Кара для террориста

Он только вышагивал взад и вперед по своей просторной камере: теперь он упорно стал называть ее только так, словно отстаивая свое достоинство хотя бы узника. Пошагав с полчаса — полезно для пищеварения! — он только раз показал, что знает о присутствии людей за «зеркалом»:

— Что за стеклом от меня прячетесь, боитесь? — сказал он, повернувшись в их сторону. — Боитесь заразиться? — Правильно боитесь! Бойтесь, бойтесь! Я до вас еще доберусь! — и погрозил им кулаком.

Потом он растянулся на своей кушетке и больше ни на что не реагировал. Спал или не спал, но пролежал все пять часов до ужина почти неподвижно. Мисс Барлоу перед «закрытием занавеса» больше не появилась.

Время с начала ужина и до конца завтрака, то есть от семи вечера и до девяти утра, принадлежало Абдуле: он понимал, что в эти часы беспокоить его не будут. Значит, четырнадцать… ну да, четырнадцать: Абдула ругнулся, что не сумел сразу сосчитать, — четырнадцать часов подряд можно заниматься, чем хочешь: ужинать, мыться, бегать по дорожке, смотреть кино или же, наконец, читать Коран.

Но чтение Корана Абдула отложил на после ужина, чтобы уже не отвлекаться. Выбирать из четырех предложенных вариантов меню Абдула опять не стал: ткнул в самый первый, не беспокоясь, что вдруг там, например, свинина или что-нибудь еще из запрещенного для мусульманина: чувствовал, что к такой подлянке прибегать эта стерва не захочет, это не по ее правилам.

И действительно, едва поднял он крышку на появившемся подносе, как в ноздри сразу же ударил дивный, ни с чем не сравнимый запах бараньего мяса. Абдула любил баранину, но видел ее не слишком часто: у американцев она не в большом ходу.

Бешбармак на ужин, может быть, слишком жирно, однако спать никто не заставляет, успеет перевариться. Абдула с удовольствием принялся за еду, а когда запивал ее вкусным зеленым чаем, настроение у него и вовсе приподнялось. «Ладно, еще посмотрим, кто кого…» — бодро хмыкнул он, имея в виду и «ту стерву», и всех этих придурков за стеклом.

Ну, вот, пора и за Коран. Убрав посуду, умывшись, приготовившись, Абдула поудобнее устроился перед монитором. Как и все здесь, Коран нашелся быстро, без труда. «Красиво сделано», — одобрил Абдула при виде тщательно и художественно оформленной страницы: фон, узор орнамента, начертание букв, английских, но стилизованных под арабские, — все радовало глаз.

Торжественно, нараспев Абдула прочитал начальные стихи первой суры Корана:

In the name of Allah, the Beneficent, the Merciful. All praise is due to Allah, the Lord of the Worlds. The Beneficent, the Merciful. Master of the Day of Judgment [16] .

«Вот Кто Властитель Судного дня, а не вы, неверные, с вашими придурочными судами!» — с удовлетворением отметил Абдула и принялся читать дальше.

16

С английского эти стихи переводятся так:

Дальше Абдуле все тоже понравилось: Коран обличал неверующих и особенно лицемеров, тех, которых, когда им говорят: «Не творите нечестия на земле!» — отвечают: «Мы творим только добрые дела». Они-то и есть нечестивцы, но сами того не ведают.

Вот, точно про неверных. Только и твердят о себе, что творят добрые дела! И свои бомбы с ракетами сыплют нам на головы тоже с добром!..

Но чем дальше читал Абдула, тем больше падало его настроение. Да, про гяуров, неверующих и лицемеров тут сказано много, правильно и хорошо. Но мне-то, Абдуле, что делать, в теперешнем моем положении?.. — Он стал перескакивать со страницы на страницу, но прямых ответов на свой простой вопрос не находил: что делать узнику в темнице? С помощью функции поиска попытался найти в тексте слово «узник» и нашел только одно место: где Юсуф толкует сны своим сокамерникам, а потом, в результате, отправляется к фараону и, удачно истолковав его сны, делает потрясающую карьеру: фараон назначает его премьер-министром. Больше никаких упоминаний об узниках система поиска в тексте Корана не нашла.

Упоминание, конечно, утешительное: ни в каких обстоятельствах нельзя терять надежды, всегда можно из тюрьмы вознестись на самые вершины власти, если будет на то воля Аллаха… «Но у Юсуфа были для начала хотя бы сокамерники, а у меня нету даже этого…» — горестно вздохнул Абдула.

Да, все в Коране было правильно, возвышенно и красиво, но к Абдуле прямого отношения как будто не имело. «В другие времена писалось, для других условий», — некстати подумалось вдруг Абдуле, и тут же на память пришел непрошенный анекдот:

«Эй, Ахмед, почему твоя жена идет впереди тебя? В Коране написано, женщина должна идти за мужем! — Э, когда Коран писали, мин не было! Иди, Фатима, иди!»

Да, мин тогда действительно не было. Мужчины сражались мечами, глядя друг другу в лицо, а не ракетами, бомбами и взрывными устройствами…

Читать вслух и нараспев было все равно завораживающе-приятно, даже и на английском. Но так бы читать, когда эти за стеклом появятся, а сейчас — сколько можно так читать? Может, наизусть учить, раз книги не дают, и потом читать, чтобы их не слышать? — Но распевать Коран перед неверными, да еще не на арабском, Абдуле показалось неприемлемым.

«Ну, и что такого? — подумалось ему. — Времени у меня вдоволь, можно и по-арабски учить, в день по кусочку! Ах, да, я же по-арабски не читаю…» — мысль о транслитерации английскими буквами ему в тот момент в голову не пришла, а когда позднее пришла, он к самой идее что-либо заучивать остыл: не книжный был он человек, заучивать, учить, сравнивать, переводить — не для него это было! Математика — да, математика ему давалась и практические предметы, где руки мозгам помогают, а мозги рукам, потому и сумел закончить технический колледж. А вот язык он выучил, общаясь, а не по книгам, потому что не книжный был он человек… «Был бы книжным, здесь бы не сидел, — подумал Абдула и с неожиданным для себя самого раздражением додумал: — Те, которые для нас книги пишут, здесь не сидят!»

«Не сидят — правильно делают! — тут же одернул он себя. — Каждый там сидит, где ему Аллах назначил», — и вернулся к началу Корана. И здесь его глаза остановились на словах о том, что это Писание — руководство для богобоязненных, тех, которые веруют в незримое, всегда вершат молитвенный обряд, раздают милостыню из того, что Всевышний определил им в удел. «Ну, из моего удела милостыню раздавать мне некому, — подумал Абдула, — а вот молитвенный обряд!.. Не зря же я коврик выпросил!» — и Абдула, закрыв Коран, принялся искать в библиотеке руководство по молитве мусульманина.

Что-то он о молитве, конечно, знал: в учебных лагерях молились регулярно, и мулла-наставник объяснял, но с тех пор немало утекло воды, в дальнейшей жизни Абдуле все больше приходилось «применяться к обстоятельствам», что значит, вовсе не всегда и не везде соблюдать правило намаза. «Вот, может быть, поэтому Аллах и наказал…» — впервые у Абдулы шевельнулось нечто вроде покаянной мысли, но с непривычки он заострять на ней внимания не стал.

Там, в прежней тюрьме, он тоже ведь вытребовал коврик не столько для намаза, — он и слов-то положенных молитв толком не помнил и вообще был уверен, что такого героя в раю ждут — не дождутся безо всякого намаза! — а больше, чтобы покуражиться, но главное, чтобы обойти режим: подъем был в шесть часов, после чего лежать на койке больше не полагалось, а только сидеть, но даже сидя — не спать, а то сперва окликнут из-за двери, а снова «прикемаришь», — тут как тут ворвутся, на ноги рывком, да еще непременно бритой головой о ребристый бортик верхней койки припечатают…