Кэннон

— Прости, — говорит он.

— Всё в порядке. Это просто немного крови.

Он приподнимает мой подбородок и смотрит на меня.

— Не за это. За «до», — говорит он. — За выпускную вечеринку.

— Ты сказал, что у меня целлюлит на заднице.

Хендрикс ухмыляется и убирает руку с моего лица, проводя обеими ладонями вниз по моему телу и по заднице:

— Я говорил тебе, насколько, по-моему, привлекателен целлюлит?

— Забавно.

— Я был глупым ребёнком, Эдди, — произносит Хендрикс. — И я не хотел, чтобы мои друзья-придурки приближались к тебе.

— Потому что ты хотел меня.

— Потому что я хотел тебя больше, чем мог, чёрт возьми, дышать, Эдди.

— Я думала, ты ненавидишь меня.

— Я ненавидел то, что не мог обладать тобой.

— Почему ты никогда…?

— Потому что ты была моей сводной сестрой. И ты была на год моложе меня, — говорит он. — И я был…

— Придурок.

— Эта часть не изменилась, девочка Эдди.

— Мы должны… вернуться внутрь, Хендрикс.

Я стою здесь, прижатая к его твёрдости, пульсация между моих ног настойчива, но я говорю ему, что мы должны зайти внутрь.

— Ты права, — говорит он, проводя большим пальцем по моей губе. Мои губы приоткрываются, и я касаюсь языком его кожи, пробуя соль на вкус. — Мне определённо не следует делать то, что я хочу сделать с тобой прямо сейчас.

— Ч-что ты хочешь сделать?

Мой голос срывается, и я с трудом произношу вопрос. Я не должна была задавать этот вопрос. Я не должна была стоять здесь, прижимая палец Хендрикса к губам. Мне не следовало целовать этот большой палец так, как я делаю это сейчас. Я не должна смотреть, как выражение его лица меняется на выражение необузданной похоти, и слушать, как он стонет, медленный рокот желания у него под носом.

Я не должна делать ничего из этого. Прикасаться ко мне Хендриксу опасно. Это не игра, не тогда, когда на карту поставлена моя карьера. Не тогда, когда всё, ради чего я работала, поставлено под угрозу. Я знаю это, я говорю себе это, и всё же я не двигаюсь. Каждая клеточка моего тела напряжена в ожидании его.

— Я хочу попробовать тебя на вкус, — произносит он. — Я хочу стянуть с тебя эти штаны и хочу встать на колени прямо здесь, под дождём, и засунуть свой язык внутрь тебя. Я хочу почувствовать, как ты кончаешь мне на лицо, Эдди. Я хочу погрузить свой член в тебя и почувствовать, как ты кончаешь вокруг меня, — рука Хендрикса лежит у меня на спине, притягивая меня к себе, и я чувствую, как его твёрдая эрекция прижимается к моей ноге. Если бы его слова не говорили мне, что он хочет меня, это сделало бы всё совершенно ясным.

— Я… — начинаю я, но его рука возится с пуговицей на моих джинсах. — Чёрт, Хендрикс.

Он скользит рукой вниз по передней части моих брюк, под трусики, и я сжимаю его бицепс, когда тепло пробегает по моему телу от его прикосновения.

— Ты такая чертовски мокрая, — говорит он.

Я не могу говорить, не могу издать ничего, кроме сдавленного крика, когда он прикасается ко мне, его мозолистые пальцы грубо касаются моего клитора. Желание проходит сквозь меня, как электричество, и каждая частичка меня словно в огне.

— Я хочу тебя, — говорю я. Я произношу эти слова. Вслух. Окончательно. — Я хочу тебя.

Хендрикс издаёт рычание себе под нос, первобытное по своей интенсивности, и я думаю, что он собирается сорвать с меня одежду прямо здесь, на улице, под проливным дождём, и мне всё равно. Я хочу его больше, чем когда-либо кого-либо хотела. За пять лет ничего в этом не изменилось. Это желание стало только сильнее.

Сверкает молния, на мгновение озаряя всё ярким белым светом.

— Мы должны вернуться, пока в нас не ударила молния, — говорю я, и когда Хендрикс скользит пальцами у меня между ног, я раздавлена разочарованием.

Затем Хендрикс прижимает меня к дереву, стаскивает с меня штаны и сдёргивает их с бёдер. Прежде чем я успеваю сказать что-нибудь ещё, он стягивает и мои трусики с бёдер.

— Я говорил тебе, как сильно мне нравится эта задница? — спрашивает он.

Я ухмыляюсь, как идиотка, и, должно быть, выгляжу как идиотка, здесь, в чёртову бурю, прислонившись спиной к дереву, со спущенными до колен штанами. Но у меня нет времени думать о том, как выгляжу или о том, что мы оба промокли до нитки, прежде чем Хендрикс опускается на колени между моих ног и накрывает мою киску своим ртом. Он исследует меня своим языком, облизывая и посасывая мой клитор, и я издаю громкий стон, который теряется в шуме бури.

Он не торопится меня вылизывать. Это не медленно и томно. Он пожирает меня так, словно думал об этом годами и не мог насытиться, и я закрываю глаза и отпускаю его. Я притягиваю его голову к себе, когда он втягивает мой клитор в рот, снова и снова проводя по нему языком кругами. Когда он скользит пальцами внутрь меня, я уже так близко, что почти кончаю от этого ощущения, и я знаю, что хочу большего. Я хочу его всего.

Я стону его имя, не заботясь о том, насколько громко, потому что его уносит ветром, призывая его трахнуть меня сильнее пальцами, когда на самом деле я хочу его член. Когда он стонет, вибрация отражается от моей киски, поднимая меня выше. Я провожу руками по своей груди, едва прикрытой прозрачной тканью рубашки, и возбуждение практически сводит меня с ума. Я хочу подождать, насладиться тем, как он делает то, что он делает у меня между ног, но Хендрикс завёл меня так далеко, что я не могу. Кончая, я выкрикиваю его имя, мои руки сжимают его голову, а мышцы сжимаются вокруг его пальцев. Освобождение настолько сильное, и я так долго ждала, чтобы быть с ним, что плачу, когда кончаю. Я, блядь, рыдаю и слёзы смешиваются с дождём.

Глава 15

Хендрикс

Пять лет назад

Я смотрю на дом в последний раз, прежде чем уйти. Сейчас пять утра, а солнце ещё не взошло. Я убегаю из этого места как трус, ни черта не сказав Эдди. Даже не попрощавшись. И уж точно не то другое, что я должен был бы сказать, то, что действительно важно.

Таксист закрывает багажник, и я откидываюсь на спинку сиденья, отказываясь оборачиваться и оглядываться на это место. Так будет лучше. Вчера вечером я попрощался с нашими родителями. Мой отец дал мне свой единственный мудрый совет:

— Не подставляй морскую пехоту.

Эдди была единственным человеком, которого я хотел увидеть, но прошлой ночью она ушла в кино или куда-то ещё со своими друзьями, и я не стал будить её сегодня утром. Это оправдания, которые я придумывал себе, и они полная чушь. Я мог бы увидеть её. У меня просто не хватило смелости.

Я смотрю на конверт в своей руке, на записку, которую я собирался оставить для неё, но струсил, прежде чем успел просунуть её под её дверь. Вместо этого я стоял там, уставившись на дверь этим утром, моё сердце громко билось в груди, желая, чтобы она открыла дверь, чтобы я мог сказать ей лично. Я засовываю конверт в свой рюкзак.

Нахуй.

«Я забуду её», — говорю я себе.

Проблема в том, что я знаю, когда лгу себе, и эта ложь очень большая. Эдди не из тех девушек, которых можно забыть.

***

Наши дни

— Я не пойду внутрь, — говорит Эдди. Она стоит у машины, прикрыв голову зонтиком, что выглядит нелепо, поскольку она уже промокла до нитки. Я стою на приличном расстоянии от неё, просто на случай, если кто-нибудь наблюдает за нами, когда я действительно хочу закончить то, что мы начали. — Я не хочу их видеть, особенно после…