Камушки

— Может, Гришу позовёшь?

— Хорошо, — отозвалась девушка и выскочила на улицу. Савов словно ждал её, нерешительно застыв на пороге, бледный, но аккуратно одетый, с цветами и пронзительно-отчаянным взглядом, почти таким же, как тогда, когда он прятался за дровяником, истекая кровью. Глаша опять всё поняла, взяла его за руку и…

Они зашли. Не давая времени удивиться подобному совместному явлению при параде и с цветами, Гриша сразу начал говорить, впрочем, весьма сбивчиво, перескакивая с одного на другое:

— Уважаемый Тимофей Макарович, дорогая Татьяна Андреевна, я вот пришёл сегодня, сейчас… просить… то есть мы вместе хотим просить благословить нас с Глашей… Я сделал ей предложение, а она, добрая душа, согласилась стать моей женой. И вот мы просим вашего благословения…

Тут Гриша сконфузился, замолчал, всё более и более бледнея — Глаше даже показалось, что ему опять потребуется медицинская помощь. Татьяна Андреевна, мягко говоря, весьма поразилась происходящим; на несколько секунд повисла тишина, ибо и хозяин не находил нужным так сразу изъявить готовность восторгаться или возмущаться. Наконец, привстав, родительница прошептала:

— Глаша, это правда?

— Да, мама, всё в точности так и есть. Вы не переживайте, давайте кушать, чай пить, и поговорим.

— Да-да, дочка, давай… Садитесь.

Гриша сел, Глаша поставила цветы в вазу и села рядом.

— Но почему, — словно очнулась Татьяна Андреевна, — почему я до сих пор ничего не знала? Как же вы скрывали?! — с укором воскликнула она.

— Ну отчего же, — вставил слово Тимофей Макарович. — Я тебя предупреждал, а ты — вздор!

— Да, сейчас припоминаю, — Татьяна Андреевна чуть помолчала. Молодые смотрели на неё. Наконец она решилась.

— Дорогие мои дети, вы мне оба очень дороги, но, прежде чем мы с отцом решим наше общее будущее, я прошу — я настоятельно прошу — нам надо с каждым из вас поговорить наедине. Глаша, выйди, пожалуйста, на улицу, мы тебя позовём.

— Хорошо, — девушка пожала под столом Гришину руку и вышла.

— Тимофей Макарович, что-либо желаешь сказать? — обратилась к мужу Татьяна Андреевна, как только дочь покинула помещение.

— Чуть позже, ибо, чувствую, некоторым необходимо высказаться.

— Да, ты прав. Гриша, знаешь, я люблю тебя: к сыну моей лучшей подруги, упокой, Господи, её душу, я всегда старалась относиться по-родственному и надеялась, что он станет братом моим дочерям. Я не ожидала… такого возмутительного удара в спину. Понимаешь, хорошо понимаешь, почему так говорю. Буду честна и откровенна: я мечтала выдать Глашу замуж за… православного состоятельного мужчину без… порочных наклонностей, чтобы он не развратил её и мог содержать семью. Что можешь дать моей девочке ты? Как вообще ты мог просить её руки, да ещё у нас за спиной? Я просто не знаю, что делать, — женщина всплеснула руками, на глаза навернулись слёзы.

— Успокойся, жена, — это хозяин заговорил. — Из своего опыта могу сказать, что нельзя судить человека по его ошибкам. Григория ведёт Бог, и, мне кажется, туда, куда нужно. Будет ли от него толк — от него самого зависит. И от нас. Возможно, что с Глашей — будет, без неё — вряд ли. Если у них сильное серьёзное чувство одно на двоих, нам не судить, а помочь надо. А что бит был, так за одного битого двух небитых дают. Во всяком случае, негоже нам от такого зятя отказываться.

Гриша всё это время молчал, переживая ширившийся ком в груди. Татьяна Андреевна во всём права (она ещё не всё знает!), а Тимофей Макарович незаслуженно милостив к нему.

— Спасибо вам обоим, и вам, Тимофей Макарович, и вам, Татьяна Андреевна. Ваши упрёки совершенно справедливы, а доверие окрыляет. Я действительно развратник и пьяница, но, надеюсь, заплатил за свои грехи сполна. Какой сложится жизнь дальше, не знаю, но Глашу не обижу и… изменять ей не намерен. Если благословите нас — осчастливите, а если нет, то… мне придётся уехать, потому что не могу без неё, пробовал уже.

В наступившей тишине послышался скрип лестницы, это Макар Ильич спускался со второго этажа, держа в руке бутылочку, он добродушно похихикивал, несомненно, каким-то своим мыслям.

— Вот я и говорю, — обратился дед к собравшимся, — розы — ещё те пьяницы: капнул им по капельке, а они распушились.

Деда усадили пить чай, Гришу отпустили и позвали Глашу. Девушка почти не волновалась, или ей так показалось. Она даже улыбалась, глядя на своих горячо любимых родителей.

— Глаша, доченька, — мать бросилась ей навстречу и расплакалась, обнимая: — Скажи, скажи честно, как это получилось? Любишь ли ты его? Может, он соблазнил тебя? Отвечай честно, это очень важно!

— Мама, папа, Гриша — хороший, вы не понимаете его, а он добрый, честный, мужественный. И я его люблю — это честно… Давно люблю — думаю, дольше, чем он меня.

— Давно? — это уже папа. — И как давно?

— С девяти лет.

— Хм, Глаша, ты шутишь?

— Нет, именно тогда я поняла, что только за него пойду замуж, это не шутка.

— Гриша знал об этом?

— Нет, и сейчас не знает. Он ведь меня всячески избегал. Знаю, у вас есть к нему претензии, но я всё прощаю и вас призываю поступить так же. Мамочка, ведь какое нужно иметь мужество, чтобы порвать с той красивой женщиной с решимостью даже до смерти. Мама, папа, разве вы не поняли — он ведь сознательно на смерть шёл тогда! Папа, ты-то понимаешь?

— Понимаю.

— И потом… я вам сразу скажу: если не за Гришу, то ни за кого больше замуж не пойду, ни за Виталия, ни за Валентина.

Татьяна Андреевна продолжала плакать, сидя на диване, никак не могла успокоиться. Тимофей Макарович послал Глашу сказать юноше, чтобы за ответом он пришёл завтра в то же время, потому что у матери истерика, она не в состоянии сейчас объективно мыслить. Хозяйка усадьбы действительно не скоро успокоилась, хотя Макар Ильич принёс ей три свои самые «пушистые» розы. Понадобилось авторитетное мнение хозяина, прежде чем она смирилась с предстоящим будущим. Лупелины благословили детей на брак. Следующим вечером все долго сидели за чаем, обсуждая приготовления к свадьбе, саму свадьбу и дальнейшую взаимную жизнь. Было решено следующее: свадьбу справить после Петра и Павла, а до того заняться ремонтом дома — в частности той его части, где намеривали поселить молодых. Дело в том, что усадьба имела два входа, второй вход шёл со стороны внутреннего двора, вёл в сад и обходной тропинкой вокруг дома к парадным дверям. Данная половина имела веранду, узкий коридор, ведущий в основные жилые помещения, от него шли двери в тёплый клозет и кухоньку с одной стороны, и на лестницу с умывальником с другой стороны. Лестница вела на второй этаж с тремя несмежными комнатами. Этой частью дома пользовались только с приездом гостей, а сейчас решили её отремонтировать и подарить молодым. Мастерская, естественно, оставалась за Гришей. Деньги на ремонт выделялись Лупелиными, но руководить работой обязался жених — ему же там жить. Свадьбу справлять надумали тоже в усадьбе, благо впереди лето, можно поставить столы под навесами прямо на улице. Дальше начались предсвадебные хлопоты. Разослали приглашения, шили подвенечное платье, закипела работа по ремонту и стройке (заодно подлатали крышу, проложили автономное отопление на каждую часть дома и починили ступени). Глаша сдавала последние экзамены, Гриша умудрялся руководить ремонтом и заканчивать семейный портрет — хотелось до свадьбы. Тимофей Макарович приходил в ту часть дома, посматривал, покрякивал, помогал по мелочам при необходимости, но старался не вмешиваться. Как вёл дела будущий зять, ему нравилось. Деньгами не сорил, но и за дешёвкой не гнался. До поста и весь пост кипела работа, и, надо сказать, вторая половина дома, бывшая до сих пор малопривлекательной и сырой, преобразилась. Гриша прислушивался к каждому мнению (особенно волновалась Татьяна Андреевна, из неё сыпались указания и советы, как из рога изобилия), но умел настоять на своём, одному ему видимом вкусе и чувстве меры. Была обновлена гравиевая дорожка ко входу, сделаны поручни и козырёк на крыльце — заказ выполнял кузнец — умелец из Грачкино. Веранда частично остеклена заново с использованием витражного фриза, на самой веранде отремонтировали пол и поставили утеплённые входные двери, что позволяло там в зимнее время поддерживать не столь низкую температуру. Провели электричество для использования альтернативного освещения, а именно: четыре небольших фонарика по всем сторонам включались отдельно по мере надобности и создавали атмосферу вечернего комфорта. Здесь стоял стол с самоваром, стеллажи вдоль одной фасадной стены и шкаф-купе-гардеробная вдоль другой, диванчик, три кресла, табурет тёмного дерева. На полу лежала циновка, и весь вид веранды производил уютное впечатление — в будущем действительно сия часть дома для некоторых стала излюбленным местом времяпрепровождения. Да, на случай весенне-осенних заморозков стояли два масляных радиатора по боковым сторонам. Диванчик, правда, вскоре перекочевал на уличную веранду, а сюда переместился более внушительный, на котором летом можно переночевать. Узкий коридор, столь мрачный в прежние времена, оклеили светлыми обоями с лёгкой зеленцой. Точечное освещение вдоль двух стен под потолком зрительно раздвинуло его границы. Неудобство этой части дома заключалось в отсутствии подходящего места для гардероба, вот тут пришлось немного поспорить, в результате вопрос решился следующим образом. Летняя гардеробная выносилась в купе на веранду, а зимняя — под лестницу, где раньше размещались кладовка, котельная и умывальник. Кладовка и котельная остались, а на стене, где располагался умывальник, теперь сделали гардероб. Умывальник, душевая и унитаз поместились в отдельной туалетной комнате, ранее забитой хламом, как и кладовка. Кухонька изначально прилагалась небольшая, но по Глашиным требованиям включала всё необходимое: плиту, стол для готовки, холодильник, кухонный шкаф с посудой, мойку и столик посередине, вокруг которого с трудом, но смогли поместиться четыре стула. Решили, что вышеупомянутого достаточно, ибо обеды всё равно планировались общие в гостиной. Уют тут создавала Глаша, она же закупала в городе всё необходимое для комфортного домоведения (как оказалось, кухонная утварь значительно обогатилась свадебными подношениями). Лестницу на второй этаж тоже обновили, прокрыв мягкой дорожкой неожиданно весёлой расцветки. Три комнаты наверху отделали соответственно назначению, две поменьше по краям и среднюю — побольше. Сначала Гриша хотел из двух сделать одну, но вскоре передумал, всё-таки три комнаты — не две. Комната слева превратилась в спальню: большая кровать с прикроватными столиками, шкаф-стена и любимое Глашино трюмо из прежнего жилища — вот и вся обстановка (еще тёплый пушистый ковёр на полу). Комната справа предназначалась пока для гостей и вмещала в себя мебель из того же девичьего интерьера: шкаф, письменный стол, кровать, комод. В отдалённом будущем ей отводилась роль детской. Центральная комната имела декоративный балкончик — выходить на него из-за ветхости не рекомендовалось, но на лето молодые решили развести там цветник, дед Макар обещал презентовать лучшие сорта роз из имеющихся у него. Сама комната казалась довольно просторной и светлой — самой светлой из всех трёх, возможно, потому, что мебель Гриша подобрал в пастельных тонах: диван, книжный шкаф, кресло, журнальный столик, большой письменный стол для Глаши. В коридоре второго этажа лестничный проём в целях безопасности обшили красивой кованой решёткой. Во всех комнатах висели пейзажи, а на стене коридора Глашины фотографии, в основном детские, которые Савов выпросил у Татьяны Андреевны. Правда, невеста потребовала со стороны жениха добавить свои, и ему пришлось порыться в архивах, в результате вернисаж пополнился одной армейской (очень смешной!) и одной детской с мамой. Позже вывесили свадебную — точнее, венчальную, на фоне храма. В бывшую Глашину комнату переселили дедушку, так как ему уже тяжеленько становилось подниматься на второй этаж. Бывшую дедушкину оставили для гостей, которые не замедлили съезжаться на праздник Петра и Павла. Основная часть дома имела внизу гостиную и две комнаты, да три комнаты наверху.

На свадьбу приехали: Тоня с мужем и детьми, Вероника, Гришин друг — художник Зурбан (его и поселили в комнате справа), брат Тимофея Макаровича с женой. Были приглашены Глашины однокурсники и те, кто присутствовал на её дне рождения, на венчание, ЗАГС и пиршество. К удивлению Татьяны Андреевны, для Ильиных весть о наметившемся бракосочетании не явилась сногсшибательной — Тоня с мужем ранее перешептывались между собой, что эти двое подозрительно краснеют и смущаются в присутствии друг друга. Татьяна Андреевна пришла к выводу, что лишь она одна не замечала вплоть до знаменательного момента двух сватовств подряд. Ильины же искренне радовались и изъявили готовность всячески помогать в подготовке к празднеству. Вероника приехала за пару дней до венчания, так как участвовала в спектаклях и не могла вырваться раньше. К этому времени портрет Гриша дописал, и тот висел в гостиной на обозрение желающим. Как-то, будучи вдвоём за утренним чаем (с предсвадебными хлопотами всё смешалось в семье Лупелиных — завтракали, кто, когда и чем получалось), Вероника, наблюдая за счастливой сестрой, спросила её: