темам разговоров добавились рассказы Розочки об обучении в техникуме.