Клинические разборы в психиатрической практике

Проступающий вперед достаточно отчетливо синтонный характерологический радикал в шизофренической личностной полифонии радикалов обещает, вместе с отмеченными особенностями телосложения, согласно «Прогностике эндогенных психозов» тоже германского клинициста Фридриха Мауца, более благоприятное течение шизофрении на этой гетерономной конституциональной почве. Клиницисты уже почти 80 лет убеждаются в том, как подтверждается эта закономерность, открытая Мауцем: у синтоноподобно-пикноподобных людей шизофрения течет благоприятнее.

Наконец, о шизофрении здесь говорят и детские ночные ужасы, абортивные онейроидные состояния-эпизоды (как будто бы не спал, а видел родителей на каком-то корабле и т. п.).

Какое отношение имеет к таким расстройствам психотерапия? Когда такой пациент в остром психотическом состоянии, психотерапия вряд ли ему поможет. Но на выходе из психоза можно ему помочь особыми психиатрически-психотерапевтическими приемами осознать свои слабеющие, ослабевшие психотические расстройства и «размежевать» себя с ними, помочь скорее и отчетливее выйти из остатков психоза. С этими психотерапевтическими личностно-восстановительными приемами можно познакомиться в проникновенно-классической работе их автора — доцента нашей кафедры (кафедра психотерапии РМАПО) Владимира Елизаровича Смирнова. Это глава о психотерапии психозов в 3-м издании «Руководства по психотерапии» (1985).

Ведущий. Подведем итог. Я согласен, что статус больного определяется становлением ремиссии. Почему становлением, а не ремиссией? Потому, что о стабильности ремиссии мы можем сказать через 2–3 месяца. Не исключено, что у него за это время состояние снова изменится.

Что можно отметить в статусе? Главное — критическое отношение к перенесенному психозу. Ни разу не прозвучал уклончивый ответ, ответ с сомнением. На первые же вопросы он ответил: «Бред, неадекватные действия». Согласился с тем, что его надо было лечить в больнице. Дело в том, что глубина критики к болезни является наиболее важным критерием доброкачественности ремиссии. Это показатель степени отторжения психоза от личности, его гетерономности. Кроме того, это — показатель гармоничности личности. Меня так же, как и Марка Евгеньевича, несколько смутило то, что больной ничего не спросил нас о своей болезни, не поинтересовался своей дальнейшей судьбой, лечением. Ведь он первый раз попал в психиатрическую больницу. Это можно толковать различно: и как элементы дефицитарности, и как интеллектуальное снижение, и как проявление инфантилизма. Я склоняюсь, скорее, к первому. Ярко проявился и феномен пресыщения: развалился, потух, потерял интерес к беседе. Нехороший симптом.

Что еще обращает на себя внимание? Больной держится спокойно, уверенно, не стесняется большой аудитории, чувствуется, что у него действительно есть задатки лидера. Нет элементов гипертимии, так сказать «хвоста» его маниакального состояния. Его ответы крайне лаконичны: «Да», «нет». Однако один раз я все же усмотрел ответ «мимо».

Теперь квалификация его острого состояния. Обратимся к статусу при поступлении в больницу: формальная доступность, растерянность (то есть аффект недоумения), речь с подбиранием слов (не очень характерно для чистой мании), многозначительность, подозрительность, нелепость в поведении (спрятался в шкаф для пищевых отходов, танцует обнаженный на столе), дурашливость, сексуальная расторможенность, бредовая инсценировка с бредом протекции, преследования, бредовой централизацией. Разве можно назвать это состояние манией с бредом? Например, маниакальное состояние с бредовыми идеями изобретательства, реформаторства или любовным бредом? Нет, это полиморфное острое состояние, укладывающееся в маниакально-бредовой синдром. Даже диффузный бред преследования и галлюцинации были со знаком «плюс»: голоса повторяли «супер», а преследователи готовили из него суперагента, проверяя его способность маскироваться. Это было чистое маниакально-бредовое состояние, без инверсии фазы, без депрессивно-бредовых включений. Иначе обязательно появились бы элементы смешанного аффекта и антагонистического бреда. Однополюсность аффекта, а также отсутствие психических автоматизмов в данном случае говорит о прогностически благоприятном исходе.

Небольшое замечание. Здесь говорили о галлюцинозе. Галлюциноза у больного не было. Галлюциноз характеризуется массивностью и неотступностью обманов восприятия, как правило, заполняет всю клиническую картину. Здесь — частые, но рудиментарные галлюцинации.

Чему учит нас московская клиническая школа? Тесной связи поперечного сечения болезни с ее динамикой. Если статус острый аффективно-бредовой, то почти наверняка в анамнезе обнаружатся аффективные фазы, а может быть, и рудименты аффективно-бредовых расстройств. Что мы и видим в этом случае. С подросткового возраста у больного отмечаются гипертимия и субдепрессии, которые, однако, существенно не повлияли на его социальный статус. Принципиально другое состояние, экзацербация болезни возникла за 2 месяца до поступления, когда появился неразвернутый депрессивно-бредовой синдром.

О нозологии. Проще всего сказать, что это шизоаффективный психоз, некое промежуточное, нозологически размытое образование между рекуррентной шизофренией и циркулярным психозом. Еще проще отнести это к приступообразно-прогредиентной шизофрении. Когда-то в клинике А. В. Снежневского ее называли легированной (сплавной) шизофренией. Считалось, что приступ рекуррентной шизофрении должен закончиться без дефекта, почти выздоровлением, приступ приступообразно-прогредиентной — совсем не обязательно. Позднее она объединила крепелиновские формы с формами течения и освободила врачей от необходимости тонкой клинической дифференцировки. Если есть хотя бы намек на аффективные расстройства, то случай относят к шубообразной шизофрении. К сожалению, те симптомы, о которых мы говорили, и которые отмечены в патопсихологическом исследовании, препятствуют тому, чтобы отнести данный случай к периодической шизофрении.

Теперь об «органике». До развития эписиндрома «органику» можно было отнести к минимальной мозговой дисфункции (ММД). Однако в дальнейшем клиника и очаговость на ЭЭГ свидетельствовали о болезни. Я затрудняюсь точно квалифицировать эти состояния. Скорее всего, это — вариант эписиндрома с психотическими включениями в качестве эквивалентов. За это говорят пароксизмальность, возникновение при засыпании (как ночная эпилепсия), тоническая фаза приступа. Однако психические расстройства, если они были в рамках эписиндрома, должны были амнезироваться, а больной их хорошо помнит. Может быть, это вариант повторяющихся детских страхов, протекающих с помрачением сознания? Но эписиндром органической этиологии, безусловно, был. Злобность аффекта, абсансы, эпилептический энурез — это проявления эпилепсии.

Можно ли связать патогенетически органическую патологию и настоящий психоз? Я не усматриваю такой связи. Элементы органического фона, слегка проступающего и в психологическом исследовании, — да, а непосредственной связи нет. Главное, нет органической патопластики психоза. Почему бы не представить себе наличие двух заболеваний, тем более что между ними большой временной интервал.

Несколько слов о прогнозе и терапии. Заболевание, скорее всего, будет рецидивировать. Учитывая биполярность аффекта и большую выраженность маниакальной фазы, необходимо лечение солями лития. Возможно и назначение карбамазепина. Я обычно осторожно отношусь к длительному применению карбамазепина в качестве тимостатика из-за многосторонности его фармакологического действия.

13. Какой дефект?

Семинар ведет А. Ю. Магалиф

Врач-докладчик К. С. Гребнев

Уважаемые коллеги, вашему вниманию представляется история болезни больного X., 1974 года рождения. Настоящая госпитализация больного 31-я. Поступил в больницу им. В. А. Гиляровского 29.05.2004 г.

Анамнез. Родился и всю жизнь прожил в Москве. Наследственность психическими заболеваниями не отягощена. Отцу больного 55 лет, здоров, имеет высшее образование. С матерью нашего больного контакт не поддерживает, официально развелись, когда больному было чуть больше года. Матери 51 год. Характеризует себя склонной к колебаниям настроения, мягкохарактерной, сентиментальной, но целеустремленной. Работает медсестрой в течение 32 лет в ЦКБ. Производит впечатление педантичной, возможно конфликтной, стеничной, категоричной. Больной имеет здоровую сводную младшую сестру 24 лет. В настоящий момент наш больной проживает совместно с матерью, отчимом, сестрой и ее семьей в трехкомнатной квартире. Когда мальчику было 3 года, мать вышла замуж повторно. Взаимоотношения с отчимом были неровными. Последние 3 года стали возникать конфликты в виде словесных перепалок. В целом отношения в семье терпимые.

Родился от 1-й беременности, в срок. Роды с использованием медикаментозной стимуляции. Родился в асфиксии с тугим обвитием пуповины вокруг шеи. Раннее развитие без особенностей. Речь появилась вовремя, но счетные навыки сформировались позднее: к 6 годам освоил счетные операции лишь в пределах тридцати. Рос общительным, активным ребенком. В возрасте 1 года перенес отит правого уха. В 2 года — закрытая черепно-мозговая травма с ушибами мягких тканей лица в результате падения с высоты 3 м. Были тошнота, рвота, без потери сознания. В НИИ педиатрии было установлено сотрясение головного мозга. Периодически на протяжении полугода жаловался на головные боли. Лечения не получал. В детский сад пошел с 3 лет. Адаптировался быстро. Охотно рисовал, пел, танцевал, был шумным, задиристым, драчливым, неусидчивым. Со слов больного, дети его обижали, и он давал сдачи. Любил шумные игры, кричал, кусался. Говорит, что любил врать «из вредности». Однажды, когда больной плевался манной кашей за столом, воспитательница вывела его из-за стола за ухо, расцарапав щеку и ухо. Мальчик затаил обиду, но от матери это скрыл. Он никогда не сообщал о конфликтах с воспитателями родителям. В возрасте 5 лет из-за расторможенности, импульсивности, спонтанной агрессивности, неусидчивости воспитатели порекомендовали матери проконсультировать мальчика у психоневролога. Больной при осмотре категорически отказывался от предлагаемых заданий. Был поставлен диагноз: «Олигофрения в степени дебильности». Через 2 дня у мальчика развился тик в виде подергивания обоих век и энурез. В связи с этим наблюдался у психоневролога и получил направление во вспомогательную школу. В школу пошел с удовольствием с 7 лет. В школе ему понравилось больше, чем в детском саду, так как окружающие дети его понимали: «добром отвечали на добро». Учиться нравилось. Быстро научился читать и писать. Учился на «4» и «5». Хорошо успевал по математике, отлично по русскому языку и литературе. Значительно хуже по труду, особенно тяжело давались точные манипуляции: плетение, сшивка. Любил читать фантастику, с удовольствием запоминал содержание книг. В школе была повышенная возбудимость: бегал по коридорам, кричал, ругался матом, дрался, но на занятиях был собран, задания выполнял в числе первых, потом начинал помогать другим детям, чем вызывал нарекание преподавателей. На замечания практически не реагировал. Дома поведение было диаметрально противоположным: тихий, спокойный, исполнительный, ухаживал за маленькой сестренкой. Школу окончил хорошо. Мог продолжить обучение в спецПТУ. Однако мать была против, разорвала документы на глазах у сына, заявила, что ему надо работать. Работал в типографии брошюровщиком полный рабочий день. Был исполнительным, аккуратным, вовремя приходил на работу. В коллективе был доверчивым, простодушным, тихим, неконфликтным. Поведение не отличалось от поведения других людей. Заработок целиком отдавал матери. Спиртное практически не употреблял, лишь в семейной обстановке по праздникам. В свободное время находился дома, читал.

Впервые начал ухаживать за девушками в 21 год, менее чем за год до первой госпитализации. Первый сексуальный опыт оказался неудачным. Переживал, снизился аппетит. Настроение было постоянно сниженным, считал себя неполноценным. Это продолжалось около 2 мес. Стал стеснительным. Когда ухаживал за второй девушкой, не мог преодолеть чувство неловкости, страха перед неудачей. После повторной неудачи расстался с девушкой, настроение стабильно снизилось, нарушился сон, стал вялым, с близкими общался формально, с работой справлялся с трудом. Домой приходил уставшим. К домашним делам интереса не проявлял. 21.01.1996 г. перенес аппендэктомию под наркозом с использованием клопексола. Примерно через неделю мать больного стала замечать, что он одиноко бродит по квартире, общается формально, что-то сам себе говорит. Стал тревожным, напряженным, озирался по сторонам. Так продолжалось чуть более месяца. 5.03.1996 г. на глазах у матери схватился за голову и закричал, чтобы она вызвала врача. Цветочным горшком разбил окно. По приезду «Скорой психиатрической помощи» рассказал, что слышал «голоса» снаружи от себя, независимо от обстановки на протяжении месяца. Они ему рассказывали всякие истории. Видел вокруг себя свет, цветы, однако в последний момент «голоса» приобрели приказной характер, потребовали от него разбить окно, при этом они вызвали боли в голове и в животе. Впервые больной был госпитализирован 5.03.1996 г. на 3 мес. в больницу им. В. А. Гиляровского. Статус в отделении характеризовался пониженным настроением, вялостью, бездеятельностью. В течение 3 дней больной подтверждал наличие «голосов», жаловался на головные боли, периодические носовые кровотечения. Получал неулептил — 30 мг/сут., галоперидол — 15 мг/сут., азалептин — 50 мг/сут. Был выписан в удовлетворительном состоянии с улучшением. Диагноз: «Органическое поражение ЦНС травматического генеза с выраженными изменениями личности и психозом». После выписки больной продолжил работать в типографии. Дома принимал поддерживающую терапию, однако постепенно появились плохое настроение, вялость, жалобы на снижение трудоспособности. Через полгода (январь 1997 г.) больной самостоятельно обратился с этими жалобами в диспансер и лечился в санаторном отделении. Через 2 нед. поведение больного изменилось: стал эйфоричным, иногда дурашливым. Обманов восприятия не обнаруживал. Поведение стабилизировалось через неделю. Был выписан с улучшением домой. Получал амитриптилин — 75 мг/сут., галоперидол — 4,5 мг/сут. Диагноз оставался без изменений. Большинство последующих госпитализаций происходили на фоне значительной неустойчивости настроения с колебаниями от сниженного до грубой эйфоричности, дурашливости. Либо больной был вял, бездеятелен, не справлялся с работой, жаловался на головные боли, либо был эйфоричен, дурашлив, раздражителен, сексуально расторможен. В отделении прижимался к больным, гладил их ниже пояса. При этом отмечалось значительное повышение аппетита. Если настроение было приподнятым, больной активно участвовал в трудовой деятельности, помогал медперсоналу. Если оно было снижено, больной был вялым, бездеятельным. В 1997 г. во время 3-й госпитализации была дана II группа инвалидности. В отделении получал амитриптилин — 75 мг/сут., галоперидол — 6 мг/сут., циклодол — мг/сут., аминазин — 300 мг/сут., феназепам — 3 мг/сут. Начал регулярно посещать лечебно-трудовые мастерские при больнице. Был аккуратен, дисциплинирован, обязателен в работе, соблюдал прием препаратов поддерживающей терапии. Начиная с 1998 г., отметил значительное ухудшение памяти, резко сузился кругозор, не запоминал новую информацию. Перестал читать новые книги, читал сказки и перечитывал детские книжки. Больной активно помогал матери по дому, но при этом требовался контроль за ним, так как он стал невнимательным и неаккуратным. Требовалось постоянно объяснять ему каждую задачу. Ухудшились отношения с семьей. 4-я госпитализация была уже в острое отделение с апреля по август 1999 г. Больной при поступлении был возбужден, многоречив, говорил, что слышит «голоса», которые кричали с улицы. В отделении был крайне эмоционально неустойчив, слышал «голоса», звучащие во вне без ощущения сделанности. Отмечалось выраженное интеллектуально-мнестическое снижение. Тогда был впервые поставлен диагноз: «Деменция смешанного генеза». Получал галоперидол — 30 мг/сут., акинетон — 6 мг/сут., аминазин — 150 мг/сут., сонапакс — 150 мг/сут., финлепсин — 600 мг/сут., а также азалептин — 100 мг/сут., клоназепам — 2 мг/сут., хлорпротиксен — 60 мг/сут., модитен-депо — 50 мг. После выписки до сентября проживал в деревне у родственников. Состояние было стабильным. С сентября 1999 г. вновь наступило ухудшение: был возбужден, сексуально расторможен, приставал к матери и сестре. Последующие 6 госпитализаций имели аналогичный характер, но без «голосов». После выписки больной продолжал исправно посещать лечебно-трудовые мастерские. Работал аккуратно, с интересом. С декабря 2001 г. вновь появились «голоса», в основном женские, множественные, которые заставляли его нецензурно браниться. «Голоса» звучали уже внутри головы. До 2003 г. еще несколько раз стационировался в аналогичном состоянии. Обострения купировались сравнительно быстро той же терапией с добавлением карбамазепина, клопиксола-депо. Однако регулярной внебольничной терапии не было из-за экстрапирамидных расстройств.