Клубок со змеями

«Папирус? Вот значит, как называется эта тонкая желтая вещица с письменами».

К своему удивлению, я не испытывал страха перед этим человеком. Того страха, что вызывал у меня в свое время Тегим-апал. Страха, что я ощущал тем утром, когда ко мне прибежал Сему, чтобы известить об обрушении дома корзинщика. И уж тем более, не того страха, что я испытал, встретив Минотавра. Пусть это и было видением. Да, сердце билось учащенно. Тело требовало движения. Но это был не страх. Скорее сильное волнение. Не более. Быть может, все те тяжкие испытания, что влекла моя судьба, каким-то образом закалили силу духа? Может быть. Но я решил подумать над этим вопросом в другой раз. Сейчас был явно не подходящий момент для рассуждений.

Прошла минута полного молчания, прерываемая лишь редким приглушенным ворчанием верблюдов снаружи.

Наконец, Азамат произнес:

— Ты не торговец.

Я вздохнул:

— Да, я не торговец.

— Тогда кто ты?

— Ремесленник.

— Откуда?

— Из Вавилона.

— Из Вавилона, значит, — он выдержал короткую паузу, — и что же делал вавилонский мушкену посреди пустыни?

Я внимательно посмотрел на него:

— Мне начать с самого начала?

— Если я прикажу, то ты начнешь, хоть с конца, если мне будет надо. Еще раз спрашиваю, что ты делал в пустыне?

«А этот человек будет даже поискуснее в допросах, нежели совет жрецов Эсагилы или Эмеку-Имбару».

Я задумался, подыскивая наиболее подходящий вариант ответа.

— Помни, я чую ложь за тысячу локтей, — донесся голос Азамата.

«Ты так часто об этом говоришь, что только мертвец не запомнит» — подумал я, но вслух сказать не решился.

— Пытался выжить, — наконец, получил он мой ответ.

Судя по мимолетной искорке в глазах Азамата, он его оценил, но более ничем не выдал себя.

— Как ты оказался в пустыне?

— Меня привез туда тюремщик-ассириец.

— Для чего?

— Чтобы привести приговор суда в исполнение.

— И чем же ты провинился перед богами?

Я посмотрел ему прямо в глаза, прежде, чем ответить:

— Наивностью.

Вновь эта мимолетная искорка в глазах Азамата. Очевидно, он не ожидал от меня такого ответа. В то же время главарь разбойников не мог поймать меня на лжи. Я сказал чисто то, что испытывал на душе. Да, я не договаривал многого, но и не врал. Но самому себе я врать не мог — я теперь действительно считал, что был наивным дураком и имей чуть более реальный взгляд на мир, быть может, не вляпался бы в такую кучу дерьма.

— В чем проявилась твоя наивность?

— В вере в закон и справедливость.

Веселые огоньки так и заплясали в черных глазах Азамата, но теперь я не мог понять — это очередная реакция на мой ответ или насмешка?

— За что тебя осудил совет жрецов Эсагилы? — внезапно спросил он.

От неожиданности я чуть не упал с табурета:

—Откуда ты...

— Вопросы задаю я! — огоньки померкли, уступив место непроглядной тьме.

«Как земляной лев».

Я сидел, не в силах что-либо ответить.

— Дар речи потерял? — Азамат слегка повысил голос. — Не начнешь отвечать, я отрежу тебе язык. Тогда всю жизнь будешь мычать, словно вшивый верблюд.

— За убийство корзинщика, — выдавил я.

— Брешешь! Как собака брешешь! Жрецы не занимаются такими мелкими делами.

— Хорошо, хорошо, — я вскинул руки, — за убийство писца, но...

— Довольно, — резко перебил он, — твое «но» меня не волнует. Вот это уже пахнет правдой.

Я сидел, глядя на него, испытывая смесь злобы и восхищения.

«Как он узнал, что меня судил совет жрецов? Да сожрет меня Ламашту, я понятия не имею!».

— Кто твой лучший друг? — задал Глава новый вопрос, чем еще больше сбил меня с толку.

Он настолько быстро переходил с одной темы на другую, что голова шла кругом. Очевидно, Азамат этого и добивался — как можно больше запутать меня и дать меньше времени на раздумья.

— У меня его нет.

— Снова тявкаешь!

— У меня был лучший друг. Доволен? — выплюнул я.

— Вполне, — спокойно ответил Азамат, не поддавшись на мой выпад. — Кем он был?

— Торговцем.

— Как он умер?

— Откуда ты знае...

— Как он умер?!

— Его убили.

— За что?

— Ни за что.

— Брешешь!

— Нет! — я не выдержал и вскочил с табурета. — Да поразит меня молнией Мардук, если я говорю неправду!

— Сядь! — рявкнул Азамат. — Не то я посажу тебя в бочку рядом с той скотиной, чтобы ему не скучно было. Будете вместе любоваться последними закатами в своей жизни!

Я вновь опустился на табурет, уставившись невидимым взором в пол. Внутри все клокотало от переполняющих чувств.

— Никого не убивают ни за что, — уже спокойным и холодным тоном продолжил Азамат, — всегда есть причина для убийства.

Я горько ухмыльнулся:

— Кукла.

— Что ты сказал?

Я поднял на него глаза:

— Кукла. Кукла в большом спектакле, которую использовали, а затем уничтожили. Вот как погиб мой друг. А теперь объясни...

— В следующий раз, когда твой рот захочет сказать что-нибудь лишнее, — перебил меня Азамат, — представляй в уме бочку.

В воздухе вновь повисла тишина, на этот раз не прерываемое ворчанием верблюдов, которые, видимо, уже отошли ко сну. Снаружи быстро темнело, и я с трудом мог различать Азамата в сумраке шатра.

Молчание длилось намного дольше предыдущей паузы но, наконец, он прервал его:

— Короче говоря, мне все ясно. В общих чертах.

Я, молча, ждал продолжения того, что он скажет. Несмотря на злобу, мне не хотелось оказаться в бочке рядом с тем предателем. Однако вместо ответа Азамат отошел от кровати, быстрым шагом проследовал к выходу и, откинув полог, вышел наружу, оставив меня сидеть в полном одиночестве и темноте.

«Куда это он? А что, разве не ясно? Пошел готовить для тебя новую бочку. Куда же еще? Не смешно. Да никто и не смеется».

Я слышал его тяжелые шаги, огибающие шатер кругом. Наконец, он остановился, а затем послышался звук, словно что-то тяжелое тащат по песку.

«Бочка! Да прекрати!».

Звук все приближался ко входу в шатер, и мое воображение уже рисовало, как Азамат заталкивает меня в бочку. Как я сижу в ней сутки напролет под испепеляющими лучами солнца днем и морозным ветром пустыни ночью, неминуемо приближая свой долгий и мучительный конец. От одной только мысли об этом на лбу выступил неприятный липкий пот, который я поспешил поскорее смахнуть тыльной стороной ладони.