Клякса бифуркации
Шрифт:
– А если я «встану на лыжи»?
Прикусывает губу:
– Тогда, крышка мне…
Я вполне отдаю себе отчёт, что после моего сегодняшнего хода - последует контр-ход от Погребинского. И вполне возможно, это будет как во второй по популярности настольной игре:
Шах и мат!
Первой, напомню – в «новой реальности» является моя «Мировая революция», на которой просто сказочно обогатились ульяновские кустари.
Интересуюсь, на всякий случай:
– А ты, вообще-то, Абрам Израилевич, за кого: за меня - или за этого…?
Прячет глаза и молчит.
Ну, что ж… Будем считать, что товарищ Кац
Не просто по наитию - но и тщательно анализируя кое-какие имеющиеся факты, я сразу понял: Кац - был завербован Погребинском, при первом же посещении последним Ульяновска.
Обвинять Каца в предательстве нельзя: он мне не друг, не родственник и даже не единомышленник - чтоб предать. За ним водится вполне конкретный «бзик» - мечтает забраться куда повыше по служебной лестнице, вот он и воспользовался шанцем – предоставленным ему Погребинским.
Какие претензии?
Обижаться на него и бычиться – глупо и непродуктивно. Более умным будет, по примеру Погребинского использовать эту его слабость в своих бескорыстных интересах.
Скептически-насмешливо на него глядучи:
– Заместитель Погребинского, это конечно – неимоверная круть… Но об этом ли ты мечтал с семнадцатого года, сидя в нашей дыре, Абрам Израилевич?
Тот, поднимает на меня умный, всё понимающий взгляд:
– Ты хочешь предложить мне нечто большее?
Слегка приподнявшись, полушёпотом спрашиваю:
– Газеты читаешь?
– Ну, допустим… Читаю!
– Знаешь, что в мире и стране творится и, понимаешь - чем это всё может закончиться?
Настороженно:
– Могу только догадываться.
– Ты «можешь догадываться», а я точно знаю – в Москве кое с кем общался: вот-вот в ОГПУ начнутся большие чистки - которые затронут и Погребинского… Это я ему железно обещаю!
Вижу – заглатывает наживку, и:
– Ты, Абрам Израилевич - можешь просто сидеть на попе ровно и, тогда тебе возможно достанется кресло - из-под его забронзовейшей как бюст Маркса, жоппы…
Откидываюсь на спинку стула и прямым текстом:
– …А можешь раскрыть контрреволюционный заговор возглавляемый Погребинским и, тогда (при известной удаче и собственной ловкости, конечно) - ты переедешь в кабинет на Лубянке.
Вижу полное обалдевание и, продолжаю максимально «грузить»:
– Другой вариант: я прямо отсюда иду в Губернское управление ГПУ и, тогда - контрреволюционный заговор раскрывают там. Ну тогда извини, Абрам Израилевич: как выдвиженцу Погребинского – место твоё будет тоже на Лубянке… Но вот только, уже не в кабинете за столом - а в подвальной камере. А там, уж как договоришься: на нарах у окна - или под нарами возле параши.
Исходя парами от бурления в нём кипящих говн:
– Угрожаешь?
Вытаращив на хозяина невинно-наивные глазки:
– «Угрожаю»?! Да, упаси меня Маркс – предупреждаю и предлагаю.
Товарищ Кац, трясущимися руками сломав две папиросы и изведя полкоробка спичек, наконец закурил. Потом после первой же затяжки, сунув в рот не тем концом и обжегшись, выматерившись в адрес непосредственного руководства и проплевавшись прямо на пол, прошепелявил:
– А если он раскроет контрреволюционный заговор – возглавляемый тобой?
Тычу большим пальцем за спину, где из окна продолжало шуметь и, даже слышались отдельные выкрики:
– У Погребинского нет и,
никогда не будет такой «группы подтанцовки» - поэтому ему это сделать сложнее.Как будто в подтверждении, на улице кто-то истошно завопил:
– СВОБОДУ СЕРАФИМУ!!!
Кац, ликом взбледнев аки Иуда на осине, пробормотал:
– Счас стёкла будут бить…
За этим отчётливо слышалось: «…А потом – меня».
Подошёл к окну и посмотрел вниз на собравшуюся толпу, еле-еле сдерживаемую растянутой цепью милиционеров. Их здесь собралось тоже прилично, но все их действия выглядели суматошно-бестолковыми – как муравейник с всунутой в него головнёй.
Двадцатые годы, это вам не хрущёвская «оттепель» и, в демонстрации - стрелять было ещё не принято. По всему было видно, что поднажми толпа – правоохранители просто-напросто разбегутся как запечные тараканы от света лучины, позабыв про свои «наганы» и «винторезы».
– Думай-соображай быстрее, Абрам Израилевич, пока всю вашу контору по кирпичику не разнесли!
В приоткрывшейся без стука двери, показалась голова секретарши и панически вопрошает:
– Товарищ Кац! Из «губернии» звонили – почему Вы арестовали Свешникова? Что ответить?
Подскочив ужом на сковородке, чернильницей на неё замахиваясь, Кац:
– ЗАКРОЙ ДВЕРЬ, ДУРА!!!
Нехарактерно для него – обычно Абрам Израилевич с женщинами по-еврейски тактичен и обходителен.
Тяжело дыша, как загнанный через камыши в трясину кабан – под дула охотничьих двустволок, уставившись на меня налившимися кровью глазами:
– У тебя ровно сутки, Свешников! Чтоб, завтра вечером - улики на Погребинского были у меня на столе!
Недоумённо пялясь:
– А свидетелей куда прикажите, товарищ начальник? Вам под стол…?!
Тараща глаза:
– У тебя и свидетели есть?!
– А ты фули думал, Изральич? С терпилой связался - в майке, в шлёпках, да в выцветших на коленях тренниках?!
Тот, обессилено падая в кресло:
– Всё, иди! И успокой толпу, пока до Москвы не дошло про твой «арест».
Выхожу на крыльцо управления НКВД и, подняв руку:
– Всё нормально, товарищи: никакого ареста - всего лишь лекция об условиях…
Меня не дослушав, народ грянул:
– УРА!!!
Толпа комсомольцев, членов партии и беспартийных, стащили меня с крыльца и, буквально на себе донесла меня до «Форда» - с которого я как Ленин с броневика, толкнул коротенькую речь…
О чём речь, спросите?
Да всё о том же – о строительстве Детской железной дороги, о чём же ещё. На штурм Нижегородского белокаменного Кремля и бывшего Дворца губернатора в нём, я не звал…
Не время ещё!
После моей речи народ потихоньку начал рассасываться «по пещерам», а я с тремя немцами-телохранителями поехал…
Правильно: к Ксаверу.
***
На уже давненько знакомом подворье встретили меня более чем сердечно - сразу же за стол, даже моих немцев не побрезговали усадить рядом и накормить «от пуза». Затем, поднялись в кабинет, где я вручил подарки: оправившемуся от ран Саулу - по случаю купленную эксклюзивно сработанную немецкую трёхсекционную стальную кирасу «скрытого ношении», Упырю – наваху, испанский нож-складень. Основному партнёру по «монетизации» знаний из будущего, я подарил купленную в Париже закопчённую старообрядческую икону – от вида которой, он чуть кипятком не описцался: