Книга Лазаря
Шрифт:
Держа чашу в правой руке, подошел к Виктории и, схватив за волосы, запрокинул ее голову. Затем с силой раскрыл рот женщине и принялся вливать раствор в горло, громогласно читая призыв к лоа.
Я не видел, как много проглотила Виктория этой гадкой смеси, но неожиданно она стала притоптывать ногами и подняла руки вверх, совершая ими волнообразные движения. Бокор положил тушку курицы в круг и ножом отрезал одну из птичьих лап. Обмакнув отрезанную лапку в чашу, присел и принялся что-то рисовать на животе голой женщины. Хор зазвучал громче, барабаны ускорили ритм, и Виктория начала танцевать.
Плавно раскачивая
Бывает зрелище настолько омерзительное, что обычный человек попросту не в силах отвести от него взгляд, словно находясь под властью какого-то сильного гипноза.
Я почувствовал резкую боль в левом боку. Это Мари, видя, что я поддаюсь влиянию первобытной пляски, всадила мне локоть прямо под ребра.
– Уф-ф, – едва смог я выдохнуть. – Спасибо! Я почти потерялся в этих фрикциях.
– Похотливый козел, – сказала она, но не обидно, а даже с некоторым сожалением.
Бледный Хосе откинулся спиной на стену и закрыл лицо руками.
Барабанщики задали бешеный темп и Виктория, стоя на месте и чуть шевеля ногами, вытянула руки вперед и опустила голову. Ее тело затряслось словно под воздействием какой-то внутренней вибрации.
Наконец, раздался хриплый крик бокора, и звуки барабанов смолкли. Хор вместе с барабанщиками выскользнул наружу. Неандерталец вынес из-за столба большую каменную чашу с тлеющими углями и поставил перед Викторией. Снова схватил ее за волосы, поднял голову и принялся выкрикивать в лицо грубые, лающие фразы. Виктория начала выть. Сначала тихо, но затем все громче и громче, пока вой не заполнил все помещение.
Я попытался закрыть уши, но звук проникал сквозь сомкнутые пальцы, вызывая дрожь во всем теле. Хосе сполз со скамьи, глаза его начали закатываться. Мари обхватила голову руками и нагнулась к коленям. Ее заметно трясло. Неандерталец громко прохрипел какую-то галиматью и поднял вверх правую руку с зажатой в кулаке куклой. Взревев, бросил куклу на угли, и та вспыхнула ослепительным пламенем.
Вой внезапно стих, и изнутри тела Виктории низкий рычащий голос выплюнул длинную фразу в лицо бокора. Тот отшатнулся. Виктория опустила руки и повалилась на пол…
– Ты! – громко закаркал бокор, указывая на меня пальцем. – Тащи носилки, живо! И фонари!
Пошатываясь на бегу, я выскочил наружу и бросился к лазарету, увязая в мокром песке.
– Ния, Ния! – начал орать я, еще не добравшись до палатки. – Носилки! Быстро!
Испуганная Ния, пытаясь вытащить наружу тяжелые носилки, зацепилась за брезентовый полог и упала, вскрикнув от боли.
– Фонари? Где фонари? – продолжал кричать я, вцепившись в обрезиненные ручки носилок.
Всхлипывая от боли и страха, Ния на четвереньках заползла внутрь и достала из-под кровати три налобных туристических
фонаря. Я продел эластичные ремни через руку и торопливо потащил носилки к хунфору.На полу, в слабом свете догорающих свечей лежала Виктория, на ней сверху сидел бокор. Коленями он упирался в ее бедра, а обеими руками прижимал голову женщины к полу. Ступни ног Виктории мелко тряслись. Мари и Хосе растерянно стояли рядом.
– Одевайте фонари и укладывайте ее! Быстро! – пролаял бокор и слез с лежащей.
Я подхватил скользкие трясущиеся ноги, Мари и Хосе вцепились в плечи и спину. С трудом мы затащили невероятно тяжелое тело на носилки.
– Алек! Хосе! Несите! Мари, иди рядом и следи, чтобы не билась головой! – распорядился бокор и быстро вышел наружу.
Подняв Викторию, мы поспешили за ним. Темнота была настолько плотной, что почти полостью поглощала свет мощной лампы на моем лбу. Я шел сразу за неандертальцем. Позади, тяжело дыша, тащил свою половину носилок Хосе. Когда питекантроп свернул в сторону посадок, я подумал, что мы несем Викторию в его первобытную хижину, но уродливое строение осталось позади справа, и я с ужасом осознал, что он ведет нас в джунгли. В лес, куда даже днем отчаянно боялся заходить.
Меня тряхнуло так, что я остановился. В низу живота противно заныло.
– Вперед! Вперед! – злобно прохрипел бокор, сверкнув вытаращенными глазами.
Сжав зубы, я заставил себя двинуться дальше. За спиной спотыкался Хосе, невнятно читая какую-то молитву.
Из-за прошедших ливней тропа, по которой мы шли, была скрыта водой, достигавшей щиколоток, отчего ноги опасно скользили по глинистому дну. Приходилось напрягаться, чтобы не рухнуть прямо в грязь вместе с носилками. Я гнал мысли о том, кто или что плавает сейчас в этой воде. Луч света выхватывал из темноты мохнатую спину уверенно шагающего бокора, пальмовые и фикусовые листья, шершавыми арками нависающие прямо над тропой на уровне моей головы. Опуская лицо вниз, я таранил эти ветки лбом, закрывая глаза и стараясь не обращать внимание на боль от царапин.
С правой стороны доносилось негромкое всхлипывание Мари, которая была вынуждена прижиматься к растущим вдоль бровки кустам и деревьям из-за ширины носилок. Мне показалось, что пару раз она с глухим звуком ударилась о стволы деревьев. Носильщик из Хосе был никчемный. Каждые десять метров он, поскальзываясь на глине, падал на колени, а то и вовсе плашмя на землю. Бросал носилки, тем самым перекладывая их вес на мои руки, которые и так уже вытянулись ниже колен, как у самого неандертальца.
Тропа закончилась на небольшой поляне, влажной, но свободной от кустов и деревьев. Свет фонарей осветил грубо сколоченный навес, накрытый листьями, и две прямоугольные ямы под ним, очень напоминающие могилы. Бокор повернулся и дал знак поставить носилки на землю.
Согнувшись, я пробрался под навес и попытался рассмотреть эти ямы. Одна из них была размером примерно полтора на два метра и глубиной в один. Вторая же гораздо меньше – полметра метра в ширину и один в длину, но гораздо более глубокая. Обе выстланы изнутри травой и листьями. У каждой ямы громоздилась гора песка с глиной.
Меня пробил озноб. Только страх перед ночными джунглями удерживал меня на этой зловещей поляне – иначе я бы просто ринулся бежать, пусть даже навстречу неминуемой смерти.