Кастро Алвес
Шрифт:
142
моряк, беспризорник, ставший рабочим-активистом. Вокруг героя теснился мир
предместий города Баии с его горестями и надеждами, поисками правды и счастья,
суевериями и удивительной поэтической фантазией. Амаду умеет оживлять в своих
книгах подлинную народную среду, это сказалось и во многих главах «Кастро Алвеса».
Но Амаду не только описывал, как живет народ; в самой структуре повествования, в
композиции, в образных средствах, в языке он передал особое, народно-поэтическое
восприятие
как «ABC» — популярнейший вид народной баллады, рассказывающей о жизни и
подвигах какого-нибудь прославленного в народе разбойника, силача, уличного певца.
Это не только прием композиции: деление произведения на короткие главки,
напоминающие строфы «ABC», начинающиеся с каждой следующей буквы алфавита.
Амаду рассказывает о своих героях так, как это делает фольклорное повествование,
писатель как бы прячется за легендой, отождествляет себя с уличным певцом, с
рассказчиком историй, передающихся из уст в уста среди портового люда Баии.
Для
143
фольклора вообще характерно «укрупнение» образа. Народная легенда не дробит
человеческий характер, а рисует его обобщенно, в самых сильных движениях души,
немногими напряженными красками, избегая полутонов. И Амаду не подвергает
характеры своих героев скрупулезному психологическому анализу, достигшему такого
совершенства в современной литературе, а сохраняет их цельность, так что
подробности кажутся скрытыми дымкой народной легенды. Эти черты фольклорного
стиля мы узнаем и в книге о Кастро Алвесе: и в приподнятой, чуть декламационной
интонации, и в лирических отступлениях, и во всем строении повествования. Как в
народной песне, каждый образ здесь несет свою неизменную лирическую тему (Леони-
дия — верность, Идалина — нежность, Эужения — трагическая страсть и т. п.).
Психологические нюансы сглажены, в людях выделена какая-то одна главная черта
характера, определяющая их отношение к Кастро Алвесу и его поэзии. Читатель
погружается в стихию народной лирики, из которой выросла поэзия Кастро Алвеса,
ощущает страстность в утверждении и отрицании, страстность в любви и борьбе,
присущую поэзии бразильского народа и вобранную музой Кастро Алвеса. Мы не
только узнаем о жизни и творчестве поэта, мы переживаем с ним и за него, его история
трогает и потрясает, как песня. Сопереживание, которое вызывает в народе созданный
его же гением фольклор, — вот к чему стремился Жоржи Амаду.
Но это обязывает нас к некоторым пояснениям и уточнениям. В книге идет речь об
одном из важнейших этапов в истории Бразилии и ее литературы, о сложных
общественных и эстетических процессах. А путь, избранный Жоржи Амаду, не всегда
позволял ему вдаваться
в исторические и тем более теоретические рассуждения,некоторые важные проблемы он не анализировал, а упрощал, чтобы повествование
было понятно и воздействовало бы эмоционально на читателей любого уровня.
Прежде всего это вопрос о происхождении бразильского романтизма и европейских
влияниях на бразильских поэтов. Романтизм в Бразилии не был ни следованием
европейской моде, ни подражанием европейским романтикам. Эпоха общественных
сдвигов и потрясений, начавшаяся с провозглашения независимости Бразилии (1822) и
вооруженных демократических движений тридцатых-сороковых годов, затем тяжелый
затяжной кризис рабовладельческой монархии и, наконец, новый общественный
подъем, вызванный борьбой за отмену рабства и установление республики, — вот
основа бразильского романтизма, источник его оригинальности. И в движении
литературы, в смене одного романтического течения другим ясно прослеживается
глубокая связь с историческими судьбами страны. Выдающиеся романтики старшего
143
поколения: Гонсалвес Диас и Жозе де Аленкар (тот самый, что радушно принял Кастро
Алвеса и способствовал его общенациональной славе) были вдохновлены эпохой
достижения независимости. Они основали «индианист-скую» школу в литературе, ибо
этический идеал они связывали с индейцем как исконной, подлинно национальной,
наиболее
144
близкой к родной природе частью бразильского народа. Индейцы в их книгах
наделены самыми благородными, рыцарскими чертами характера — в этом многие
критики усматривали подражание Шатобриану. Но нельзя забывать, что там, где Шато-
бриан искал экзотики, убежища от европейской действительности, бразильские
романтики приближаются к действительности, к прошлому своего народа, к его борьбе
за независимость. Индейцы в их книгах противопоставлены всему португальскому,
колонизаторскому, чужеземному. И даже идеализируя индейцев, бразильские
романтики воссоздали впервые в литературе многие подлинные черты жизненного
уклада индейских племен, их мировосприятия, познакомили современников с
индейским фольклором.
Уже опыт индианистской школы убеждает, что европейская литература служила как
бы эстетическим университетом для молодой, не имевшей еще собственных традиций
бразильской литературы. У европейских романтиков черпались формы и образные
средства (так, Аленкар учился строению романического сюжета у Вальтера Скотта), но
сам отбор этих средств определялся прежде всего отношением писателей к проблемам
национальной жизни.
Гонсалвес Диас и Аленкар были в поре творческой зрелости, а в бразильской