Какого цвета любовь?
Шрифт:
– О! Как ей захотелось сотворить хоть какое-нибудь преступление, чтоб потоптать зону и потом, «откинушись», вернуться оттуда через год в сером тряпье, обритой «на лысо» головой, хоть женщин, говорят, в зоне и не бреют. Или попасть на мужскую зону, честно обслужить всех уголовников по высшему разряду, удовлетворив все их открытые и сокровенные желания! Вернуться во двор. Вернуться в дом к маме и папе. Снова жить с ними и отращивать новые волосы… Ей надо увидеть обезумевшие выражение лиц своего «аца» и «матэри», пытающихся «бэжат ат пазора»! С каким наслаждением она бы скинула с себя зековскую телогрейку и, поставив брезентовый вещмешок на пол, сказала:
– Ну, что, шнурки! Налейте дочери стопарик с дороги! Я откинулася, какой базар-вокзал?
«Ну, почему, почему всё так?! – она билась головой об Китайскую стену самоуверенного нарциссизма родителей, таких противоположно разных и в то же времени совершенно одинаковых в основных вопросах. Как лёд и
Адель целое утро так и протаскала с собой гостинчик вместе с газетными стопками. Было, конечно, неудобно раздавать газеты, но и страшно приятно, что вот она принесёт домой угощение, ну, вроде как «принесла с работы», мама с папой обрадуются, будет весело. Потом можно с чаем всё это попробовать.
Адель ввалилась в квартиру около трёх часов дня, счастливая и довольная:
– Вот, что мне на участке подарили, то есть угостили, – поправилась тут же она. Мама не любила неточностей и обязательно бы ей сделала замечание.
– Что это? Покажи-и-и, – мама оттянула край целлофанового пакетика и заглянула внутрь. Рулет и печенье были завёрнуты в матовую кальку, но по сильному аромату ванили вполне можно было догадаться о содержимом.
– Это что? – мама пальцем оттопыривала одну ручку пакета.
– Это меня одна женщина угостила на участке, – повторила Аделаида, с гордостью произнеся слово «участок».
Мама, подняв верхнюю губу и выставив подбородок, прикрыла глаза. Она с горечью отвернулась от пакета, всей позой выказывая презрение к происходящему:
– Во-первых, я тебя предупреждала: никогда у чужих людей ничего не брать! – устало произнесла она. – Во-вторых – я брезгую, понимаешь?! Откуда я знаю – как она это готовила? Может, она голову свою чесала, в туалет ходила и тесто месила! В-третьих – зачем это она тебе дала?! Ты не подумала об этом?! Может, у неё есть великовозрастный сын?!
– Да… у неё есть сын…
– Ну, вот видишь! Я всегда права!
– Сын – студент… он здесь не живёт… – Адель уже лепетала что-то несуразное.
– Какая разница – где он живёт?! Какая разница, я тебя спрашиваю?!
– Ни… никакая…
– Ну вот! Ну вот! Ты такая наивная… Что я говорила?! Ты всё ещё не поняла?!. – мама как то резко осеклась. – А в-четвёртых… а в-четвёртых… – она внезапно негромко всхлипнула и тут же зарыдала в полный голос: – А-а-а-а! Не об этом я для тебя мечтала, девочка моя-я-я! Я мечтала, как ты будешь студенткой, потом врачом, люди будут приходить к тебе на приём, стучаться в твой кабинет… А вместо этого всего… а-а-а-а… а-а-а-а… какие-то подачки тебе бросают! Как дворняге кость! Ты не поняла, что эта женщина хотела оскорбить тебя, унизить, показать тебе, насколько она выше! Прости меня! Прости меня, доченька Аделаидочка…
Адель насторожилась…
– Прости меня доченька Аделаидочка, за то, что я не уберегла тебя!
«Ничего себе заявочки! Такого маман ещё не выдавала! Да чего орать-то?! Я что, померла, что ли?!»
А-а-а! – Мама рухнула на диван, корчась в судорогах, закрывая лицо руками. Папа выскочил на кухню ставить чайник для маминого «плохо», Адель молча вышла из комнаты и, спустившись вниз по лестнице во двор, не разворачивая пакета, запихала его в мусорный ящик. Чем расстраивать маму, да лучше сто лет всё это не попробовать!
Больше она никогда домой ничего не носила. Так ей больше ничего и не давали.
Через месяц выплатили первую получку – 110 рублей с какими-то копейками. Но, по Аделаидиным подсчётам, денег должно было быть немного больше. Она пошла в бухгалтерию и сама, как взрослый человек, попросила показать ей бумажку, где написаны все её вычеты. Вычетов оказалось достаточно. Особенно её удивил «За бездетность». «Это за какую ещё „бездетность“? – прикидывала она. – Неужели, если человек болен и не может иметь детей, у него ещё надо вычитывать деньги из зарплаты?! У него и так горе, и так проблемы, так нет! Надо ещё ему об этом постоянно напоминать! А какая „бездетность“ у меня? Я вообще не замужем, откуда у меня могут быть дети? Я по закону и замуж выйти не могу, потому как мне всего шестнадцать лет, а по нашему советскому законодательству замуж можно выходить с восемнадцати! Какое-то несоответствие получается! Пусть мне вернут мои деньги!». Она, написав гневное заявление на имя директора почты, устроила разборку. И деньги действительно вернули! Это были шесть рублей восемьдесят копеек! Адель почувствовала себя очень взрослой, серьёзной и безмерно богатой. Кто такие владельцы автоконцерна «Рено» на её фоне?! Жалкие скоморохи и убогие ничтожества! Они не смогли бы почувствовать даже сотой доли блаженства, обуявшего всё её существо, булькающего, урчащего, перекатывающегося в кишках и, казалось, готового вырваться наружу, разорвав её на миллион маленьких Аделаидочек. «Так: НО рубчиков я отдаю маме, мелочь оставляю себе, а на шесть рублей куплю чего душа пожелает!».
Ох чего и сколько желала душа!
После работы она первым делом понеслась в «Подарочный» магазин.
Душа металась и никак не могла выбрать, чего именно она желает, точнее – рвалась на части между шёлковой комбинашкой для мамы и комплекта нижнего белья… тоже для мамы. Адель выбрала первое – голубую с кружевами по подолу и на груди. Она неслась домой, прижимая одной рукой карман с зарплатой, чтоб не дай Господь деньги не выскочили и не потерялись, а второй размахивая шёлковым счастьем, завёрнутым в газету, всё именно так, как «сервировали» в магазине. С гордостью выложив на стол перед мамой деньги, она сделала хитрющее лицо и вытащила из-за спины свёрток.– Это что? – Сказала мама и, двумя пальцами правой руки прихватив кончик газеты, начала её трясти, ожидая, что бумага развернётся и на стол выпадет начинка. Начинка наконец выпала.
– Это что? – Повторила мама.
– Это тебе комбинашка! – Адель всё ещё сияла как знаменитые натёртые дворовые кастрюльки.
– Чья?
– Твоя!
– Зачем?
– Просто так! Подарок!
– Какая ты барахольщица, Аделаида! Как ты любишь деньги на ветер выбрасывать, а! Туда, сюда, всё разбрасываешь! Ну, зачем ты это купила? Была необходимость? Я сколько раз тебе говорила: собирай деньги, а потом купи что-нибудь ха-а-арошее!.. – мама так любила произносить это слово, растягивая букву «о» в невозможно омерзительное и длинное «а-а-а». – А, это что?! К чему это? Тряпка и всё! Э-эх! Ничто тебя не исправит! Так и останешься мещанкой! Давай уж, давай, жри и садись заниматься! Горбатого могила исправит! Сколько ты заплатила? Шесть рублей? Вот: шесть и ещё четыре – уже десять! Десять – это полмесяца занятий у Мариванны! Ладно! – вдруг уступила мама. – Чёрт с тобой! Поноси сперва ты, потом мне отдашь!
Адель была реально зомбирована своим «исправлением» и «становлением на ноги». Замечаний она получала всё больше и больше. Что-то с ней явно происходило. Ей часто становилось скучно. Она ни на чём не могла сосредоточиться, ни на хорошей книге, ни на фильме. Не могла расслабиться, получить удовольствия; если она лежала в ванне, то больше двух минут не вытягивала. Она быстренько вставала, мылась и вылезала, как будто куда-то могла опоздать; арии из опер ей стали казаться оглушительным визгом; выступление симфонического оркестра – апробацией крепости её нервов. Если даже она слушала пластинку с любимым певцом, не могла дождаться конца песни, ей не терпелось узнать, какая следующая, она переставляла иголку проигрывателя и так в течение пяти минут заканчивала всю «прослушку». Просматривая фильм, Адель не наслаждалась больше игрой актёров, а просто старалась не терять сюжетную линию и ждала «чем закончится»; в больших толстых книгах, которые Адель раньше так любила читать, пропускала целые «неинтересные главы», вычитывая только куски с «моментами», позже эти книги вообще сменились маленькими рассказами, и чем меньше, тем лучше; она даже перестала «виазат», потому, что больше двух рядов у неё из-под спиц не выходило, нитки путались, пальцы не слушались. Казалось, в неё вселился какой-то ненасытный зверь, который пожирал её изнутри, не давая жить. Её ничего не радовало, ничего не огорчало. «Без местной прописки мне поступление в институт не светит, – с тоской рассуждала она про себя, – при таких крутых „способностях“, как у меня, да на фоне „матэматичэской галавы“, с аттестатом в четыре с половиной балла я могу проскользнуть в Мединститут максимум как „стажница“, отработавшая два года санитаркой, с местной пропиской. И всё. По-другому навряд ли что получится. Но как прописаться в чужом городе, в чужой квартире? Человек, чтоб его прописали, должен быть членом семьи. Многие делают фиктивный брак. То есть – договариваются с кем-то, платят ему деньги, расписываются в ЗАГСе и тогда обязаны его прописать по новому месту жительства, то есть – у супруга».
Адель долго думала о себе, о своих «баллах», негустых способностях, прописках и пришла к интереным выводам… Вот она прописана в квартире родителей в двадцати пяти километрах от Большого Города. Да, там есть медицинский институт, но он на национальном языке! Аделаида говорит на нём, но этого совершенно недостаточно, ни чтоб поступить, ни чтоб учиться. Надо владеть терминологией и суметь для начала сдать вступительные экзамены. Так ведь потом и учиться надо! Это типа – половину понял, о второй половине догадывайся? Так это ещё что! Ведь на курсе будут эти, «целомудренные» царевны-несмеяны, с юбками до земли и продолговатым выражением овечьих лиц! Именно те, которые делают криминальные аборты у акушерок на дому или рожают у себя в подвалах. И с кем там общаться? Это тебе не выпускницы русских школ, и не те, которые с ней сдавали вступительные экзамены с распущенными волосами и в джинсах, с которыми всё просто и понятно. Это параллельные миры, о которых принято говорить «братские народы» лишь до тех пор, пока они не пересекаются. И не дай бог, чтоб они пересеклись! Томные девицы из национального института никогда не осмелятся поднять взор и рассказать всё, о чём мечтали и что уже успели претворить в жизнь. Значит, стать членом «параллельного мира» в местном Мединституте ей не удастся!