Капитан. Наследник империи

Кави.

Эльфёнок? Нет, про мелкого мы подумаем позже. Теперь нужен старший.

Гибель дракона не могли не заметить из лагеря. Судя по звукам в низине, настоящее сражение ещё не началось. Если потянуть время, Содара и Кави наверняка отправят отряд…

– Тебе не холодно, майор? – участливо спросил Немец. – Давай бушлатом поделюсь.

– Земля ещё горячая, – ответил Рябышев, разгребая пепел босой пяткой.

– А в халатике чего?

– А я прямо из больнички, – в тон капитану сообщил майор. – Батаева помнишь?

– А должен?

– Улан-Удэ, СОБР, срочник.

– «Рысёнок»? Помню, как же.

– «Двести».

– Свои, на дороге?

Майор покачал головой.

– В дурке. Сошёл с ума, потом скончался.

Немец настороженно молчал. Рябышев наконец развернулся полностью, и стало видно, что он держит в руке.

Пагди.

Немец молчал.

– Это твой, – сказал Рябышев.

Немец молчал.

– Твой, твой. Батаев, потом ещё двое. Просто подержались.

– Боженька наказал. Грешно чужое брать.

– «Детский сад», говоришь? – усмехнулся майор.

– Уел, – легко согласился Немец. – А ты-то как – тоже подержался?

– Пришлось. Меня ведь тогда только-только заштопали… – Рябышев задрал подбородок, демонстрируя уродливый розовый шрам на горле, – давлю банку, тебя вспоминаю. Кормят через трубочку… комиссовали сразу почти.

«Ах ты, бедняжечка, – подумал капитан, – и чего это я себя замочить не позволил?..»

– Уроды, – сказал он сочувственно, – боевого офицера!..

Рябышев посмотрел на него с такой иронией, что Немец зарёкся льстить майору. Точнее, льстить так откровенно: время-то всё равно надо было тянуть до победного.

Но Рябышев и сам явно хотел выговориться.

– Приходит командир мой, морда в мыле. С ним эти… говорят: холодняк тот? Тот, говорю. Возьми, говорят, убедись.

– И как, убедился?

– Нормально. Эти переглядываются, мол, счастливый ты, майор… я тогда и поклялся тебя всё равно достать.

– Чего вдруг? – удивился капитан.

– А сам не знаю, – искренно ответил Рябышев. – Меч держу – и так вдруг накатило… У меня ведь в жизни этой ничего не осталось: сын сторчался давно, жена… всю дорогу по общагам – кто выдержит?

– От мужика зависит, – философски заметил Немец, вспоминая некоторые личные обстоятельства.

– Ничего от нас не зависит, – жёстко сказал майор, словно искал утешение в этой показной жёсткости, – мы – псы цепные. Наше дело – служить.

– За всех не скажу, – покачал головой Немец, – кто пёс, кто змеюкой вон заделался… а я лично – человек. Вопрос выбора.

– Кожевников мёртв, – неожиданно сказал Рябышев.

Капитан вздрогнул от неожиданности. Кожевников, – тот самый бывший мент из Астрахани, который укрывал его и помог сделать новое лицо, – мёртв?..

– Как?

– А ты как думаешь? – усмехнулся майор. – Большую ты волну поднял, Эдя. След за тобой кровавый.

– Не за мной, – чувствуя, как подступает к горлу металлический привкус, сказал капитан. – Не за мной. Перед вами. Вам, чтоб ногу поставить, надо крови плеснуть – потому что только по крови шагать умеете. За мной-то, может, и трупы… псов ваших, а за вами – пустота. И Чечня, сплошная Чечня кругом.

– Ну вот, – сказал Рябышев, поднимаясь с бревна, – теперь и здесь Чечня будет. Меч бери.

На мгновение капитану показалось, что майор собирается отдать ему Пагди. Но нет – Рябышев носком босой ноги подкинул ему грязные ножны ритуального меча. Немец машинально поднял оружие, рывком встал на ноги. Кисть левой руки отозвалась ноющей болью.

– Я там, в палате, меч взял, – сказал майор, – и всё сразу понял. Всё. А потом раз – в глазах круги синие. И тишина.

– И мёртвые с косами? – поинтересовался Немец, разминая ноги; но Рябышев уже не слушал.

– А потом здесь. Смотрю на вас на всех из-под неба… представляешь? Думаешь, победил нас? Думаешь, одним драконом дело ограничится?

– Хотелось бы надеяться, – сказал капитан, прохаживаясь так, чтобы встать против солнца, – у меня ужин скоро по расписанию.

– Там, здесь. Коммуняки, дерьмократы… эльфы, орки, гоблины… Мне всё равно! Я власти служу. Ты сюда пришёл – испортил всё. А я исправлю. Ты хотел по-своему – а я по правилам сыграю, как положено.

– За орков поиграть охота?

– За власть!

Рябышев с наслаждением выругался, разогревая себя перед дракой. Капитан чуть поморщился. За время своего… – чёртов Кави! – своего анабазиса он успел крепко отвыкнуть от мата.

– Батаев, говоришь? – спросил Немец, пристально разглядывая противника.

– Что?

– «Рысёнок», говоришь, свихнулся?

Рябышев раздражённо взмахнул клинком – как-то слишком умело, надо признать, взмахнул.

– Свихнулся, сдох. Что?

– Так ведь и ты свихнулся, – вкрадчиво сказал Немец. – Тенденция, как думаешь?

– Дур-рак ты, капитан… – презрительно усмехнулся Рябышев. – Всё разговоры говоришь.

– Кстати, о разговорах…

– Здесь тебя оставлю, – сказал майор, не слушая.

– А осилишь?

– Не ты первый. Я ещё в Союзе кандидата выполнил. Ка-ак раз по сабле, представляешь?

Ага, подумал Немец, корректируем план.

– Не беда, – дружелюбно сообщил он Рябышеву, отводя оружную руку вбок. – Я приём секретный знаю.

* * *

Он двинул большим пальцем, – ножны плавно съехали по клинку, – и выбросил руку вперёд. Ножны полетели в майора. Тот с редкой сноровкой отбил их своим мечом, но в это время капитан уже развернулся и во весь опор бросился вниз по склону холма.

Бежалось ему легко, и даже боль в сломанной руке беспокоила не слишком. В этой жизни ко всему можно привыкнуть, в том числе и к боли – пожалуй, именно к боли и следует привыкать в первую очередь.

Рябышеву всяко приходилось хуже – тот бежал босиком и матерился на каждой щепке. Больничный его халатик развевался, как пепельный шлейф за сбитым драконом.

Метров через двести капитан притормозил, развернулся и швырнул в преследователя мечом – лишний вес. Ножом бы, глядишь, и попал; от этой железяки Рябышев просто увернулся, не желая даже отбивать. Майор теперь молчал – берёг дыхание. Капитан молчал тем более.