Кисельные берега
Шрифт:
– Может, ты, капитан, расскажешь нам почему Медведь разорвал контракт и остался на берегу? – мрачно поинтересовалась Кира у человека, которого совсем недавно считала своим другом, на которого во время своего гаремного заточения надеялась и уповала.
– Может, и расскажу, - капитан бросил исподлобья взгляд на своего нанимателя.
– Ну чиво, чиво ты расскажешь, олух царя небесного? – заволновался Никанорыч. – Что ты, бусурманин, понимаешь в делах наших, свойских?
«Бусурманин» сделал вид, что не уразумел сих жалобных призывов:
– Медведь говорил, будто знакомца в городе встретил, который свёл его с нужным человеком во дворце, помог с палачом договориться… Так человек этот за помощь свою услугу с витязя нашего стребовал. Пришлось ему остаться
Кира перевела взгляд на Никанорыча – тот с независимым видом пристально обозревал совершенно чистое небо.
– А Порфирий Никанорыч сказывали, будто помощь та серебром была оплачена…
Капитан пожал плечами:
– Господин купец денег выдал только палачу на взятку. И ту охранник евойный еле выклянчил, гордости своей не щадя, в счёт своего жалованья. Пустым на берег ушёл. А уж посреднику господин купец заплатить наотрез отказался.
– Ну так и што? – вскинулся Никанорыч. – И отказался! Имею право! У меня, рази, колодец бездонный со деньгами? Али куры мои серебром гадят? Где я вам наберусь добра на все ваши хотелки? Всё раздай, Порфирий Никанорыч, и езжай пустым во земли Египетски!! Чего ради, спрашивается, я тады туда прусь? Голым задом посверкать перед тамошними торговцами? И с чем оттель вернусь? Чем расплачусь с Синьбаичем за фрахт?
– Пять монет сверху ничего бы не решили… - буркнул капитан.
– Не решили, говоришь? – побагровел от негодования Никанорыч. – Что ж ты, уважаемый - коли малость это така, котора ничего не решает - не добавил эту малость из своей мошны, а? Небось, твои сбережения тако же не пятью серебрениками ограничиваются? Чиво? Чиво щуришься-то? Правда глаза колет? – Никанорыч, довольный, что уел оппонента-разоблачителя, высокомерно сплюнул на палубу. – То-то жа. А то много тут умачей, как я погляжу, чужие деньги считать и ноги им пристраивать: «сюды, Порфирий Никанорыч, определи кровные свои, туды отсыпь». А Порфирий Никанорыч, простодыра, рад стараться! Всё раздай – и будет мало, так бы хапали и хапали, хапали и хапали, упыри…
Купец прошёлся гоголем между оглушённых его бурным выступлением слушателей и решил добить поверженного противника, дабы закрепить победу:
– Ты бы, друг сердешный Синьбаич, чем на старика бочку катить, лучше девоньке нашей, внове воскресшей, объяснил бы: отчего не сообщил друзьям её найденным о судьбинушке горемычной? Отчего не поведал им, как просила она о помощи слёзно, последней надеждой своея тебя полагая? А? Отчего это мы о заточении ея позорном лишь случайно узнали?
Кира медленно повернула голову к капитану:
– Почему, Синьбао?
– просила она и голос её дрогнул.
– Думал, нет… смысла, - буркнул капитан. – Что ты казнена давно и…
– Ага, ага… - саркастически закивал Никанорыч. – Бекало-мекало. Оправдания, они, друг Синьбаич, как пупок, у всех, знаешь ли, имеются. А по существу? Думал-не думал… Сказал бы, исполнил, что просили, а там бы другие уже думали. Так нет же!
Почувствовав себя хозяином положения, купец вальяжно привалился задом к борту, картинно скрестил на груди руки:
– Хошь, девка, я скажу тебе, что на самом деле двигало этим брехучим сяньцем? Корыстолюбие! И ничтоже боле.
Кира повернулась к оратору – ну, чисто сова: круглые глаза таращит и туда-сюда головой вертит, от одного разочарования к другому. Слава всем богам, светлый образ её вышеградского витязя в медвежьей шкуре остался пока не замаранным. Напротив – ещё сильнее просветлел и вознёсся…
– Он ведь, девка, и так в Цзудухэ собирался плыть. И там ему труда было немного «Возок» мой сыскать. Он, может статься, даже искал его ещё с намерением новости о тебе до меня донести, но… Быстро передумал, как только удалось ему со мной об экспедиции столковаться. Так ведь, Синьбаич? Нигде не соврал я сгоряча? Вот то-то же и оно… Ась? Почему передумал, говоришь? Да потому что. Вот представь, девка: кинулись бы мы тебя спасать – экспедиция бы отложилась. Либо вовсе сорвалась. Ни к чему это деловым людям, особенно тем, - уничтожающий взгляд в сторону капитана, - которые
барыш свой превыше всего блюдут! Он и промочал, само собой. Так что, душа моя, коли не застиг бы нас у Муралы энтой штиль, коли не застряли бы мы здесь, да коли не случился в связи с этим у Синьбаича приступ откровения, так бы мы и плыли ныне к землям Египетским без тебя. Так-то вот. Такой вот гусь приятель твой, Кира Андревна… А всё туда же – разоблачателя из себя корчит: дал ты, Порфирий Никанорыч, деньгу свою кровную на спасение души христьянской, да ма-а-ло. Дай ещё. А я в сторонке постою, бамбук покурю…Синьбао был посрамлён и разбит на голову. Но признавать этого – хотя бы чисто внешне – не собирался. Капитан презрительно сплюнул, развернулся на каблуках и, не торопясь, прошествовал за носовые постройки.
– Ну? Как я его? – запросил аплодисментов у единственной слушательницы купец-молодец. – Видала? Умыл и обул подлеца!
У Киры резко и внезапно зачесались кулаки. Жуть как захотелось стукнуть по этой самодовольной роже и сказать всё, что думает она о её обладателе. Но… как ни крути, она Никанорычу обязана. КОШЕЛЬ СЕРЕБРА – это вам не коза чихнула.
Куда же выплеснуть кипящее раздражение? Пойти, что ль, на Синьбао наорать? Как он, свинья, мог так поступить, прекрасно понимая, что является для неё единственной надеждой? А ей-то, дуре, казалось по пути из Цзудухэ, что Синьбао – человечище! Почти друг. Жаждущий помочь, просто не имеющий возможности… Как ты мог? – крикнуть в его плоское лицо с жалким подобием щипаных усов. И как оно раньше могло казаться ей благородным и привлекательным?..
Нет. Конечно, нет. Ему она тоже ничего высказывать не будет. Она на его корабле. Из милости. И полностью от милости той зависит.
– Знаешь что… - всё-таки не удержалась прошипеть она в направлении Никанорыча, но узнать тому, что именно, не удалось.
Кира запнулась, увидев, как вдруг выражение напыщенного самодовольства сменилось на мордато-бородатой физиономии на трепетный восторг. Обалдев от такой метаморфозы, труднопредставимой в отношении тугого на чувства Никанорыча, Кира от удивления открыла рот.
«Что сие означает?»
А означало сие явление на палубе Заремы.
Поглощённая возвышенными страданиями, Кира начисто забыла о своей спутнице. Ей и в голову не пришло задуматься о том, как новоявленная подружка устроилась на новом месте, среди чужих и ничем не обязанных ей людей. Даже вспомнить не смогла, поднималась ли та с ней на корабль прошлой ночью – весь мир поглотили тогда ликование неожиданной встречи и боль немедленной разлуки с Медведем.
Зарема себе такой роскоши, как переживание недавнего психологического потрясения, позволить не могла. Инстинкт выживания требовал быстро сориентироваться в новых декорациях, организованных молодой персиянке более чем изобретательной судьбой, и обустроиться в них с максимальной безопасностью и комфортом. Чем беглая наложница немедленно и занялась.
Предоставив товарке чахнуть в любовных печалях, она намётанным глазом выделила среди присутствующих имеющихся в наличии бонз. Их оказалось негусто: капитан корабля – мрачный сянец, не выказавший в отношении прибывших ни радушия, ни особой неприветливости; и его наниматель – огромный бородатый северный купец. Выбор казался очевиден.
Персиянка вздохнула и, оступившись на подламывающихся от пережитого ногах, будто невзначай ухватилась на крепкий купеческий локоть.
– Ах ты ж мать пресвятая Богородица! – отвлёкся тот от созерцания втаскиваемой на борт Киры и с усердием поддержал нежную, хрупкую девицу за обнажённые плечи.
Вспышка молнии выхватила из темноты прелестный лик в тёмных кудрях и большие влажные глаза, взирающие снизу вверх на свою неожиданную опору, словно на благодетельного бога.
Молния, просверкнув, погасла. Погасло и дивное виденье, отпечатавшееся в сердце купца несводимой татуировкой. Он остолбенел, осязая под пальцами нежную кожу явившейся к нему из темноты русалки. И вздрогнул, очнувшись, когда молнию догнал оглушительный раскат грома. Никанорыч прижал к себе девицу и истово перекрестился.