Какого цвета любовь?

Хорошо, что мама была не в курсе, какая чепуха занимает Аделькину башку! Она бы просто не поняла, о чём идёт речь. А вот если б поняла-а-а…

Мам! – Однажды Адель всё таки решила серьёзно поговорить. А что? Если после объяснений директор почты вернул деньги «за бездетность», то почему бы ей не объясниться с родной мамой? – Мам, понимешь, в том городе, где я буду поступать, мне нужно сделать прописку, чтоб я шла как местная. Иногородним там точно ничего не светит. Мне это совершенно официально сообщил на экзамене по «русскому» один преподаватель.

Что за чушь?! – взмутилась мама. – Это что за нацизм?! А ты не могла ему сказать, что твоя Родина Советский Союз!

Сказала, конечно, но он сказал, что приезжают иногородние заканчивают институт и не хотят ехать по распределению и…

А ты скажи, что поедешь по распределению! До него ещё далеко! Поживём, увидим, скажи, что будем делать!

И где это всё говорить члену приёмной комиссии? Прямо на вступительном экзамене?

Ну-уу… при чём здесь это?! Если они увидели, что ты плохая ученица, то кто тебе скажет: «Добро пожаловать!»? Конечно, такой как ты и прописки нужны, и приписки и вообще все отговорки, какие существуют на свете! – мама всегда всем умела разъяснить ситуацию. – И потом – кому ты, скажи, нужна, чтоб тебя прописывали?!

Она сделала вид, что не заметила маминой иронии:

Надо сделать фиктивный брак, прописаться в том городе, или даже в селе, лишь бы этого Края, а потом этот фиктивный брак расторгнуть!

– Да что ты говори-и-ишь?! – мамины глазки стала как щёлочки и полумесяцем. – И за кого ты собралась фиктивно выходи-и-ить? У тебя есть кто-то на примее-е-те?

– На какой примете? – Адель опешила, приняв мамин вопрос за чистую монету. – Откуда у меня «примета»? Просто надо найти неженатого мужчину в том городе, куда я поеду, и договориться с ним. А потом развестись…

– Да-а-а?! – Маме начала нравиться дискуссия. – Этот мужчина, конечно, согласится, что он, дурак, что ли, и спросит: «Де-е-вочка! А что ты мне за это дашь?» А ты скажешь: «Всё, что хочешь, дяденька!» – пропищала мама, как бы передразнивая Аделаиду, хотя у Аделаиды всегда был низкий, хрипловатый голос.

– При чём здесь «дашь»?! Если б ты видела, какие там, в этой России живут красивые женщины, ты бы, мама, вообще не думала про «это»!

– Да! Красивые и все бл. ди! – тут уж мама решила не сдерживать чувства и сказать всё, что столько лет думала о русских женщинах. – И бабка твоя бл. дь, и все русские – бл. и! А тут он увидит хорошую, чистую девочку…

– Мама!!!! Вообще-то обе стороны сразу договариваются о деньгах!

– Кому нужны твои деньги?! – Мама уже почти не владела собой. – Какие «деньги», я тебя спрашиваю?! Распишешься с незнакомым мужиком, он потом разводиться не захочет! Посмотрит на тебя и скажет: «Не нужны мне твои деньги, ты моя жена и давай ложись со мной в кровать!». Что ты потом будешь делать?! Скажешь: «Нет!». Не имеешь права! Значит, ляжешь с ним в кровать! А если весь Город про тебя будет говорить: «Она уже была замужем!» – Тебе приятно будет?! Приятно?! Иди потом рассказывай и доказывай всем, что брак был, как ты говоришь, «фик-ци-я», и он тебя не тронул!

Мама и говорила, и говорила, и не останавливаясь. Казалось, рассуждения на эту тему ей доставляют прямо-таки физическое удовольствие. Она ковырялась в виртуальной интимной жизни «девочки-подростка» и какого-то реально несуществующего «мужчины» с таким азартом, словно ей была близка и интересна тема педофилии.

…приятно будет, я тебя спрашиваю?!

Аделаида хотела пожать плечами и честно сказать, что ей вообще-то всё равно, но, видя бордовое мамино лицо и слюну в углах рта, опустила голову.

А мама продолжала чудить! Очевидно, вычитав в очередном номере журнала «Семья и школа», что «самый опасный возраст – это подростковый», это значало – «упустишь ребёнка однажды, не наверстаешь никогда», или в результате своих каких-то личных умозаключений, она всеми разрешенными и запрещёнными приёмами с девизом: «В праведной борьбе все средства хороши!», старалась «не упустить», «тем бо-о-олее девочку!». Казалось, то ли она мечтает стать Аделаидой, то ли Аделаиду превратить в себя, то ли уже отождествляет эти понятия. Адель понимала, что мама хочет дать ей то, что сама не могла иметь потому, что её воспитывала мачеха.

Когда Адель ела курицу, а ела она хорошо, сжёвывая мякоть, хрящи, суставы, кожу, оставляя гладкие, полированные кости, мама брала кости с её тарелки, запихивала себе в рот и снова их грызла, как будто после Аделаиды на них мог остаться хоть запах мяса! Она догладывала кости, как если б это Аделаида продолжала сама их грызть.

Мама завела манеру ложиться после Аделаиды в её неостывшую кровать, когда она утром уходила на работу. Вылезала из своей кровати и залезала в другой комнате в её.

Не выпускай воду! – кричала она, когда Аделаида купалась в ванной. – Я лягу в твою воду!

«Зачем она это делает?! – просто сходила с ума Адель. – Может, очень меня любит и хочет быть поближе ко мне? Это должно быть противно досасывать из чужой тарелки жёванные куриные кости и ложиться в воду, в которую я писала и смывала свою грязь! Вода-то у нас стоит копейки! А газовая колонка вообще бесплатная. Значит, она это делает потому что ей приятно!».

Мама пыталась натянуть на Адель какие-то свои вещи и запретила самой стирать трусы. Все люди вокруг стали ещё «тупее», «наглее» и «уродливей». Одна Адель, несмотря даже на то, что пока не поступила, была «умна и хороша собой». Нет, мама ей об этом, конечно, не говорила! Мама её «держала в строгости», то есть «в ежовых рукавицах», как она любила говорить. Это было само собой разумеющимся в разговорах со знакомыми и малознакомыми, но, конечно, ей на пути к совершенству ещё предстояла «большая над собой работа». Иногда Адель казалось, что мама издевается, а иногда – что не в себе… Хотя как «не в себе»? В школе же работает, детей учит… у неё в классах по тридцать человек…

Глава 19

Вообще-то мысль о стройном стане не то, чтобы периодически посещала Адель, она жила в ней, как может жить внутренняя болезнь. Как малярия, например: её не видно, не слышно два дня, но на третий начинается приступ, потому что она никуда не делась, она просто затаилась, чтоб, сотрясая тело в страшном ознобе и судорогах, в очередной из нескончаемых разов снова заявить о себе.

Раньше, несколько лет назад Адель просто тупо страдала от своего экстерьера. Теперь же это стало чем-то сродни маниакальной идее. Конечно, если фигура

шем восхищении! «Алла, – подумала она, – лучший представитель знаменитой цирковой династии Дуровых!»

Тут ей от восторга на полном серьёзе страшно захотелось посмотреть в глаза великой дрессировщице, сделать для неё что-нибудь, потому как Адель никогда бы даже не смогла себе представить, что хоть кто-то из простых смертных добьётся таких поразительных успехов с постановкой тяжелейших номеров меньше, чем за полгода! Она подняла взгляд и решила прямо взглянуть в зрачки Лифта. Но!.. Так вот, в чём был фокус с позициями и поворотами туловища вокруг своей оси! Оказывается. никакого поражения скелета не было! Прост один глаз смотрел налево, а второй вверх! Тем, который смотрел вверх, Алла, очевидно, не пользовалась. А тот, который смотрел налево, ей приходилось фокусировать так, чтоб в поле зрения попадал хоть кто-нибудь. В данном случае, Адель, потому что все трое – мама, Сёма и Адель сразу не умещались.