Кеша

Отведя на секунду глаза от компютера, Ира успокоила меня : " Ложись спать, уже поздно. И не волнуйся пожалуйста, ничего не случится". Действительно, первый час ночи, вставать завтра рано, Катьку собирать в школу после выходных нелегко...

Тем не менее, беспокоясь за Кешу, позволил себе пять минут отсрочки и заварил чаю. Заглянув напоследок к Кеше, я сразу понял, что дела его плохи. На моих глазах птенец медленно завалился набок, наполовину прикрытые желтой пленкой глазки-пуговки закатились, растопыренные лапки обмякли. Кеша не шевелился. Сбросив одеяло, я внимательно посмотрел на него, пытаясь угадать еле различимые вздохи-выдохи, покачивания крошечной грудки. Напрасно: выпавший из уютного родительского гнезда Кеша не вынес тягот сытной и безопасной, но такой странной и чужой жизни. Стало грустно - я заметил, что с возрастом каждый пустяк способен надолго испортить настроение и заслонить собой, хоть и временно, ежедневные маленькие радости и надежды на лучшее, двигатели жизни. Но Кеша и не был пустяком - славный кроха, он за эти два дня сильно привязал нас к себе. Трудно сказать чем: беспомощностью и доверием, полной зависимостью от нас, смешным нахохленным видом, Катькиной доброй озабоченностью и миром в семье..

Словом, я расстроился не на шутку. " Ир, кажется Кеша бедный того... " - прикусив губу, я понуро качнул головой.

" Умер?" - закончила мысль Ира.

" Да - похоже не выдержал вашего режима кормления"

" Жалко... Возможно, конечно, что перекормили... Кто же знал... Катька будет переживать..."

Ира выглядела растерянной - видно было, что она сама не ожидала такого печального исхода.

Захватив корзинку с Кешей, я вышел на задний двор. На улице было прохладно, шел проливной дождь, блестела под ярким светом лампы-сенсора мокрая трава. Я положил салфетку с птенцом на ступеньки крыльца и тронул Кешу пальцем - никаких сомнений быть должно, ведь завтра придеться отчитываться перед Катькой. Ничего не произошло - тельце безжизненно перевернулось на спину. Сходив за лопатой, я выкопал маленькую ямку рядом с кустом сирени у забора, и положив туда завернутого в салфетку Кешу, насыпал сверху приметный холмик. Вот так, волею случая обратив наше заботливое человеческое внимание на крупицу окружающей нас живой неразумной среды, мы наделили ее душой, характером и соображением, свойственным людям. А может, у природы есть все эти качества и без нас, но только чуткость и любовь к ней позволяют их разглядеть?

Утром следующего дня, едва проснувшись, Катенька спросила о Кеше.

" Кеши не стало, Катька" - выложил я грустную новость и тут же попытался перевести разговор на другую тему.

"Как? Почему? Что случилось - он умер?" - мигом встрепенулась Катя.

– "Дикие птицы обычно не выживают в домах у людей. Наверное, чего-нибудь ему у нас не хватало, а мы проглядели...А может, ранка от укуса Пушка воспалилась... Не знаю, доча..."

Катя посерьезнела, но не расплакалась и держалась на удивление стойко. Во время завтрака и в машине, на пути в школу, почти не разговаривала, однословно и задумчиво отвечая на мои вопросы. Я, конечно, понял, что она обдумывает потерю Кеши и старался отвлечь Катьку совершенно посторонней болтовней. Вечером, по дороге домой, Катя призналась, что думала о Кеше весь день.

"Папа, а можно нам дома птичку завести? Я буду за ней смотреть, кормить, ухаживать - ну пожалуйста?"

"Помнишь, у нас жил попугайчик Рома пять лет назад? У Алены началась аллергия к его пуху - ему нравилось перышки у себя на грудке выщипывать и они разлетелись по всем комнатам - пришлось Ромку продать соседям... Да и потом Пушок вряд ли подружится с твоей птичкой, а это для нее может плохо закончится."

Как я и предполагал, дома Катька попросила показать ей, где я закопал Кешу. Мы вышли во двор. Холмик у забора уцелел, несмотря на вчерашний ливень. Катенькины большие, ярко-голубые глаза наполнились слезами.

" Я очень полюбила Кешу" - совсем тихо произнесла она.

"Мы все к нему привязались, доча" - я обнял Катьку - "У робинов весной и летом рождается несколько птенчиков и кто-то из них обязательно должен выжить."

"Папа, сорви, пожалуйста, одну розочку" - Катька показала на куст дикой розы, нависший над забором. Стараясь не уколоться, я отломил веточку с красивым темно-бордовым цветком и аккуратно воткнул ее в бугорок земли, под которым лежал наш друг Кеша.

"Ладно дочка, не расстраивайся - жизнь продолжается. Грустная, конечно история, но что поделаешь. А как у нас с уроками? Сделала?"

Катька, смахнув пальчиком слезу, мгновенно переключилась. "Пап, посмотришь со мной телевизор - сегодня новый эпизод?"- вот уже и улыбнулась лукаво, просяще.

"Ну конечно, о чем разговор!"

2007

Лошак,

или

дружелюбный наблюдатель

рассказ

Лев Немчинов

" - Ты знаешь, как и большинство наивных читателей, я всегда на стороне авторских симпатий...

– Федя, имей ввиду, изложение от первого лица далеко не всегда подразумевает правоту рассказчика"

Время от времени Лошак как бы про себя, но достаточно громко бормочет "Вау", покачивает головой поджав губы (будто что-то никак не ладится) щелкает пальцами или вздыхает, словно бы в раздумье топчется по комнате взад-вперед. Вроде мысль хорошая неожиданно озарила или нашел чертовски интересное место в статье. На экране его компьютера, тем временем, прочно засел какой-то прибалтийский сайт - похоже, новости - не хочешь, да заметишь, что текст не английский. Читает днями: политически, видимо, активный товарищ. Повозится немного в лаборатории и скачет вниз по лестнице в кабинет, топая тяжело и гулко, так что пол слегка трясется, и громко шурша штанинами джинсов - ноги при ходьбе широко не расставляет. Безошибочно можно определить по этим звукам его приближение.

Стол его крайний в офисе, рядом с дверью в коридор, обычно открытой настежь - иначе дышать нечем, окна здесь не открываются, искусствений климат, Америка. Естественно, по коридору постоянно кто-нибудь ходит и компьютер Лошака, а также его уткнувшаяся в экран башка, очень хорошо заметны проходящим. Реакция Лошака на мелькаюших в холле сослуживцев весьма характерна, с позиции, так сказать, понимания легкой доступности экрана его монитора праздному взору коллег: услышав приближающиеся шаги, он первым делом меняет страницу-сайт, о чем свидетельствует легкий щелчок мышки, затем придвигает к себе одну из лежаших на столе бумаг и сосредоточенно склоняется над ней. Проходя мимо по своим делам, люди часто и непроизвольно пялятся в открытые двери - бесцельное, безобидное, объяснимое любопытство. Расчет Лошака прост и наивен: вид его серьезной и озабоченной физиономии в короткое мгновение пересечения дверного пространства кабинета и брошенного невзначай взгляда, несомненно вызовет у проходящих мысль о его неустанной умственной работе и занятости.

На этом его уловки, однако, не заканчиваются. Лошаку, по ему одному ведомой причине, нужно обязательно знать, кто именно мог оказаться случайным свидетелем его не связанного напрямую с работой любопытства - в том случае, если он не успел сменить страничку интернета. Поэтому он всякий раз оглядывается на проходящего будто невольно, приветствуя его своеобразным поворотом головы и мутным задумчивым взглядом. Особенно - и по-настоящему смешно - вся эта процедура выглядит, когда по коридору проходят несколько человек, один за другим, с коротким интервалом: щелчок мышки, усталый вздох, рассеянный наклон к ящику стола или быстрое перекладывание журнала-ксерокопии поближе к себе, поворот головы "кто же там идет?" и почти тут же карикатурное повторение действа для одурачивания ничего не подозревающих прохожих, которым, вообщем-то, глубоко наплевать и на самого Лошака и на его невинные шалости.

Но они мелькают в дверном проеме, туда-сюда, заставляя Лошака безостановочно и затравленно озираться. Вид у него при этом довольно испуганный, как-будто удара по голове сзади ожидает. Раздраженный этими непрестанными оглядываниями, я, входя в офис, одно время встречал его вылупленные в мою сторону глаза нарочито растянутой идиотской улыбкой и помахиванием ладони перед собой - как флажком. Лошак, видимо, заметил эту нескрываемую издевку, но инстинктивно продолжал дергаться при моем появлении, ограничиваясь при этом исполнением лишь начальной части своего маскирующего ритуала, то бишь озабоченным лицом и сосредоточенным взглядом в любую оказавшуюся поблизости статью. Позже я заметил, что в те редкие моменты, когда компьютер его был на самом деле занят чем-то так или иначе относящимся к работе, спина Лошака оставалась уверенно неподвижной и голова не озиралась испуганно при каждом шорохе - все законно, бояться нечего, поглощен работой.

Своеобразие Лошака и маленькие странности его поведения этим не исчерпываются. Например, он весь день жует - ест часто и по-немногу. Приносит с собой десяток бутербродов из дешевого, ватного американского хлеба с сыром и воспитанно -бесшумно их поглощает. Лишь иногда слышится скромное пожевывание да невольно вырвавшийся ик. Много пьет кофе, регулярно таская со второго этажа, где у нас в конференц-зале электрический чайник, вместительную глиняную крушку с непременно лежащей на ней поперек ложкой. Идет медленно, стараясь не расплескать кофе, наклонившись вперед и оттопырив массивный зад, держа кружку в правой руке и слегка выставив левую в сторону для равновесия. Тихонько хлюпая, пъет, читая свои новости.