Каирская трилогия

— Какая она теперь?

— Наверное, ей лет сорок. Нет, я старше её на два года. Аиде тридцать семь. Она стала немного полнее, чем раньше, хотя по-прежнему сохраняет стройность. Лицо такое же, за исключением взгляда, что теперь намного серьёзнее и невозмутимее. Она сказала, что у неё есть сын четырнадцати лет и дочь десяти.

Значит, это Аида. Она не была ни его мечтой, ни частью его прошлого. Были такие моменты, когда это прошлое, казалось, и вовсе не существовало. Она жена и мать, вспоминает то, что было, и много смеётся. Но как выглядит она теперь на самом деле? И что осталось от этого образа в памяти? Впечатления сильно изменились, пока хранились в памяти. Ему бы хотелось хорошенько рассмотреть это человеческое существо — может быть, тогда он сможет раскрыть секрет того огромного влияния, что она произвела на него.

Тут Рияд вернулся на своё место, и Камаль испугался, что Исмаил прервёт свой рассказ, однако тот продолжал:

— И они ещё спрашивали о тебе!

Рияд посмотрел на обоих друзей, и понял, что у них личный разговор, и перевёл внимание на кальян. Камаль же понял, что фраза «они спрашивали о тебе» способна нанести по его иммунитету такой же разрушительный удар, как вирус. Приложив все силы, которые только имелись у него, чтобы выглядеть естественно, он спросил:

— Почему?

— Они спрашивали то об одном старинном знакомом, то о другом, и наконец о тебе. Я ответил, что ты работаешь учителем в начальной школе Силахдар и ещё ты великий философ, публикующий статьи, которые я не понимаю, в журнале «Аль-Фикр», который я даже не раскрываю. Тогда они засмеялись и спросили: «Он женился?» И я сказал, что нет…

Камаль обнаружил, что сам спрашивает его:

— И что они ответили:

— Я не помню, что именно, но что-то, что перевело нас на другую тему.

Сидящий глубоко внутри него недуг грозил прорваться наружу. Тот, кто долгое время болел туберкулёзом, должен остерегаться холода. А фраза «они спрашивали о тебе» напоминала ему детскую песенку, имевшую самый простой смысл, но в то же время сильно проникавшую в душу. Могли вновь появиться угасшие обстоятельства, при которых душа снова проходила через все прошлые эмоциональные потрясения, а потом исчезнуть, словно дождь, пошедший не во-время. Таким образом, он почувствовал в этот краткий миг, что превратился в прежнего влюблённого юношу, страдающего от любви и переживающего все её радостные и грустные моменты. Но ему не грозила серьёзная опасность, ведь он был сейчас словно спящий, что сокрушается во сне, но чувствует успокоение от того, что всё, что он видит — всего лишь сон, но не явь. В этот момент ему так хотелось, чтобы небеса сотворили чудо, и он встретил её хотя бы на несколько минут, и тогда она бы призналась ему, что питала взаимные чувства к нему хотя бы один день или даже того меньше, но разница в возрасте или что-то иное разлучило их! Если бы это чудо свершилось, то утолило бы все его прошлые и нынешние муки, и он мог бы считать себя счастливейшим из людей, а свою жизнь — прошедшей не зря. Но это всё ложное представление, как представление о смерти. Лучше ему довольствоваться забвением — в том и будет его победа, пусть даже она и таит в себе поражение. И пусть утешением ему служит то, что он не один в этом мире, кто познал неудачу в жизни. Он спросил:

— Когда они уезжают в Ирак?

— Они должны были уехать вчера, так, по крайней мере, она сказала мне во время нашего визита…

— А как она восприняла трагедию её семьи?

— Она, естественно, избегала говорить об этом, и не упоминала о ней!

Тут Рияд Калдас, указав прямо перед собой, воскликнул: «Смотрите!», и они поглядели в левую сторону балкона, где увидели странную женщину. Ей было лет семьдесят: худая, босая, в длинном джильбабе из тех, что носят мужчины, а на голове у неё была шапочка-тюбетейка, из-под которой не виден был ни один волос — она была либо лысой, либо больной. Лицо же её казалось необычным из-за толстого слоя косметики, что делало его смешным и отвратительным одновременно. У неё не было ни одного переднего зуба, но глаза её с ласковой и заискивающей улыбкой глядели во все стороны. Рияд с интересом спросил:

— Нищенка?

Исмаил сказал:

— Скорее всего, помешанная!

Она принялась высматривать свободное место в левом углу, затем выбрала одно и уселась. Заметив, что они во все глаза смотрят на неё, широко улыбнулась и сказала:

— Добрый вечер, мужчины!

Рияд тепло ответил на её приветствие:

— Добрый вечер, паломница!

Она засмеялась, и смех её напомнил Исмаилу — как он сам выражался — квартал развлечений Узбакийю в её расцвете!.. Она сказала:

— Паломница! Да, я такая, если имеете в виду мечеть «запретов» [90] !

90

Мечеть «запретов» — игра слов. Обращение к Зубайде как к паломнице имеет в виду не настоящее паломничество к Запретной мечети («Мечеть Аль-Харам») в Мекке, а к месту «запрета» («харам» по-арабски означает не только запрет, но и любое греховное и потому запретное деяние), то есть намекает на ту распутную жизнь, которую вела Зубайда.

Все трое засмеялись. Женщина осмелела и завлекающим тоном произнесла:

— Если закажете для меня чай и кальян, то вас ждёт награда у Аллаха…

Рияд воодушевлённо хлопнул в ладоши, зовя официанта, чтобы заказать для неё то, что она хотела, и склонившись к уху Камаля, прошептал: «Так начинаются некоторые истории». Старуха же весело засмеялась и сказала:

— Это щедрость прошлых времён!.. Вы богачи военного времени, дети мои?

Камаль сказал со смехом:

— Мы бедняки военного времени, то есть государственные служащие, госпожа паломница…

Рияд спросил её:

— А как ваше благородное имя?

Она с нелепой горделивостью подняла голову и ответила:

— Султанша Зубайда личной персоной!

— Султанша?!

— Да… — тут она засмеялась… — Но мои подданные умерли!

— Да помилует их Аллах!

— Да помилует Аллах живых. А мёртвым достаточно и того, что они и так находятся подле Аллаха… Расскажите мне, кто вы.

Официант с улыбкой принёс им кальян и чай. Подойдя к компании друзей, он спросил их:

— Вы её знаете? Кто она?

— Певица Зубайда, самая известная исполнительница своего времени. Возраст и кокаин превратили её в то, что вы видите сейчас!

Камалю показалось, что он уже не впервые слышит это имя. Интерес же Рияда Калдаса достиг апогея, и он призвал друзей представиться ей лично, как она и просила, чтобы разговорить её. Исмаил представился:

— Исмаил Латиф.

Попивая чай маленькими глотками, прежде чем он остынет, она засмеялась и сказала:

— Живые имена, пусть даже и бессмысленные…

Они засмеялись, но одновременно с тем Исмаил беззвучно отругал её. Рияд Калдас сказал:

— Рияд Калдас.

— Неверный?! Один такой был моим любовником: он был торговцем на улице Муски, и звали его Юсуф Гаттас. Я привязывала его к кровати и распинала как крест до рассвета!..

Она смеялась над своими словами вместе с ними, и в глазах её сверкал восторг. Затем взгляд её обратился к Камалю, и он сказал:

— Камаль ибн Ахмад Абд Аль-Джавад.

Она уже собиралась поднести стакан с чаем ко рту, как рука её остановилась, словно пережив осознанный миг. Внимательно посмотрев на него, она спросила:

— Что вы сказали?

Вместо него ответил Рияд Калдас:

— Камаль ибн Ахмад Абд Аль-Джавад.

Она затянулась кальяном, и будто обращаясь к себе, сказала:

— Ахмад Абд Аль-Джавад! Таких имён много! Как и пиастров в былые времена…, - и снова обратилась к Камалю… — Ваш отец торговец в Ан-Нахасин?

Камаль поразился и ответил:

— Да.

Тогда она встала со своего места и подошла к ним, и очутившись перед ними, разразилась хохотом, что был даже мощнее собственного её тела, и воскликнула:

— Вы сын Абд Аль-Джавада! Сын моего дорогого друга! Но вы на него не похожи! Нос — и впрямь его, однако он напоминал полную луну в ночном небе. Просто упомяните ему о госпоже Зубайде, и он много чего расскажет вам обо мне!

Рияд и Исмаил покатывались со смеху, тогда как Камаль лишь улыбнулся, пытаясь справиться с навалившимся на него смущением. В этот момент он вспомнил, что ему рассказывал Ясин в прежние времена об их отце и певице Зубайде. Она снова спросила:

— Как поживает господин? Я уже давно оторвана от вашего квартала, который отверг меня. Сейчас я одна из тех, кто принадлежит Имаму Аш-Шафии. Но тоскую по кварталу Хусейна и время от времени посещаю его. Я долго болела, пока соседям это не надоело, и если бы они не боялись порицания, то бросили бы меня в могилу живьём. Так как поживает господин?