Как жили на Руси

В 10–14-м веках топили по-черному: для вентиляции оставляли только волоковое окошко под самым потолком. Такие избы называли курными. Только к 14-му веку стали делать дымницы — деревянные надстройки на крыше над отверстием, через которое дым из избы выходил наружу. А позже появились кирпичные печи с настоящими трубами, чтобы дым не проникал в помещение, а сразу из печи шел по дымоходу в трубу.

Считается, что в курных избах все было в саже, но на самом деле это зависело от хозяйки. Чтобы правильно истопить печь по-черному, требовался навык: сильный огонь мог вызвать пожар, а обилие дыма — уморить всю семью. Девочек с малых лет учили ладить с огнем и печкой, и умелая хозяйка топила так, что ни на стенах, ни на потолке сажи не оставалось. Недаром даже в начале 20-го века печку возводили, измеряя хозяйку: ее рост, ширину плеч, длину от локтя до кончиков пальцев.

Ласково называя печь матушкой, люди действительно воспринимали ее как обладательницу женской силы, без которой и дом не обогреешь, и еду не приготовишь. Почти до наших дней в сельских регионах бытовало поверье, что еду может готовить только женщина, а если за дело возьмется мужчина — жди неурожаев и голода.

Русичи верили, что печь обладает волшебными свойствами. Возле нее совершались колдовские обряды, и самыми главными среди них были, пожалуй, лечебные. Например, на печь накладывали лекарственных трав, прикрывали их холстинкой, а поверх ложился больной, которого закутывали в тулуп или шубу. Еще в печи мылись — и для чистоты, и для здоровья. Да-да, как в бане: как следует протапливали ее, залезали внутрь и парились.

Впрочем, из глубины веков к нам приходят и гораздо более необычные обряды.

ЭТНОГРАФИЧЕСКАЯ ЗАРИСОВКА

Он был четвертым ребенком в семье Михайлы и Прасковьи. Родился хилым, даже плакал не по-человечьи, а как маленький щенок: жалобно поскуливал. Взглянув на него, бабка Акуля вздохнула: «Никчемный какой-то… долго не протянет». Так и прозвали младенца — Никчемка.

В семье ждали, что он вот-вот помрет, поэтому поспешили окрестить его, чтобы бедная душа после смерти не булькала по свету, а ушла к Богу в рай. Но Никчемка не умирал, а продолжал тихонько скулить и глядеть вокруг полными боли глазами. Тогда-то и решили нести его к знахарке.

Ягутку в селе не любили и боялись ее. Жила она одна-одинешенька в ветхой избенке на краю села и слыла колдуньей, самой сильной во всем уезде. Но если случалась великая нужда, за помощью шли именно к ней. А она хоть и знала, как к ней люди относятся, но никому не отказывала.

Выслушав Прасковью, Ягутка велела ей набрать воды из трех родников на трех зорях — утренней, вечерней и полуночной — и взять три горсти муки у трех хозяек. Через день Прасковья принесла все это и привела Никчемку к Ягутке. У той уже была жарко натоплена печка, посреди избы стоял стол.

Знахарка дала наставление Прасковье, что говорить и что делать, высыпала муку в посудину для хлебного теста, долила воды и принялась месить, бормоча что-то. Прасковья выскочила вон из избы, обошла вокруг, как Ягутка велела, и вернулась. Ягутка тем временем положила в посудину Никчемку и обмазывала его тестом.

— Бабушка, бабушка, что ты делаешь? — спросила Прасковья, как научила ее знахарка.

— Месю не тесто, а плоть и кости, — ответила Ягутка. Прасковья вновь выскочила на улицу, торопливо обошла избу. Когда она вернулась, Ягутка уже полностью обмазала младенчика и, продолжая приговаривать, водила по его тельцу пальцем.

— Бабушка, бабушка… Что ты делаешь?

— Леплю не колоб, не калач, леплю ребенка по велению Матушки Божией, — сказала Ягутка.

Когда Прасковья после третьего обхода вернулась в избу, Никчемка уже был крепко привязан тесемками к хлебной лопате. Широко перекрестившись, Ягутка схватила лопату с Никчемкой и сунула ее в печь.

— Откель пришел — туда ушел! — грозно прокричала она и вновь забормотала заговорные слова.

Заговор оказался не очень длинным. Дочитав его, Ягутка потянула лопату — так вытаскивали хлеб.

Никчемка ошеломленно молчал — может, с перепугу, а может, от жары ему стало плохо. Ведунья развязала тесемки, уложила детенка на стол. И тут Никчемка заорал. Не так, как плакал и скулил до этого, а во весь голос.

— Слава те, всеблагая Матушка Божия, — перекрестилась Ягутка, — перепекли…

Ну как, страшно? Ничего не напоминает? Правильно, жуткие сказки про Бабу-ягу о том, как она запекает детей в печке.

Этнографы считают, что в них до нас дошел именно этот обряд — перепекание, которым лечили слабых и больных малышей.

Вообще, в русских сказках можно найти описания очень интересных ритуалов родом из седой древности. Недаром же говорят: «Сказка — ложь, да в ней намек…»

АРХЕОЛОГИЧЕСКАЯ ЗАГАДКА

Если вы думаете, что на раскопках каждый день находят что-то невероятно интересное, то это не так. Чаще всего обнаруживаются кусочки керамики — битой посуды. Однако сейчас мы заглянем на раскопки древнерусской деревеньки в два-три дома, где, кроме керамики и нескольких обожженных кусочков глины (скорее всего, от печи), нашлись два таинственных железных предмета, покрытых ржавыми наростами.

Первый предмет — небольшая пластина с вырезом посредине: словно кто-то слепил баранку, а потом сплющил ее с боков. Второй — прямоугольный стержень, заостренный на одном конце и расщепленный на другом.

Что это за предметы? Возможно, овальное изделие — пряжка от древнего ремня, а расщепленный стержень — острога для ловли рыбы или наконечник стрелы? Прежде чем узнать ответ, отложите книжку и подумайте хорошенько. Что это может быть?

На самом деле первый предмет — это кресало. Так называлась часть огнива — древнего прибора для добывания огня. Чтобы «зажигалка» сработала, нужны были еще особый камень, кремень, и высушенный древесный гриб — трутовик. Дальше все просто: кресалом ударяем по кремню — высекаем искру на трут, ну и немножко дуем на искорку, чтобы она ожила и трут загорелся…

Кресало — частая находка археологов. Среди них встречались простые, орнаментированные и украшенные изображениями коней, птиц, драконов.

Второй загадочный предмет тоже связан с огнем. Как вы помните, в древнерусских домах было темно. Освещать помещения помогали лучины. Это тонкая длинная щепка из сухого дерева. Ее поджигали, и она горела, давая совсем немного света. В нужном положении лучину поддерживало особое приспособление — светец. Это и есть наша вторая находка.