Кеша

Зная, как нелегко иностранцам в Штатах на первых порах - в особенности не гостиничным туристам-однодневкам, а приехавшим надолго - я настойчивым, не вызывающим сомнений в моей искренности голосом, предложил обращаться ко мне, если нужна будет машина. Тротуаров здесь почти нет, расстояния не пешеходные, общественный транспорт в зачаточном состоянии - владельцы автомобильных компаний такой вольности не допустят, экономически невыгодно. Без своих колес человек попросту унижен и в какой-то мере бесправен - поход за продуктами превращается в рискованное путешествие по обочине шоссе с ограничителем скорости 45 миль в час (72 км). Удивленные и недоумеваюшие взгляды буравят тебя сквозь лобовые стекла встречных авто: бездомный, безработный, безлошадный - а одет вроде неплохо!? А как с ребенком к доктору попасть если нет прямого автобусного маршрута? Лошак кивнул, поблагодарив.

Компьютер Билл ему еще не успел купить и я не сомневался, что Лошак рано или поздно предпримет попытку воспользоваться моим. Хотя компьютеры являются собственностью института и никакик личных секретов храниться в них не должно, пользоваться чужими PC без разрешения владельца не принято. Отказывать Лошаку я не собирался - раздражения, неприязни или других негативных эмоций я к нему в ту пору не испытывал и лишь надеялся, что он догадается уладить "компьютерный вопрос" предварительной просьбой. Просьбы, однако, не последовало. В следующий понедельник, придя на работу, я сразу заметил, что в особом приглашении Лошак не нуждался: компьютер был включен, монитор и клавиатура непривычно передвинуты чужой рукой.

"Я немного поработал на вашем компьютере - и тут же, отвечая на свой вопрос - "Надеюсь, это ничего". Разозлившись, что мои предчувствия оправдались так быстро и сполна, я вполголоса сердито пробормотал что, мол, сначала следовало бы спросить, а потом работать. С этого момента мои отношения с Лошаком по обоюдному молчаливому согласию ограничивались формальным приветствием по утрам и прощанием вечером. По понедельникам я по-прежнему обнаруживал, что моим компьютером пользовались: в выходные дни Лошак приводил в кабинет свое семейство и без второго компьютера, по-видимому, было не обойтись. Наивные предосторожности, вроде защищенного кодом перехода от нерабочего состояния экрана к активному, не помогали: компьютер попросту отключался и при повторном его включении пароль не требовался. Выключить машину правильно ума, вероятно, не хватало - упускали момент, монитор автоматически переходил в режим экомомии, и, так как кода семья не знала, отключали, не мудрствуя лукаво, кнопкой. Меня по утрам встречала записка:

"Компьютер отключен неверно. Начинаю проверку диска".

Только с введением замысловатого кода БИОС Лошак, кажется, сдался. Да и нужды не было: через пару недель Билл раскошелился на новый PC для своего стажера. Потянулись долгие и неуютные для меня сначала два, а потом и все три года - Лошаки попросили продления срока стажировки до трех лет. Прямых столкновений и конфликтов как таковых не было, лишь постоянная натянутость отношений, скованность, едва скрываемое раздражение, висящее в воздухе чувство взаимной неприязни.

В те дни, после десяти долгих лет, моя семья получила американское гражданство. Другого выхода добиться чего-нибудь в этой стране у нас не было, а возвращение к нищенским зарплатам, в бездомье, национальную рознь, не имело смысла. Россия своих детей, разбросанных десятилетиями советской власти по национальным окраинам страны, не ждала, не звала назад и не привечала вернувшихся. В этом же году, судьба решила порадовать нас еще: так как гражданство давало право претендовать на ставку научного сотрудника в любом федеральном учреждении, я, успешно пройдя по конкурсу, получил постоянную работу в нашем институте. Вот так всегда: или ничего, или все сразу.

Научному сотруднику полагалась своя лаборатория и впридачу отдельный кабинет. На выбор, мне предложили перебраться в другой офис этажом ниже или остаться в теперешнем, "переселив" вниз Лошаков и Матильду. Переезд сулил много хлопот; к тому же за три с лишним года я привык к этой светлой просторной комнате, которая теперь полностью была бы в моем распоряжении, и никуда переезжать не хотел. Стало быть, менять "стоянку" выпало Лошакам, как временным контрактникам, через несколько месяцев отчаливающим к себе домой. Лошака такая перспектива явно не радовала: его бледная физиономия выглядела еше более озабоченной и хмурой, чем обычно. К назначенному сроку кабинет предстояло освободить: изготовленная по заказу новая мебель была доставлена с фабрики на склад и подрядчики звонком сообщили о своей готовности к установке. К утру следующего дня офис должен был быть пустым и чистым. Я, почему-то, наивно полагал, что мы с Лошаками дружно и вместе перетащим всю старую мебель на хранение в отведенную комнату. Казалось, особых причин для грусти у них не было: кабинет стажеров и постдоков, куда они переезжали, подрядчики планировали обставить новой мебелью в тот же день. Там им предназначалось по удобному письменному столу, многополочной тумбе для книг, мягкому уютному креслу. Но не тут-то было: насупленный Лошак с занятым видом сидел за компьютером и в "субботнике" участвовать, судя по всему, не собирался. Пришлось мне свое громоздкое барахло выносить одному. Они, тем временем, вдвоем сноровисто перекантовали вниз принадлежащий им немногочисленний скарб. "Сам" продолжал в опустевшей комнате упорно пялиться в компьютер, явно желая оттянуть момент ее перехода в мое полное распоряжение. Чувствовалось нескрываемое желание испортить приятное возбуждение, владевшее мной с утра: наконец-то получил свой кабинет, будет возможность спокойно работать, не отвлекаясь постоянно на странную парочку. Дело близилось к вечеру, мне пора было уходить. В комнате еще предстояло вымыть пол, оттереть длинные черные следы резиновых подошв на линолиуме, убрать накопившуюся по углам пыль. После установки мебели это сделать будет гораздо труднее. Хотелось, конечно, все мелочи закончить сегодня и уйти домой со спокойной совестью. Но не вышло. Словно приклееный к стулу, Лошак и не думал уходить. Мне стало ясно, что с уборкой придется повременить - до шести вечера предстояло забрать сына из продленки, а уже без пяти шесть - как минимум пять минут понадобится на длинную ухабистую дорогу, ведушую через экспериментальные поля института к воротам. Ничего страшного, конечно, не случилось - я просто большой перестраховщик, люблю кругленько этак и своевременно заканчивать начатое, а иначе сопровождает меня везде чувство незавершенности, несвободы, предстоящих забот. Синдром, наверное, какой-нибудь - одних белочков не хватает, или других производится в избытке. Утром следующего дня у меня было предостаточно времени на уборку - полчаса как мимимум. Основательные и умелые мужики-подрядчики сноровисто и быстро установили мебель - кабинет был полностью готов к обеду. Все было сработано аккуратно и правильно - по моим наброскам, именно так, как я и объяснял дизайнеру компании. Лошаки и связанные с ними хлопоты мгновенно забылись, отошли на задний план. Потянув за шнур, я поднял жалюзи на высоком, в полстены окне вверх до упора, предоставив яркому весенему солнцу заполнить комнату теплом и светом. Перед корпусом института раскинулся широкий зеленый луг размером в три-четыре футбольних поля - ухоженный, с коротко подстриженной травой и пешеходной дорожкой, огибающей его по периметру. Впереди виднелась автомобильная дорога номер 1 - Route 1 или рыдван, как по привычке звали мы ее: еще несколько лет тому назад нескончаемые асфальтовые заплаты и колдобины покрывали дорогу - несмотря на то, что она прямым курсом вела в столицу, к Белому Дому. Отчего, говорят, и получила свое название. В коридоре, у стены, стояла груда картонных коробок с моими документами и книгами. Не торопясь, я принялся их распаковывать, заполняя книгами два глубоких, умело декорированных под дерево трехполочных стеллажа. К двери кабинета полагалось два ключа, один из которых находился у меня, а другой у Лошаков. Большинство завлабов запасной ключ отдавали на хранение нашей секретарше - мера далеко не излишняя, всем известно, что ключи обладают редким свойством теряться, забываться и прятаться от хозяев в карманах ненадетых брюк. Так решил поступить и я. Но, для начала, предстояло изъять запасной ключ у Лошаков. Им он был теперь абсолютно ни к чему - каждый из них получил ключи от нового кабинета. Я, тем не менее, предвидел, что даже из столь простой бытовой ситуации Лошак непременно постарается извлечь своеобразную выгоду и сделать мне мелкую пакость. Предчувствие не подвело. Первую просьбу о возвращении ключа в законные руки я передал ему через жену. Никакой реакции, однако, не последовало. Прошел день, другой. Встретив как-то утром озабоченого Лошака в коридоре, я попытался вежливо и в доступной форме напомнить ему о ключе. Отведя глаза в сторону, Лошак пообещал его вернуть. Мутный и откровенно неприязненный взгляд его, однако, говорил о другом. Дня через два, окончательно убедившись в том, что Лошак лукавит и обещание свое сдерживать не собирается, я решил действовать через секретаршу. Дэби посоветовала не переживать и надеялась все быстро уладить. Но твердолобость Лошака она явно недооценила. На следующий день после разговора с Дэби, я заглянул к ней в кабинет узнать о результатах переговоров и о причине загадочного упорства Лошака. Дэби развела руками: "Говорит, что отдаст ключ только Биллу, лично в руки - от него, мол получил и ему вернет! А Билл в сейчас командировке, в Южной Америке". Покачала головой сочувствующе-удивленно: не завидую тебе, ну и кадр! Хотя я догадывался, что формальный - и логичный с его точки зрения - повод у Лошака должен быть, наивная тупость и незамысловатость такого объяснения все же удивили меня. Зачем Биллу ключи от моего кабинета? Нелепость... Скромный, интеллигентный и тонко разбирающийся в людях Билл, не будь он в отъезде, первым отправил бы Лошака с ключом ко мне. Ну да что там, подожду.. Tем не менее, цели своей, Лошак несомненно добился - неулаженный "ключевой вопрос" добавил ложку дегтя в небольшую кадку меда моего тогдашнего отличного настроения. Через неделю на пороге моего кабинета появился Билл и, понимающе улыбаясь, протянул ключ.

"Мне кажется, я догадываюсь, что произошло" - (не только глаза, но и стекла очков Билла лукаво сверкнули) - "Былые советские обиды до сих пор тревожат разум, да?"

"Скорее нет, чем да, Билл - по крайней мере с моей стороны. К слову, и в те времена, как и в нынешние, разум бередят отдельные неприятные типы".

"Ну что ж, проблема решена и вопрос исчерпан" - Билл дипломатично избежал продолжения разговора и удалился.

Действительно, так и оказалось - с переездом парочки на новое место вздохнулось свободнее и "лошаковская" нудно-раздражительная (гнетущая) тема в моих институтских буднях отпала сама собой. Мы с Матильдой перебрались в новую лабораторию в противоположном крыле здания и дорожки наши рабочие лишь изредка пересекались с мелькающим в коридорах нахмуренным Лошаком. Через месяц стажировка у "самого" заканчивалась и все семейство отчаливало домой, за океан. По случаю такого знаменательного события, моя бывшая шефиня Дженнифер устраивала вечеринку у себя дома. Предполагалось как бы теплое, неформально-раскрепощенное прощание с эдакими милыми и трудолюбивыми молодыми учеными из дружественного зарубежья, которым все мы несомненно захотим пожелать счастливого пути и дальнейших успехов в их тамошней карьере. С семьей Дженни мы дружим давно, больше десяти лет, дети наши знакомы еще с яслей и мы часто бываем в гостях друг у друга. Не было случая, чтобы мы или они не откликнулись на приглашение. К моему весьма искреннему сожалению, выбора у меня не оставалось и прецедент, таким образом, был невольно создан. Чевствовать Лошаков мне, мягко говоря, не хотелось. Подобная же ситуация повторилась спустя две недели, когда с подачи нашего завотделом празднования, посвященные отбытию отстоявших трудовую вахту Лошаков в страну проживания, были перенесены и в стены института. Как обычно, время "торжеств" совпало с обеденным перерывом, а местом проведения мероприятия был наш конференц-зал, по совместительтству являющийся импровизированной столовой: в центре большой комнаты разместились сдвинутые в длинный ряд столы, за которыми мы в полдень съедаем наши домашние бутерброды. Я в тот день мирно возился в лаборатории не собираясь, естественно, напутствовать Лошаков в дальнюю дорогу и поглощать при этом купленный на заранее собранные деньги темно-коричневый жирный торт. Запиваемый, кстати - по местной традиции - холодными газированными напитками. Такой вот странный метод улучшения аппетита, позволяющий желудку игнорировать положенную в него пищу и подавать в мозг ложные сигналы о голоде. Минут через десять после начала "отвальной" ко мне в лабораторию заглянул завотделом и учтиво, но настойчиво напомнил, что народ уже веселится вовсю и надо бы, мол, и мне поучаствовать. Я быстро среагировал, озабоченно склонившись над столом и схватив ненужную в тот момент пипетку. "Извините доктор Томпсон, не могу - опыт в разгаре" - так, по-видимому, звучит литературный перевод дословного "Я в середине" эксперимета. Запустив форез, поехал домой, хорошо и вкусно отобедав Ириным борщом.

Спустя неделю Лошаки уехали. Я не из тех людей, которым все равно, что о них думают и как к ним относятся окружающие. Плохое да и просто недружественное отношение к себе переживаю болезненно - мысли о чьей-то скрытой или явной неприязни маячят на заднем плане повседневности и мешают работать. Невольно задумываешься о своей вине в конфликте, все стараешься быть пообективнее, человечнее. С возрастом, однако, характер черствеет, на безразличие или недружелюбие вполне искренне и не задумываясь о причинах отвечаю тем же. Вот и сейчас сработала эта крепчающая со временем защитная реакция - уехали, ну и отлично! Уголок сознания, постоянно озабоченный присутствием чужой недоброй воли освободился и очистился. Ну что ж, буду ждать, терпеливо буду ждать того момента, когда снизойдут мудрость и всеобъемлющий юмор, уберегающие душу от злобы и ожесточения, облегчающие жизнь.

Лев Немчинов

Аля и другие

рассказ

Вот она сидит передо мной в уютном греческом ресторане, малознакомая женщина Аля, и оживленно рассказывает о себе. Разрумянилась от бокала терпкого красного вина, карие глаза блестят, темные волосы небрежно спадают на плечи. Ресторанчик крошечный, но по-старомодному милый: темного дерева панели укрывают стены, светлой краской шероховато выкрашен потолок, арочный проход на кухню, над маленькими столиками желто-голубые пейзажи Средиземоморья. Пожилой официант не просто обслужил нас, но и добродушно осведомился, на каком языке мы разговариваем. Не дав ответить, предположил сам: на русском. Тут же поделился воспоминаниями о свой молодости и первой любви юного грека-иммигранта к русской девушке Марине. Через Марину сохранил в сердце тепло к русским до сих пор. Когда он отошел, я, поймав на себе любопытные взгляды сидевшей за соседним столиком пары, улыбнулся им:

– Хорошо здесь.

– Этому ресторану много лет - с готовностью откликнулась женщина.
– Старше вас, наверное. Здесь чувствуешь себя, как в семье. И готовят замечательно. Попробуйте - и, не дожидаясь нашего согласия, она переложила на блюдце два кусочка ароматной говядины для меня и Али.

Пришлось отведать - сочное, нежное мясо только что не растаяло во рту. Але тоже понравилось - и вкус мяса, и непринужденное обращение нашей соседки. На бойком английском Аля продолжила беседу, удовлетворив дружелюбное любопытство американцев к своей персоне.

В Америке Аля живет больше 10 лет. Молодая женщина, красивая, неглупая и с университетским образованием, она, задавшись целью вырваться из скудости и нужды российской провинции, нашла по интернету американца - предел мечтаний наивных соотечественниц. Легко очаровав не встречавшего у себя дома настоящего женского обаяния и привлекательности, скромного и начинающего стареть мужчину, Аля вышла за него замуж. Иллюзии о безбедной жизни развеялись в одночасье, столкнувшись с неяркой действительностью. Маленький домишко, где ей теперь навеки предстояло быть домохозяйкой, небогатый муж, считающий каждый потраченный доллар, изоляция, ревность, полное отсутствие культурного фона и прочие атрибуты существования местного полу-среднего класса, быстро отрезвили Алю. Заручившись видом на жительство и подшлифовав английский, она без сожаления бросила своего доверчивого дядю Сэма - одного из многих тысяч американских мужчин, которые, слепо поверив слухам о доброте и постоянстве русских невест, отважились импортировать такой деликатный продукт чужого, незнакомого мира.