Киерленский изувер

У самого входа стояли трое. Двое взрослых мужчин и мальчуган лет двенадцати. Этли окинул их взглядом. Мужчины были одеты неброско, в серых рубахах и черных штанах до середины голени. Один был худым, лысым и ушастым, он комкал в руках шапку и что-то говорил мальчишке. Второй представлял полную противоположность своему товарищу: заросший бородой, с копной спутанных волос, он был ниже ростом, но шире. Издали он казался квадратным.

Мальчишка был одет богаче взрослых. В ярко-красной рубахе, узких штанишках и синей тунике без рукавов. Он с серьезным видом выслушивал, что ему говорил лысый.

– Одна надежда на вас, господин Витор. Хоть вы своего батеньку образумьте, ну сил же нет больше! Не брали мы с Кивором деньги из этой треклятой шкатулки, да и вообще не брали. Чтоб нам у хозяина воровать, да ни в жисть!

Этли вошел в лавку. Она оказалась невелика, остальную часть дома хозяин отвел для проживания. Полутемное помещение, короткий прилавок, за которым находилась подсобка. Клинки висели на стене за тем же прилавком. Как это было не похоже на хорошо освещенную лавку Ностана, где над входной дверью висели колокольчики, издававшие мелодичный звон, когда клиент входил внутрь, а с потолка, на крюке, свисали весы с бронзовыми чашами.

Выбор тоже был небольшой. По большей части ножи, обычные и ратни. Этли разглядел несколько тесаков и один, единственный корд*. Мечей и кинжалов не было вовсе. Что и неудивительно. Языковцам такие вещи были не по карману, да и уметь надо управляться с ними.

Когда-то, еще до ереси северцев копье, меч, боевой топор были в каждой семье. Ну, так говорят. Но потом религиозные войны охватили всю Сарданару. Северцы бились с коллегистами, крестьяне и горожане пополняли армии обеих сторон. А когда северцев разгромили, оказалось, что вооруженное и поднаторевшее в войне простонародье очень трудно заставить выполнять былые повинности.

Крестьянские бунты сотрясали страну, в городах тоже творилось не пойми, что – взбудораженный народ брал штурмом укрепленные каменные дома знати, вырезая благородные роды под чистую. Районы вели настоящую войну между собой, иные из городов отказывались подчиняться местным князьям и объявляли «князем» сам город. Да и вообще, куда это годилось, если иной вчерашний крестьянин мечом владел не хуже знатника.

Тут сардан-император и запретил сиволапым, что деревенским, что городским, иметь оружие дома. Особо упорных принудили с помощью наемников, дебрянских и своих – сарданарских. Оставили мужичью лишь ножики, сальце порезать, да деревяшку обстругать. Но голь на выдумки хитра, ножи со временем становились все длиннее. Сначала превратились в ратни, потом в тесаки. А позже и корд придумали, слегка изогнутый, с нагелем** у рукояти. У крестьян такое не прижилось, им тесака за глаза хватало, чтобы от разбойников отбиться. А вот в городе сложнее. Доспехи на себе таскать целыми днями не будешь, а в узких улочках, тупиках и двориках отбежать от нападавшего некуда. Вот и приспособились жители Киерлена, Славиосы и Вендалана ловко отбиваться, да наносить удары. Фехтовать в общем, а корд для этого самое то.

Пытались и с этим бороться, но вскоре благородные люди, от простых знатников до императорской фамилии, сами обвешались ратнями, тесаками, да кордами. Только из металла получше, да украшенными богаче. Фехтовать принялись, потому как быстро поняли - полезно это для жизни и здоровья.

*Тесак, Корд – тесак, он и есть тесак, доступное для большинства населения заточенная железяка. Корд – в книге это мессер, просто название «мессер» мне показалось слишком западно-европейским для мира Донсея.

**Нагель – выступ с правой стороны рукояти мессера (здесь, корда), предшественник развитой гарды, служил для защиты руки и использовался для некоторых приемов в фехтовании.

Глава 2

– Тебе чего, нож?

Вопрос вывел Этли из задумчивости. Из подсобки вышел высокий мужчина, в рубахе и кожаном жилете. На Этли он смотрел исподлобья. Сам был раскрасневшийся, какой-о дерганный, раздувал ноздри, а желваки так и ходили по лицу.

– Сколько за корд хочешь? – спросил Этли.

Продавец окинул его взглядом:

– Пять с половиной крон, тебе не по карману.

Ого, точно не по карману!

– А тесак?

– Три с половиной.

– А…

– Бери нож за марку, если деньги есть, и иди себе с миром, - совсем не миролюбиво произнес торговец.

Он вдруг зарычал и рявкнул, что есть мочи:

– Эй, вы, бездельники, а ну марш сюда!

В лавку ввалились лысый и косматый, за ними вошел мальчик.

– Что ворье, опять в моей шкатулке шарили! – завопил торговец.

Он орал так, что на шее вздулись вены, лицо стало багровым, а изо рта летела слюна.

– Да мы ни в жисть! – срываясь на визг заверещал в ответ лысый.

Видимо придирки хозяина стали ему уже невмоготу.

– Ни в жисть, говорю! Вы, как эту дрянь купили сам не свой.

– А ну умолкни!

– Хозяин, - смуро прогудел косматый, кажется лысый называл его Кивором. – Незачем нам красть у тебя. Сколько лет тебе по совести служим, а ты нам такое…

– Да про эту шкатулку только мы знаем, я, Витор и вы двое. Может это мой сын крадет деньги, а? Ну-ка, ответь, это мой сын виноват?

– Нет, конечно же…

– А если не я, не Витор, то кто остается?

Тут Этли пришла в голову мысль. Он знал, что не каждая случайная мысль верна, но, когда еще представится такая возможность.

– Любезный хозяин, - произнес он. – Прости, что лезу не в свое дело, но вдруг я смогу помочь тебе.

Хозяин лавки посмотрел на него, будто Этли только что возник тут из воздуха.

– Это как же?

– Расскажи мне, что происходит. Я только одно понял, у тебя пропадают деньги. Слуги твердят о своей невиновности, а в мальчике ты уверен. Вдруг здесь просто поможет взгляд со стороны.

Хозяин помолчал, раздумывая, а потом произнес:

– Если разгадаешь эту загадку, то забирай любой клинок.

– Я возьму корд.

Хозяин кивнул и спросил:

– Как тебя зовут, незнакомец?

– Аскель Этли.

Торговец снова кивнул. После слов Этли он заметно успокоился и взял себя в руки.

– Меня зовут Акун, это мои слуги – Кивор и Тин, а мальчишка мой сын Витор. Недавно я приобрел шкатулку, красивая и ценная вещь, к тому же по бросовой цене. Я решил хранит в ней золотые монеты, золото у нас на Языке редкость, но иногда мне в руки попадает крона-другая. Ключ от нее хранится у меня, но как только я кладу в нее монеты, они начинают пропадать.

Тут он вновь побагровел, но совладал с гневом и продолжил:

– Монеты не могут пропадать сами по себе, сожри меня бесы! Но это происходит постоянно. Знаешь сколько я потерял за это время? Десять крон!

– А пропадают они сразу или постепенно?

Акун прищурился:

– Когда как. Первый раз я бросил туда три кроны. Вечером их уже не было. Потом кинул еще две. Утром, там осталась одна, а к обеду исчезла и вторая. Сегодня утром в шкатулке лежали пять крон, а теперь их там две.