«Книга Всезнания»
Шрифт:
— Поздно спохватился, — беззвучно прошептала Лия. — Ты уже давно проиграл. С самого начала.
========== 14) Кто-то, кто знает цену смерти ==========
Некогда белый, а ныне грязновато-серый потолок испещряли черные провалы-трещины. Словно каньоны, расходились они по пустыне старой краски. Словно желоба, вспарывающие дно моря, вгрызались в бетонные плиты. Яркая лампа дневного света заливала их белыми бликами, не давая скрыться от глаз людей, и тьма затаивалась в глубине черных провалов, не желая показываться, не желая давать смертным себя рассмотреть. И всё же она отчетливо выделялась на сером, мутном потолке, залитом ровным белом светом. Ведь на ее желания здесь всем было наплевать. Как, впрочем, и на желания кого бы то ни было.
Тсуна открыл глаза, и первым,
Тсуна вспоминал, как, вернувшись в пещеру, Ямамото развел костер. Как молча, стараясь не тратить силы понапрасну, Хранители влили в ларец Пламя Предсмертной Воли. Как заваривал Гокудера очередную порцию лекарственных трав, собранных еще с утра. И как острое чувство разочарования грызло всех в серой унылой пещере при взгляде на содержимое ларца. На небольшую картину, изображавшую первое поколение семьи Вонгола в дни, когда они только начинали свой путь в мире мафии. В дни, когда они всё еще были вместе и не верили, что это может измениться… Но Тсуна знал, что Деймон Спейд, первый Хранитель Тумана, предал босса ради лучшего, по его мнению, будущего семьи, и знал, что Мукуро, десятый Хранитель Тумана, мафию ненавидел, а потому мог поступить как его предшественник — предать босса, но из иных соображений. И всё же Тсуна хотел верить в лучшее, как хотел в него верить изображенный на портрете Вонгола Примо.
«Это у тебя наследственное, — фыркнула Лия, когда Савада подумал, что несмотря ни на что будет верить в лучшее. — Наивность и вера в чудо. Но, может, не так уж это и плохо, учитывая, что Джотто считается величайшим боссом мафии. Только вы всё же разные». В чем именно они различны, Лия не пояснила, да Тсуна и не допытывался, решив, что он просто еще слишком слаб и глуп, чтобы быть похожим на Примо. Он ошибался. Но Лия ему об этом, конечно же, не сказала.
Следующим утром, собрав остатки сил, мафиози двинулись к городу, оставив в лесу даже свои рюкзаки, так и не убранные Реборном от ручья. Они прихватили лишь фляги, да несли с собой ларец и картину, на остальное сил уже не хватало. Пневмония и температура под сорок градусов Цельсия — не самое лучшее состояние для походов по горам.
А дальше всё было как в тумане: путь домой, попытка добрести до больницы, кашель иллюзиониста, который становился с каждым часом всё сильнее и болезненнее, отчаянное желание прекратить мучения друзей… И главным фоном всего этого серого потока стала яркая, как сполохи костра, эмоция — страх за здоровье и жизни тех, кто был рядом. А потому, дойдя до холла больницы и буквально рухнув на жесткий коричневый диван, Тсуна первым делом сказал подбежавшей медсестре: «Помогите им!» Остального он уже не помнил. Разум отказался продолжать борьбу с болезнью и предпочел забытье миру, в котором врачи уже спешили на помощь больным мафиози, за которых теперь можно было не волноваться…
«Как они?» — первая связная мысль, что всплыла в голове Савады после того, как он вспомнил прошедшие сутки. Или не сутки? Сколько времени он пролежал в забытьи?..
— Наконец-то ты очнулся, — раздался у него над головой приятный мужской голос. Хрипловатый, низкий, но обволакивающий и мерный, словно ручей неспешно бежал по каменистому руслу. Впрочем, голос этот был бодр и задорен, что не вязалось с мыслью Савады о том, будто его окликнул врач.
Медленно открыв глаза, Тсунаёши хотел было повторить свой вопрос вслух и узнать, что с его друзьями, но… слова застряли в горле, не желая вырываться на свободу. Да и было чему удивляться, ведь вместо доктора
в белом халате над парнем склонился худощавый мужчина лет двадцати пяти в расшитом серебряной нитью черном камзоле, с белым шейным платком, затянутым массивным узлом и надежно скрывавшим шею. Вместо современных брюк на странном посетителе были черные узкие штаны, напоминавшие лосины и заканчивавшиеся чуть ниже колена, позволяя увидеть белые чулки и черные туфли с тупым мысом и серебристой пряжкой.— Хиии! — Тсуна вжался в кровать, испуганно глядя на странного человека.
Короткие светлые волосы визитера слегка растрепались, будто он только что прошелся по улице при сильном ветре, синие глаза смотрели на мир с ноткой иронии и каким-то странным, полным абсолютной уверенности в себе спокойствием. На тонких потрескавшихся губах играла легкая задорная улыбка, а аристократически бледная кожа в свете ярких больничных ламп казалась почти прозрачной. Мужчина стоял неподалеку от кровати Тсуны, точнее, у него в ногах, и, уперев левую руку в бок, правой выстукивал на деревянном изножье койки странный ритм. Почему «странный»? Да потому что звука Савада не услышал… Перед ним стоял мертвец. Очередной. Вот только выглядел он абсолютно живым, и ни кровавых потеков, ни болезненной бледности, ни чрезмерной худобы в нем не наблюдалось. Это был абсолютно здоровый, спортивный человек, без намека на какие-либо аномалии. Разве что тонкие аристократические пальцы не могли коснуться кровати…
— Очнулся? — раздался на этот раз голос справа от койки Савады, и тот резко обернулся. На точно такой же, как и у него самого, кровати лежал мужчина лет семидесяти, и было ясно, что он еще жив — одеяло укутывало тело теплым коконом, а капельница равномерно вливала в вену прозрачную жидкость.
— Д… да, — запнувшись ответил мафиози и перевел опасливый взгляд на Стража. В том, что подтянутый худощавый мужчина, ничуть не выглядевший как жертва жестокого убийства, был Стражем, Савада уже не сомневался. «И как мне с ним общаться при посторонних?!» — в отчаянии подумал он. У стены напротив притулились еще две кровати, и лежавшие на них пациенты были не меньшей проблемой, нежели бодрый старичок.
— Это хорошо, — вынес вердикт больной и закрыл глаза. Тсуна вздохнул, а аристократ средневековья вдруг рассмеялся и плавно опустился на кровать в ногах Хозяина. Пружины не скрипнули. Матрас не прогнулся. Призрак лишь делал вид, что сидит на кровати, на самом деле опустившись на потоки энергии, что являлись основной составляющей его измерения.
— Не переживай, Савада-сан! Лия-нии развлекала себя тем, что вы общались вслух — ей это нравится. Но меня такие мелочи не волнуют. Стража знает все твои мысли благодаря Книге, потому можешь общаться со мной ментально. За остальных не ручаюсь, наши девушки довольно своевольны.
«Как так?!» — опешил Тсуна. Страж снова рассмеялся.
— А вот так! Мисс Лия любит болтать вслух, а еще ее веселили твои терзания. Знаешь ли, у Стражи не так уж много способов развлечься, не вини ее! Но позволь представиться, мне следует соблюсти церемониал.
Мужчина грациозно поднялся и, отвесив Саваде, чьи глаза готовы были выпрыгнуть из орбит, изящный полупоклон, отрапортовал:
— Барон Вольфрам Фукс, первый сын Карла Фукса, к Вашим услугам!
Тсуна икнул и закашлялся. Такого странного приветствия он не ожидал, тем более не ожидал, что кто-нибудь когда-нибудь отвесит ему поклон. Это смущало, это пугало, это было слишком странно! И Тсуна мысленно простонал, подумав о том, что вся эта ситуация однажды загонит его в могилу.
— Вполне вероятно, — ответил на эту самую мысль немец, бегло и без акцента говоривший на японском, и снова опустился на кровать. — Но сколько человек проживет, зависит и от него тоже — чем он осторожнее и внимательнее, тем больше шанс на долгую жизнь.
«Ты… все мои мысли слышишь?» — уныло подумал Савада, и Страж рассмеялся. Задорно и иронично.
— Я тебя вообще не слышу! Я узнаю твои мысли из Книги Всезнания, причем не только текст, но и интонации. Так что за точность не переживай. А отвечая на вопрос… герр Савада, неужели Вы думаете, что есть хоть что-то, неизвестное Книге?