Карт-Бланш для Синей Бороды

— Чему это ты радуешься?

— Неужели вы не умеете даже вытираться по-человечески? — спросила я, отбирая и расправляя полотенце. — Давайте вытру вас.

Промокая его кожу от влаги, я занималась этим делом гораздо дольше, чем требовалось, но граф не возражал.

— Это самое приятное мытье в моей жизни, — сказал он, когда я прикладывала развернутое полотенце к его груди, и помедлив добавил: — А в твоей, Бланш?

Мне стоило больших усилий, чтобы не выказать смущения. Уши все равно загорелись, но учитывая мою прическу, граф не мог этого заметить.

— Что сказать на это, милорд? — я пожала плечами, продолжая орудовать полотенцем. — У меня небольшой опыт по мытью мужчин. Не могу сказать, было ли то, что сейчас было, приятным для меня… Скорее — странным.

— Конечно, — пробормотал он, потом хмыкнул и подошел к лавке, чтобы взять свежую рубашку.

На первом этаже мы столкнулись с Барбеттой и Бамбри, они возвращались из сада

— румяные, запорошенные снегом. Барбетта что-то выговаривала дочери графа, а та хохотала во все горло. Увидев отца, она бросилась к нему обниматься. Он не ожидал такой встречи и смущенно погладил ее по голове:

— Что за нежности, Бамбри? Ты мне сейчас шею свернешь.

Она горячо зашептала ему, а я похолодела, не зная, что она понарасскажет графу. Может, пожалуется на жестокую мачеху?

Но глядя на шепчущихся отца и дочь, я ощутила еще сожаление, грусть и зависть. Мой отец был строг в воспитании, и о том, чтобы вот так броситься ему на шею не могло быть и речи. Во время болезни он сильно изменился, но и тогда предпочитал держать нас с сестрами на расстоянии.

— Через полчаса будет ужин, — объявила Барбетта, угадав мои чувства. — Миледи, вы не хотите проследить, как сервируют стол?

— Да, обязательно, — я взяла служанку под руку, и мы пошли в кухню, оставив отца и дочь наедине.

На ужин подали мясной сборный суп с сырными гренками, фаршированную курицу и сладкий пирог с вишнями, вываренными в меду. Бамбри уплетала все за обе щеки и болтала не переставая, рассказывая отцу о том, как она устроила на псарне собак. Он слушал с интересом и что-то уточнял у нее, советовал. А иногда они принимались спорить — как лучше держать такс, например. На сене или на войлочных подстилках.

Барбетта посмотрела на меня из-за кресла графа со значением, и я кивнула ей. По- моему, все были довольны в этот вечер, и у меня не было повода грустить, но тоска, а еще больше — непонятный страх сжимали сердце.

После ужина, пока служанки убирали со стола, а мы с Барбеттой обсуждали завтрашнее меню, Бамбри повела отца показать комнаты. Он хотел что-то сказать мне, но Бамбри вцепилась в него, словно клещ и утащила наверх. Вскоре со второго этажа послышался ее пронзительный смех.

— Не сердитесь на нее, миледи, — сказала Барбетта после того, как я в очередной раз вскинула голову, прислушиваясь к голосу Бамбри, раздававшемуся сверху. — Пусть получит отца на вечер, ночью-то он все равно придет к вам.

Я покраснела почти до слез, и служанка понимающе отвернулась.

Мне было стыдно лгать ей, но объяснить Барбетте, что наш с графом брак всего лишь видимость, я не могла. Если бы он бывал дома чаще, слуги, возможно, догадались бы обо всем, но пока тайны была сохранена.

Отправляясь к себе в спальню, я невольно прислушивалась — не раздастся ли снова голос Бамбри, и не ответит ли ей что-нибудь отец. Но в замке было тихо, и только на первом этаже бормотали слуги, укладывась спать.

Граф де Конмор вышел из темноты так неожиданно, что я налетела на него, ударившись щекой о твердую грудь.

— Должен поблагодарить тебя, — сказал он. — Все преобразилось, как в сказке.

— Не стоит благодарности, — ответила я с поклоном. — Это моя обязанность, как вашей супруги.

— Супруги… — откликнулся он эхом, и протянул мне левую руку, развернув ее ладонью вверх.

Сотни безумных мыслей одновременно пронеслись в моей голове. Сердце застучало, и дышать стало тяжело. Рука моя словно налилась свинцом, и я медленно-медленно подняла ее, чтобы вложить в руку графа.

— Дай ключ, — сказал он.

Волшебство пропало мгновенно. Только сердце застучало еще быстрее, на сей раз

— от страха. Медленно-медленно я потянула ворот платья, чтобы снять цепочку. А вдруг граф сразу поймет, что нарушила запрет и побывала в той самой комнате, куда мне было заказано заходить? Но ключ не изменился, я разглядывала его на сто раз!

— Милорд! — окликнул Пепе снизу. — Там пришли просители — у них что-то важное!

Граф остановил меня жестом и спустился на первый этаж, а я с облегчением перевела дух, получив недолгую отсрочку.

47

Надо ли говорить, что ночь я провела дурно, мучаясь кошмарами. Мне все время казалось, что сейчас войдет мой муж, требуя ключ, а потом обвинит меня в нарушении запрета. Украденный кусочек я предусмотрительно спрятала под подошву туфли, боясь, что он будет обнаружен.

Но наступило утро, а граф так и не явился.

Правильно ли я сделала, нарушив запрет мужа? Пусть и из лучших побуждений, но получалось, что я предала его. Показалось ли мне, или вчера между нами, действительно, что-то произошло? Что-то странное, удивительное, волшебное? Меня мучили угрызения совести, и непривычно волновалось сердце. Спускаясь в кухню, я невольно прислушивалась и посматривала на лестницу — не появится ли муж?

Приступив к приготовлению завтрака, я узнала от Барбетты, что граф опять уехал ночью по каким-то срочным делам, но скоро должен был вернуться. Лучше было бы не вызывать подозрений, но я все равно сбежала из замка, убеждая себя, что это — не бегство, а необходимость.

Какая была необходимость наблюдать за тем, как слуги очищают от снега садовую беседку — я бы связно объяснить не смогла, но упорно стояла на морозе, спрятав руки под накидку, и смотрела, как строение обметают от снега и скалывают намерзший лед. Скульптура наверху, показавшаяся мне по приезду горбатым гномом, на самом деле изображала лебедя. То ли от времени, то ли по другим причинам тонкая шея лебедя обломилась, и теперь безголовая птица представляла собой крайне жалкое зрелище. После того, как счистили снег, я нашла и саму лебединую голову — она валялась возле беседки, намертво вмерзшая в землю. Работа была очень тонкая — клюв, глаза, каждое перышко было выточено с огромным мастерством.

Я спросила у старого Сквирри, как сломалась статуя и почему ее до сих пор не починили.

— Так милорд не велел ее трогать, — пояснил старик, опираясь на метлу, которой смахивал снег с каменных плит, — он сам и разбил ее. После того, как вторая миледи погибла.

— Сам разбил? Зачем?

— Вот уж не знаю, миледи, — старик развел руками. — В Конморе не принято, чтобы слуги расспрашивали хозяев о том, зачем они делают то или это. Если вам интересно — сами и спросите. Но на вашем месте я не стал бы этого делать…