Картограф

Испуганный Филя молча обозревал свои конечности, как будто они заявили о независимости и попросились выйти из состава тела.

– Не знаю, - проблеял он и попытался отколупнуть одну чешуйку. С тихим шелестом она отделилась от кожи и упала на простыню.

– Я вам скребок принесу, - сказала Варвара Михайловна и ушла.

Весь вечер он драл чешую с ног. Она летела во все стороны, но ее будто и не становилось меньше. Кончилось тем, что он до крови расцарапался, а все же не преуспел. Витя, вертевшийся рядом, подлил масла в огонь:

– Будет тебе! Ну чешуя, ну и что? У меня цыпки были, во втором классе или в третьем. Глянь-ка, у тебя еще одна седая прядка.

– Где?
– крикнул Филя, хлопнув себя по голове в нелепой попытке удержать на ней цвет.

– У другого виска вылезла. Теперь эта, как ее, симметрия!

Филя с трудом поднялся и подошел к зеркалу. Так и есть - седеет! Скоро совсем превратится в старика - косматого, белого, как лунь. И чешуя, чешуя! Кто он? Тоже чудовище? Чего ждать - клешней, хвоста, копыт? Филя взвыл и ничком бросился на тюфяк.

– Не убивайся, девки и такого тебя полюбят. Седина в бороду - бес в ребро.

– Заткнись!
– проревел Филя.

– Да, про беса - это я загнул. Ладно, отдыхай. Завтра придумаем, как отскоблить твою чешую. А волосы покрасишь. Я тебе басмы куплю. Будешь натуральный брунет.

Филя застонал. Когда же кончатся его беды, когда?

Благодетель

– Никак не пойму, что ты нарисовал, - сказал Витя, в задумчивости разглядывая карту.
– Где это место? Куда ехать?

– Надо было мелким планом взять, - усмехнулся Филя.

– Да, надо было! Ты, брат, оплошал.

– Меня вообще-то никто не спрашивал. Оно само себя рисовало.

– Это как?
– спросил Витя.
– Взяло и проступило? А руку тогда зачем резал?

– Да нет, ты не понял. Я почти вслепую все делал. Как бы в бреду. А потом... упал и смазал.

Филя решил не рассказывать Вите про Грифона. «Это личное, - думал он.
– Какой художник пускает к себе в мастерскую?» Хотя в глубине души он боялся, что Витя его осудит. Ведь обидел же он Грифона? Обидел! Кто виноват, что карта испортилась? Он, Филя!

– У кого бы узнать, где это, - бормотал Витя.
– Кустики вроде знакомые, а дома такого не знаю. И что за гадина в углу?

– Не гадина, а крот. По-моему, вышло мило. Смотри, как я шерстку прорисовал. А рыльце, усики?

– Я и говорю - гадина. Смотреть тошно, - Витя зспрятал карту под матрас и принялся одеваться.
– Пойду огурцов ловить.

– Кого?
– моргнул глазом Филя и живо представил, как Витя прыгает по сугробам, гоняясь за шустрым огурцом, ловит его в варежку. Мышкует.

– Огурцы, - разулыбался Витя.
– Это типа тебя. На остановке автобус ждут, мерзнут, я подъезжаю, дверь настежь, «здрассьте, до Студеной синюха, до Галантерейки целковик». Вот и огурцы!

Филя помолчал и как бы невзначай спросил:

– А зачем тебе карта? Что ты ищешь?

Витя обернулся:

– Много будешь знать, скоро состаришься. Ты свое дело сделал, дальше мое.

И ушел. Какие могут быть проблемы у витязей, размышлял Филя. Что ему надобно? Жену-богатырку? Молодильных яблок ведро? Сразиться со Змеем? Если последнее, то можно не трудиться: он и так тут по ночам вертится, Додоном зовут. Сшибить бы ему голову, и дело с концом. Филя почувствовал, что закипает. Этот Додон! Эта тварь летучая!

А все дело было в том, что кровь в нем заговорила. Чуть опускались сумерки, она томила, звала, гудела, как пчелы в улье. Простыни промокали до нитки, Варвара Михайловна замучилась менять. Он пытался спать днем, чтобы случайно не нарисовать карту. Черную книгу подальше запер, не рвал больше из нее страниц. Но зов становился невыносимым, и он побежал к соседям за молоком. Филя решил, что в этот раз он нарисует карту для себя и завяжет с адским ремеслом навеки.

В два пополудни в комнату зашла Вера. В последнее время она была сама не своя: хмурая, тусклая, волосы повисли мочалкой, губы рассохлись, как корыто. Под глазами залегла синева. Духи и те подешевели. Уж не кремом ли от комаров она себя мажет, думал Филя, внюхиваясь. Может, к ней пристает в банях гигантский кровосос?

– Послушай, Филя, - сказала Вера устало.
– За тобой должок, помнишь?

– Помню, - ответил Филя и напрягся. Что она от него потребует? Деньги были на исходе, впору побираться, да кто ему подаст? Отощать бы еще на полпуда, тогда можно сесть на паперти и шапочку прихожанам протягивать.

– Пора платить.

– У меня нечем, - пробормотал Филя, краснея.
– Подожди немного, я найду работу, и тогда отдам.

– Деньгами ты со мной не расплатишься. У тебя столько нет, и никогда не будет. Хотя ты же картограф, чем черт не шутит? Только мне дожидаться, пока ты разживешься деньгами, не с руки. Мне сейчас надо.

– Чего же ты тогда хочешь?

Он спросил, а сам уже понял. Карту, карту ей! Будь она неладна! Ведь ничем не помогла, вместо краба омара подсунула. А он плати!

Вера посмотрела на него печально и сказала:

– Я тебя продала, Филенька. Дешево продала.

– Кому?.. То есть как продала?

– А вот так. Он приедет сегодня, работать на него будешь.

– Кто приедет?

– Благодетель, - тихо сказала Вера.

Филя захлопал глазами, как совенок, которого только что вытащили из дупла. Он продан в рабство? Это как? Отменили же его, государя императора батюшка отменил! Он свободный человек, а не горшок какой-нибудь, чтоб им торговали в базарный день.

– Но я не хочу на него работать!

– Тогда он тебя убьет, - просто сказала Вера, подымаясь.
– Сочувствую.

– Постой, зачем ты так со мною? За что?

На лицо Веры наползла кислая мина.

– Разве это за что-то делают? Я ему была должна, а ты - мне, вот и в расчете.

– Три шкуры дерешь, Вера, - сказал Филя, стискивая зубы.
– Знал бы, не связался.

– Жизнь - стерва, Филенька. Жизнь - стерва.

На секунду ему показалось, что она плачет, но когда Вера повернулась к нему лицом, он понял, что это были не слезы, а странная пелена, которая окутывала роговицу, как кисея.

– Да ты... да ты что-то колешь?
– в ужасе спросил Филя.

– Только посмей пикнуть! Пожалеешь, что на свет родился. Ничего я не колю, просто не выспалась, ясно? Разговор окончен, жди гостей.

Разъяренная, Вера умчалась. Филя в растерянности метался по комнате. Что ему делать? Вера попала в западню, как вызволить? Что он знает о наркотиках? Ровным счетом ничего. Читал в книжках, отец рассказывал, как его товарищ от них сгинул. А чем лечить - никто не сказал. Может, запереть Веру в чулане на пару дней, чтобы отошла, поговорить, вдруг одумается? Или в госпиталь сдать? В наши дни все исцеляют - и свинку, и чуму. И заразы мужские. Медицина далеко шагнула, прогресс и прочая, прочая.