Книга тайных желаний

— Рада, что Харан свернул лагерь и снял посты на дороге, — сказал я.

— Да, это произошло вскоре после твоего отъезда, — кивнула Йолта. — Скепсида не ошиблась: Харану быстро сообщили, что ты вернулась к мужу в Галилею, а я дала обет остаться в общине до конца своих дней. Вскоре солдат отозвали.

«Вернулась к мужу в Галилею». Слова ранили, словно крошечные лезвия.

Я заметила, как Тавифа сжимает и разжимает кулаки, словно уговаривая себя проявить храбрость, упомянутую Диодорой. Наконец она впервые с прибытия заговорила:

— Ана предполагала, что дорога будет пуста, но Лави не хотел рисковать. Он настоял, чтобы мы подождали в ближайшей деревеньке, пока он удостоверится, что путь свободен. Он вернулся за нами не раньше, чем все проверил. — Она произносила слова медленно, стараясь придать звукам точную форму.

Меня вдруг снова охватило беспокойство.

— Но ведь Лукиан наверняка сообщит Харану, что я здесь? — спросила я у Йолты.

Та сжала губы.

— Ты права насчет Лукиана: он обязательно доложит брату о твоем возвращении. Но даже если Харан попытается настоять на твоем аресте, ему будет нелегко убедить солдат снова занять сторожевой пост. Перед вашим отъездом ходили слухи о недовольстве в отряде: солдатам надоело за мизерную плату обыскивать каждого прохожего. Да и самому Харану наверняка не захочется раскошеливаться. — Она положила руку мне на колено. — Думаю, его жажда мести поутихла. В любом случае у терапевтов тебе ничего не грозит. Если хочешь, можем не покидать территорию общины, пока Харан не помрет. Брат старше меня: не будет же он жить вечно. — Лицо Йолты скривилось в злой усмешке. — Кроме того, у нас есть наши чаши. Никто не помешает нам записать смертельное проклятие.

— У меня хорошо получается их сочинять, — подхватила Тавифа, то ли в шутку, то ли всерьез.

— Я дала обет, — сказала Йолта. — Теперь я до конца жизни останусь в общине.

Такого я не ожидала. Тетя слишком долго жила без корней, против воли скитаясь по свету. И вот выбор сделан.

— Ох, тетя, я так рада за тебя!

— Я тоже дала обет, — созналась Диодора, и у меня созрело решение.

— Я последую вашему примеру.

— И я, — добавила Тавифа.

Йолта усмехнулась:

— Тавифа, милая, прежде чем принести клятвы, хорошо бы провести здесь чуть больше пяти минут.

Моя подруга весело расхохоталась:

— Значит, поговорим через неделю.

Наконец мы поднялись. Пора было спуститься с холма, найти Скепсиду и сообщить ей, что мы здесь, но сначала мы замерли и прислушались к позвякиванию колокольчика вдалеке. С холмов задувал ветер, неся запах моря, а воздух сиял шафрановым светом, который иногда появляется в безоблачные дни. Тот краткий миг запомнился мне как чудо: я посмотрела на трех женщин, застывших перед соснами, и поняла, что мы каким-то образом стали единой семьей.

II

Однажды после полудня, через двадцать два месяца одну неделю и один день после смерти Иисуса дождь с грохотом обрушился на крышу библиотеки, пробудив ото сна, который неожиданно сморил меня. Голова гудела и казалась тяжелой, будто ее набили свежеостриженной шерстью. Я отлепила щеку от стола и огляделась, недоумевая, где это я. Гай — плотник, который устроил мой побег, спрятав меня в гробу, — недавно сделал пристройку к библиотеке, чтобы у меня был скрипторий и место для хранения свитков, но в первые смутные секунды после пробуждения я пребывала в растерянности. Страх сжал мне горло ледяной рукой, но тут же отпустил: я пришла в себя.

Мне вспомнился мой старый друг Фаддей, который каждый день дремал в скриптории Харана чуть ли не прямо на столе, сморенный скукой и — несколько раз — Йолтиными травами, подмешанными в пиво. Я же, напротив, могла винить лишь собственное усердие, которое последние недели заставляло меня засиживаться допоздна над копиями моих кодексов: два экземпляра для библиотеки и еще один, чтобы нести мое слово людям.

Я отодвинула скамью и потрясла головой, пытаясь избавиться от сонливости, но это оказалось не так-то просто. Пока я дремала, в библиотеке стало темно и холодно, поэтому я накинула на плечи плащ Иисуса, придвинула лампу поближе и снова сосредоточилась на работе.

На столе лежали мой кодекс «Гром. Совершенный разум» и лист папируса, на котором я делала список с него. Скепсида собиралась отправить экземпляр ученому из Александрийской библиотеки, с которым она переписывалась. Я с особенной тщательностью выбрала шрифт и обдумала каждую завитушку, но мои усилия пропали впустую: в самом центре листа, там, куда опустилось мое лицо, когда я уснула, красовалась клякса. Последние строки можно было разобрать с большим трудом:

Я блудница и праведница. Я жена и дева.

Я потерла пальцем щеку, и на подушечке проступило чернильное пятно. В том, что слова «я жена» размазались по коже, был свой смысл — печальный и прекрасный. Почти два года скорбь по Иисусу была неотделима от меня, словно вторая кожа. За все это время боль потери не уменьшилась. В глазах у меня защипало, а затем возникло привычное чувство пустоты от отчаянных поисков в глубинах сердца того, что мне уже не суждено больше найти: моего мужа. Я опасалась, что горе обернется отчаянием, станет оболочкой, которую я не смогу сбросить.

Меня охватила страшная усталость, и я закрыла глаза, желая погрузиться в темную пустоту.

Снова очнулась я в полной тишине. Дождь утих. Воздух был неподвижен и тяжел.

Я подняла голову и увидела в дальнем конце библиотеки Иисуса. Его темные выразительные глаза смотрели прямо на меня.

Я затаила дыхание. Прошло несколько минут, прежде чем я заговорила:

— Иисус. Ты пришел.

— Я и не уходил, Ана. — Он улыбнулся мне знакомой кривоватой улыбкой.

Поскольку Иисус не двигался с места, я сама пошла к нему, но вдруг остановилась, заметив на нем старый плащ с пятном крови на боку. Я оглядела себя: на плечи был наброшен старый плащ Иисуса с пятном крови на боку, который я носила ежедневно в течение двадцати двух месяцев одной недели и одного дня. Как он может быть и на моем муже?

Я замерла в растерянности, не понимая, что происходит. Больше похоже на сон. Или на видение. И все же Иисус был реален.

Я схватил его за руки, теплые и мозолистые. От него пахло потом и щепками. Бороду усеяла известняковая пыль — точь-в-точь как в те времена, когда мы жили в Назарете. Интересно, что он скажет о чернилах у меня на щеке?

Но тут я почувствовала, что он отдаляется.

— Не уходи.

— Я всегда буду с тобой, — сказал он и растаял.

После я долго сидела за столом, пытаясь осознать случившееся. Скепсида однажды поведала мне, что ее мать явилась к ней в монастерион через три недели после смерти. «Тут нет ничего необычного, — сказала наставница. — Наш разум полон загадок».

Тогда я подумала — и до сих пор так считаю, — что видение Иисуса родилось в моем воображении, но оно было не меньшим чудом, чем если бы он пришел во плоти. В тот день ко мне вернулся его дух. Я вновь обрела мужа.

Я сняла его плащ, аккуратно сложила и положила в пустую ячейку стеллажа, громко возвестив теням: «Все будет хорошо».

III

Мы поднимаемся по тропинке к скалам — Диодора, Тавифа и я, — шагаем друг за другом в лучах оранжевого света. Я иду впереди, прижимая к груди чашу для заклинаний. Диодора бьет в барабан из козьей шкуры, а Тавифа поет песню о Еве, искательнице истины. Вот уже тридцать лет мы втроем живем на этом склоне.