Капитанский класс. Невидимая сила, создающая известные мировые команды

Самый яркий пример проявления оппозиционной натуры Расселла относится к 1975 году, когда его номинировали в Зал славы баскетбола. В кратком заявлении Расселл сообщил, что не явится на церемонию и не будет считать себя членом Зала славы. «По личным причинам, которые я не хочу обсуждать, я не хочу быть его частью», – сказал он.

Никто не мог найти какой-либо стоящий повод отказываться от приема в Зал славы. Многие люди подозревали, что отказ Расселла был актом протеста в поддержку всех талантливых чернокожих игроков, не попавших в ряды членов Зала, хотя сам он ничего такого не говорил. Спортивным журналистам Бостона, впрочем, было все равно. Хотя они признавали, что он был совершенно исключительным баскетболистом, они считали его эгоистичным, заносчивым, неблагодарным и неприятным человеком.

Подытоживая то, что я узнал о Расселле: его навыки контроля мяча и броска были ниже среднего; он набирал мало очков; с болельщиками был угрюм и неприветлив, игнорировал принятые в НБА нормы и правила и плевать хотел на взаимодействие с общественностью. «Он и правда был не слишком дружелюбен, – говорил Элвин Хэйс, его бывший соперник. – Если ты не был с ним знаком, ты наверняка подумал бы: «Мужик, да он самый мерзкий тип на свете».

Ничто из перечисленного не указывало на то, что Расселл – лидер, и уж тем более, что он самый успешный капитан в истории профессионального баскетбола, если не всех видов спорта вообще. Но факты остаются фактами: заслуги Расселла сделали его лучшим, он и атакующий защитник Сэм Джонс были единственными двумя членами этой команды-аномалии, которым удалось захватить весь ее долгий чемпионский путь от начала до конца.

Я понятия не имел, как все это можно увязать воедино.

Когда я впервые столкнулся с загадкой Билла Расселла, мне было уже немало лет – каким-то образом я прожил на этой планете больше сорока лет, ни разу не задаваясь вопросом, который кажется краеугольным вопросом человеческих отношений: если бы вы знали, что вам предстоит тяжелейшая битва всей жизни, кого бы вы избрали своим лидером?

В головах у большинства из нас сидит некий старый выцветший образ великого капитана, то, каким он должен быть. Обычно это привлекательная внешне личность, с избытком наделенная такими качествами, как сила, мастерство, мудрость, харизма, дипломатичность и невозмутимое спокойствие. Таких людей должно быть не трудно заметить. В нашем воображении они предстают общительными и красноречивыми, харизматичными, твердыми, агрессивными, но милосердными и уважающими власть. Мы ждем от лидеров, особенно спортивных, что они будут преследовать свои цели с азартом и интересом, но что при этом никогда не будут отступать от принципов спортивного благородства и честной игры. Мы полагаем, говоря словами социального психолога из Стэнфорда Деборы Грюнфелд, что власть предназначается абстрактному человеку, «наделенному неким сочетанием исключительного обаяния и безжалостных амбиций, коего нет ни у кого другого из нас».

Мужчины и женщины, игравшие роль капитанов в командах первого эшелона, на первый взгляд не соответствовали этому стандарту. У них были кардинально разные уровни таланта и известности. Некоторые фамилии стали именами нарицательными; другие были очень далеки от этого. Они играли в разных командных видах спорта, каждый из которых акцентировал внимание на разных лидерских качествах. Однако, изучив черты характеров других капитанов команд первого эшелона и сравнив их с чертами Расселла, я заметил, что некоторые из них весьма отличались от того, что я рассчитывал увидеть.

Нант, Франция, 1986 год.

Ясным и прохладным ноябрьским днем новозеландские «Олл Блэкс» прибыли в Нант, чтобы сыграть там с французской национальной сборной по регби на стадионе, носившем парадоксальное название Stade de la Beaujoire – «Стадион красивой игры». Под косыми лучами осеннего солнца его белые бетонные опоры выглядели как отбеленные кости остова какого-нибудь животного.

Публика, прибывшая на стадион задолго до начала матча, была разгорячена ненавистью к гостям, люди потрясали баннерами и выкрикивали слова из «Марсельезы». Неделей ранее в Тулузе эти команды провели первую игру двухматчевой серии, предшествовавшей чемпионату мира по регби 1987 года, фаворитами которого они считались. В Тулузе «киви» устроили французам настоящую порку, они играли на кураже и доминировали в схватках, одержав в итоге победу 19:7. В ответ на это французские болельщики проводили свою команду с поля гулом негодования.

Поочередно выходя в подтрибунный туннель перед выходом на поле стадиона, французы даже не пытались скрывать свою жажду мести. Двое игроков начали обмениваться ударами головой, а другой француз стучал своим лбом по бетонной стене до тех пор, пока на лбу не проступила кровь. Их глаза были обезумевшими – по рассказам некоторых очевидцев, размером с мячик для пинг-понга. «Я уверен, они чего-то хлебнули перед матчем, – говорил новозеландец Бак Шелфорд, – и явно не апельсиновый, мать его, сок».

Несмотря на то что на момент матча Шелфорду было 28 лет и он уже имел крепкую репутацию в новозеландской регбийной лиге, остальному миру регби он был неизвестен. Уроженец сельской провинции Роторуа, знаменитой своими гейзерами и термальными источниками, Шелфорд был выходцем из племени маори, коренных обитателей Новой Зеландии. Темноволосый, с узкими глазами, выдающимися скулами и мощной челюстью, он определенно походил на регбийного капитана внешностью. Даже в спокойном состоянии его лицо излучало силу, целеустремленность и властность – или mana, как говорят на языке маори.

И хотя многие журналисты, писавшие о регби, не относились к числу поклонников Шелфорда – они считали его низкорослым и слишком медленным для игры на позиции «восьмерки», – ему все же удалось пробить себе дорогу в национальную команду примерно за год до событий в Нанте. В Тулузе состоялся его дебют в составе «Олл Блэкс», и он по максимуму использовал эту возможность: самозабвенно атаковал противников, оттирал французских игроков во время своих бесстрашных забегов и даже занес мяч за линию во второй половине встречи, чем принес своей команде решающие в матче очки.

Шелфорд и все остальные, кто присутствовал на стадионе в тот день, знали, что у французов на него зуб. На тот момент эволюции регби правила и обычаи этой игры еще не причесали под вкусы благовоспитанной публики. В результате матчи по регби были полны откровенного насилия, равного которому в прямом эфире телевидения не было. А в том, что касалось криминальных талантов – как сломать сопернику пальцы, выдавить ему глазные яблоки и зажать мошонку, – равных не было французам. «Самая паскудная в мире страна», – говорил Шелфорд.

Спустя примерно пятнадцать минут после начала игры, лежа на земле после попытки отбора со стороны соперника, Шелфорд впервые прочувствовал на себе замысел французов – в форме пинка ногой в лицо. Шелфорд почувствовал, как теплая кровь наполняет его рот, и провел языком по зубам, чтобы оценить понесенный ущерб. Он потерял большую часть трех зубов. Выплюнув на газон осколки зубов, он потряс головой. Хорошая попытка, подумал он. Но уходить с поля он не собирался.

Пять минут спустя другой французский игрок, Эрик Шамп, исподтишка ударил Шелфорда в висок и попытался спровоцировать его на драку. «Каждый раз, когда происходила схватка за мяч, они били и пинали нас», – вспоминал Шелфорд. Близился перерыв, счет был 3:3, но несколько игроков «Олл Блэкс» получили травмы – самая серьезная из них приключилась с Шоном Фитцпатриком, который огреб по голове так, что над глазом у него появилось трехдюймовое рассечение. Французы, говорил мне Фитцпатрик, «заставили меня прочувствовать, куда я приехал».

Незадолго до перерыва, защищаясь во время схватки на земле, Шелфорд вырвал мяч у французского игрока и запустил его в свободную зону. Только тогда он увидел французского столба по имени Жан-Пьер Гаруэ-Лемпиру, летевшего на него головой вперед, в горизонтальном полете. Француз прошиб Шелфорду лоб точно посередине. «Он вырубил меня, – вспоминал Шелфорд. – Мне понадобилось две минуты, чтобы прийти в себя». Когда Шелфорд вернулся в сознание, его партнер по команде Джок Хоббс сказал ему, что уходить с поля нельзя, так как на скамейке не осталось никого, кто мог бы заменить Шелфорда. Все были травмированы.