Классическая проза Дальнего Востока

Его проделкам да проказам Теперь конец положен разом.

На казнь Суня сошлось поглазеть множество народа - стояли плечо к плечу, спина к спине. Глашатай зачитал список преступлений, а палач, призвав на помощь духов казни, приступил к делу. Так вот и четвертовали Суня, и толки и пересуды об этом долго еще не утихали в городе. Кто-то из прежних столичных сказителей составил жизнеописание Суня, оно и по сей день числится среди самых диковинных историй. Закончим же мы его такими стихами:

Если заветы мудрых хоть изредка да вспомянешь, Заповеди Сяо Хэ нарушать никогда не станешь. Издревле за распутство законы бывали строги, Мошенников, плутодеев никогда не прощали боги.

Глиняная беседка [20]

Весной, когда густы и сочны травы, Слабеет у девицы строгость нрава; Крепчает ветер, месяц скрыт от взора - Мужает сердце юноши в ту пору. Остёр язык рассказчика, как жало. Длиной в три цуня будет он, пожалуй. Всё взвесит он и перескажет честно, Что глубоко, что мелко в Поднебесной.

20

Глиняная беседка

Повесть тридцать седьмая из сборника "Слово доступное, мир предостерегающее". Перевод выполнен по изданию: Цзин ши тун янь, Пекин, 1962.

174. ... в Шаньдуне...– Шаньдун здесь не полуостров, а сокращенное название местности в современной провинции Хубэй.

... несколько пучочков волос.
– В старину китайцы выбривали детям головы, оставляя несколько пучочков волос.

176. Цзянькан– местность в нынешней провинции Цзянсу.

... посреднику Чжоу...– При династии Сун в Китае существовал особый институт посредников, который подыскивал хозяевам работников, а если случалась кража или работник убегал, то помогали хозяевам ловить преступника.

178. Мэнчан живет в этом месте...– Имеется в виду Мэнчанский господин, один из влиятельных сановников китайской древности, прославившийся своим гостеприимством. При дворе его кормилось несколько тысяч гостей.

181. ... яшмовый заяц привстал на востоке.
– Яшмовый заяц - метафорическое обозначение луны.

Вот так и бамбук окропить...
– См. прим. к с. 77.

Разрушили стену они // На многие-многие ли.– По народной легенде, от слез героини Мэн Цзян-нюй, муж которой погиб на строительстве Великой китайской стены, рухнула часть стены.

Рассказывают, что во времена династии Тан область Сянъ-ян в Шаньдуне именовалась еще "Восточной округой к югу от гор". Говорят также, что проживал в Сянъяне один торговец. Фамилия его была Вань, а все кругом величали его Служивый Вань. Был он третьим в семье, поэтому его еще звали господин Третий Вань, Лавка его в городе стояла на самом виду, на главной улице. Вань торговал чаем, а рядом с лавкой была у него и чайная.

У Ваня служил приказчик лет двадцати от роду по фамилия Тао, а по прозвищу Железный монах. Служил он в лавке с самого детства, с тех самых пор, как на голове его было всего несколько пучочков волос, В день, о котором пойдет речь, торговля уже кончилась. Хозяин, находившийся в это время в комнате, отгороженной матерчатой занавеской, заметил, что Тао - вот ведь мошенник!
– зажал в кулаке сорок, а то и пятьдесят монет. "Посмотрим, что будет дальше", - подумал Вань. Надо вам знать, что у разливальщиков чая было в ходу выражение: "Сходить в такую-то округу или область". Вот, к примеру, кто-то сказал: "Сегодня я сходил в Юйхан". А Юйхан, как известно, находится в сорока пяти ли, значит, слуге удалось припрятать сорок пять монет. Бывало, и так говорили: "Сходил в Пинцзян". Значит, слуга прикарманил никак не меньше трехсот шестидесяти монет. Ну, а если кому удавалось добраться до Чэнду в Сычуани, можете себе представить, сколько он загребал за день! Так вот, хозяин стал смотреть, что же этот негодный Тао будет делать дальше. А Железный монах, вертя шеей, будто коршун, и с опаской озираясь по сторонам, сунул деньги за пазуху. Он, видно, думал, что его никто не заметил. Тут Вань откинул занавеску, неторопливо вошел и сел на скамью подле шкафа. Тао руку ослабил и давай шарить за пазухой, точно гладил себя. "Я, мол, сам себя щупаю". Потом снял пояс, отстегнул от него кошель, взял его за оба конца и тряхнул, а затем хлопнул себя по брюху и бедрам. Все это означало: "Ты, хозяин, может, что-то и видел, но только денег я твоих не крал". Хозяин поманил слугу пальцем.

– Я стоял за занавеской и все видел. Сначала ты монеты зажал в кулаке, а потом стрельнул глазом вот сюда и где-то их спрятал. Говори по-честному, сколько от меня утаил? Ну чего ты трясешь своим кошельком? Надуть меня хочешь? Где деньги схоронил? Скажешь по-хорошему, прощу, не скажешь - в суд потащу!

– Не скрою, хозяин, утаил я сорок пять монет, спрятал их в одном месте, - сказал Тао, сложив почтительно руки на груди.
– Я их сунул вон в ту железную подставку от висячей лампы.

Хозяин взобрался на скамью. Действительно, в подставке лежала кучка монет.

– Сколько лет ты живешь у меня в доме?
– спросил Вань, слезая со скамьи.

– Лет четырнадцать, а может, и пятнадцать. Еще мальчишкой, когда отец был жив, я разносил чашки и блюда. После смерти отца вы, хозяин, оставили меня у себя и вырастили.

– Так-так. Если в день ты способен утаить пятьдесят монет, то за десять дней ты крадешь пятьсот; за месяц это будет целая связка да еще пятьсот монет. В год это будет восемнадцать связок, а за пятнадцать лет - двести семьдесят связок, К судье я тебя тащить не стану, но работать ты у меня больше не будешь!
– И он рассчитал Тао.

Пришлось Железному монаху собрать свои пожитки и уйти из чайной.

Тут надо сказать, что Тао был весьма непутевым парнем, подаяние клянчить и то не умел. Деньги кончились уже дней через десять. А за это время Вань успел рассказать о нем во всех сянъ-янских чайных, так что Тао негде было не только что подработать, но даже и милостыни попросить. Стояла осень, а о ней в старину еще сложены такие стихи:

"Как палка, гол водяной каштан, И лотос поник, увял. Утун роняет лист за листом, И вот уж почти опал. Ближе, все ближе холод зимы, И дождевую нить Легким пушинкам снега пора Над стылой землей сменить. Где-то у корня жухлой травы Стонет еще сверчок; Гусь одинокий спустился, сел На отмель, в мягкий песок. Страннику в долгом его пути Пристанища нет и нет. Ему ли, скитальцу, всех не познать Осени скорбных примет!.. "

Правдивые стихи! Да вы и сами знаете: вдруг задует студеный ветер, внезапно припустит холодный дождь... У Тао были, правда, две куртки: одна шелковая, а другая - из грубого желтого рядна. Да только одна оборвалась вконец, а другая протерлась до дыр. Вначале Железный монах думал, что, кроме чайной Ваня, есть много других мест, где можно подработать, но вскоре, как уже было сказано, убедился, что не припасено для него нигде и горсточки рису. Как тут не вспомнить стихи одного почтенного мужа из Цзянькана, сложенные на мотив "Куропатки". Вот они, послушайте:

"Осенней поры желтизна, Увы, уж не радует взгляд; У всех вызывает лишь грусть Изорванный в клочья халат. Поблекли и краски одежд, Обтерлись вконец рукава; Песнь ветра, унылая в ночь, И в утренний час не нова. В отрепьях, с печальным челом, Лишь из дому нос покажу, Мне стыдно смотреть на людей, И я прохожу, не гляжу. Соседушек-женщин толпа Глядит на убранство мое, И шепот мне слышится вслед: "Продай-ка халат на тряпье!"

Так вот, желтая куртка у Тао совсем протерлась, и ветер забирался ему в самую душу. Железный монах решил пойти к посреднику Чжоу и попросить его о работе. Шел и думал о Ване: "Экий злыдень этот Вань! Ну взял я у тебя тридцать - пятьдесят монет (какая кошка не крадет?). Так рассчитай меня, и делу конец. Зачем же рассказывать во всех чайных Сянъяна, чтоб не брали меня на работу. Теперь вот негде даже поесть попросить. Сейчас осень, а там подойдет зима. Что тогда делать, как быть?" Размышляя, он подошел к дому Чжоу и столкнулся с незнакомым ему человеком, который разговаривал с хозяином.

– Почтенный Чжоу!
– говорил тот.
– Дай мне на время твое коромысло с коробами.

– На что оно тебе?
– спрашивает Чжоу.

– Сегодня приезжает Вань Сю-нян, дочь Третьего Ваня. У нее умер муж, и она возвращается домой. Коромысло мне нужно, чтоб тащить ее вещи.

Железный монах мигом смекнул: "Пойду-ка я вместе с этим парнем! Что, как меня не прогонят и мне удастся подзаработать сотню медяков?!" Но тут он вспомнил о Ване, и вновь его взяла досада на прежнего хозяина. "А не побежать ли. мне за город? Встречу его дочь и попрошу замолвить за меня словечко перед хозяином. Может, возьмут обратно в лавку?"

Железный монах вышел за ворота и зашагал к Улитоу, что в пяти каких-нибудь ли от города. Но вот и Улитоу, а никого нет! Стал он прохаживаться эдак с прохладцей, - гуляю, мол, и все; вдруг слышит:

– Эй, Железный монах!

Повернулся, а перед ним незнакомец: Он был огромным и могучим, Ни дать ни взять - чертей владыка, Ему б земную ось вращать. С такой наружностью и мощью, С чертами дьявольскими лика - Чертоги неба сотрясать.