Книга юного конструктора, том 1

— Я? На Украине? С чего ты взял?

— Слыхал. Один из саламандр рассказывал, что ты ездил на Украину, и считает твою информацию очень ценной…

— Вздор! С чего ты взял? Я был в Польше. В Освенциме. Ты же знаешь!

— Потому-то и удивился. Что это говорит о нашей здешней Task Force? Саламандры считают, что Освенцим находится на Украине?

— А вдруг они правы? Освенцим повсюду.

— У тебя жар.

— Да.

— Почему ты не идешь домой и не ложишься в постель?

— Жду Ксено. Мне надо с ней поговорить.

Мартин вытащил свой смартфон, запутавшись пальцами в тесемке освенцимского бейджика, который так и лежал в кармане пиджака, посмотрел, нет ли сообщения от Ксено, а двумя кабинетами дальше Фения Ксенопулу в ту же самую минуту проверяла на своем «Блэкберри», не пришло ли наконец сообщение от Фридша. Эта одновременность не подстроена и не случайна, просто всего лишь наибольшая вероятность: ведь Фения проверяла телефон каждую минуту.

Мартин извлек из кармана бейджик, спрятал смартфон.

— Как там было, в Освенциме?

— А вот так! — сказал Мартин и протянул Богумилу бейджик.

— «Guest of Honour in Auschwitz», — прочитал Богумил. — Круто.

— Переверни! И прочти, что стоит на обороте.

— «Не теряйте эту карточку. В случае утери Вы не имеете права находиться в лагере». Это что… это… — Богумил вертел карточку в руке, — подлинная штука? Ты действительно получил этот бейдж в Освенциме? И носил на шее? Всерьез?

— Конечно, очень даже всерьез. В годовщину освобождения Освенцима лагерь закрыт для туристов, ведь туда съезжаются главы государств, высокие представители и дипломаты из разных стран, а тогда, само собой, действуют определенные меры безопасности, ну, то есть я понимаю, однако…

— Но этот бейдж выглядит как скверная шутка, как пародия…

— Да. И вообще. Когда я закурил сигарету на лагерной дороге, возле развалин крематория, передо мной внезапно вырос человек в форме и сказал: «No smoking in Auschwitz».

Богумил покачал головой, выпустил дым и обронил:

— Гитлер не курил…

— Сущий гротеск. Как и торговые автоматы в лагере, для горячих напитков. Фирма, выпускающая эти автоматы, называется «Enjoy!» [78] . В Освенциме был жуткий холодина, и я обрадовался, что можно выпить горячего кофейку. Хотя нас, пожалуй, шокирует или удивляет лишь нормальность, там, где мы ее не ждем. Я имею в виду, этот бейдж вовсе не циничная пародия, он совершенно нормальный. А что он производит жутковатое впечатление, что его текст следовало бы сформулировать и оформить иначе, мы думаем только в этом месте. Все должно быть каким-то другим — так мы думаем только в этом месте. Но если все перевернуть другой стороной, если всюду смотреть на нормальное, привычное в этом свете… Понимаешь, о чем я? Потому-то я и сказал: Освенцим повсюду. Просто мы его не видим. Если бы могли видеть, то осознали бы извращенность и цинизм нормальности, которой здесь, в Европе, полагалось бы стать ответом на Освенцим, уроком, извлеченным нами из истории. Не пойми меня превратно, речь не о деликатности бейджика и не о душевной тонкости кофейных автоматов, я о принципе…

78

«Наслаждайся!» (англ.)

— Да-да, о’кей.

Богумил затушил сигарету. Разговор принимал чересчур философский оборот. Оптимист по натуре, он считал, что человеку критичному вполне достаточно капельки иронии. Он не строил карьерных планов, но и не горел желанием рисковать тем, что имел или чего, может статься, сумеет достигнуть. Мартина он любил, хотя порой с трудом выносил его хандру. Задумчиво глянул на пепельницу. Черная, чугунная, она представляла собой карикатурное изображение африканца, толстогубого, с курчавыми волосами и в соломенной юбке, сложившего ладони чашкой, куда стряхивали пепел. Африканец сидел на цоколе, где красовалась надпись: «Le Congo recoit la civilisation belge» [79] . Несколько лет назад он купил эту пепельницу на брюссельском блошином рынке на площади Жё-де-Баль.

79

Конго получило бельгийскую цивилизацию (фр.).

— Знаешь… — начал Мартин.

— Да? — отозвался Богумил.

В этот миг вошла Кассандра и буквально опешила, увидев клубы дыма, Мартин затушил сигарету в пепельнице, которую заметил только сейчас, а Богумил закричал:

— Горит! Караул! Документы! Документы! Звони в пожарную охрану! — Он рассмеялся, встал, открыл окно. — Не бойся, дымовой датчик я прикончил.

— Вы прямо как дети, — сказала Кассандра. — Мартин! Тебя ищут! Ксено хочет с тобой поговорить!

За считаные дни свинья стала зяездой СМИ. Сперва в бесплатной газете «Метро» появилась коротенькая заметка, что несколько прохожих в Сент-Катрин якобы видели бегающую по улицам свинью. Заметка была выдержана в ироническом тоне, будто речь шла об очередном наблюдении НЛО; рядом тиснули архивное фото какого-то забавного поросенка, с подписью: «Кто знает эту свинку?» А затем в редакцию потоком хлынули звонки и мейлы от людей, которые тоже видели свинку и жаловались, что сообщили об этом в полицию, однако полиция не приняла их сообщения всерьез и что тон заметки и фото умаляют серьезность ситуации и вводят общественность в заблуждение, поскольку на самом деле животное было гораздо крупнее и опаснее, может, вовсе даже кабан, так или иначе, реальная угроза.

Тут «Метро» просекло потенциал этой истории и продолжило тему статьей на первой полосе. Они опросили жителей района Сент-Катрин, «неравнодушных граждан», которые чувствовали себя брошенными на произвол судьбы и не знали, можно ли им отпускать детей в школу без провожатых и могут ли женщины в одиночку выходить из дома, пока по улицам шныряет дикий кабан, чего доброго бешеный. Некая мадам Элоиза Фурье поинтересовалась в редакции «Метро», стоит ли применять для защиты от кабанов перцовый спрей, «Метро» обратилась с этим вопросом к Курту ван дер Кооту, профессору брюссельского Свободного университета, и тот дал отрицательный ответ. Перцовый спрей только увеличит непредсказуемость поведения Sus scrofa (таково научное название свиньи). Поэтому перец, а равно соль и анис рекомендуется использовать лишь для свиного жаркого. Неудачная шутка профессора, до тех пор широкой общественности неизвестного и, как выяснилось позднее, специалиста по поведению волков, взбаламутила социальные сети, в результате тему подхватили и другие газеты. Франкоязычная «Суар» опубликовала интервью с начальником полицейского комиссариата Центрального округа, фламандцем, давно внесенным у нее в списки «на отстрел». И в интервью было заметно, что газета жаждет казни этого человека, а он простодушно совершает харакири. («Какие меры вы приняли?» — «Я дал указание городским собачникам отловить свинью, когда она попадется им на глаза». — «Как собачникам?» — «У нас много бродячих собак. Для их отлова город нанимает собачников. Но свинячников мы не держим». Тут газета вставила: «План вполне под стать его французскому».) Число очевидцев между тем постоянно росло, фламандская «Морген» теперь ежедневно публиковала план Брюсселя, на котором нарисованные флажки отмечали, где и когда опять видели свинью. В конце концов кто-то обратил внимание, что свинья успела стать вездесущей. Так, например, в один и тот же день ее видели сперва в Андерлехте, немного погодя в Уккле, а потом в Моленбеке.

Стараясь вернуть себе доброе имя, профессор Курт ван дер Коот опубликовал в «Морген» подчеркнуто деловой комментарий, где соотнес максимальную скорость бегущей свиньи с расстояниями, какие она якобы преодолевала, и таким образом доказал, что чисто эмпирически существуют только две возможности. Либо: 1) речь идет не об одной свинье, а о нескольких. Ведь, согласно диаграмме «путь — время», совершенно невозможно, чтобы одна-единственная свинья могла побывать всюду, где ее якобы наблюдали очевидцы. Либо же: 2) никакой свиньи вообще не существует, есть только фиктивная свинья в головах безответственно введенного в заблуждение населения, то бишь истерическая коллективная проекция. В истории, конечно, зафиксированы случаи подобной коллективной истерии, например упомянутое в городских хрониках Нюрнберга наблюдение единорога в 1221 году, однако он сомневается, что в случае брюссельской свиньи речь действительно идет об аналогичном случае: ведь во всех исторических примерах дело шло о мифических животных, а не о домашних, к тому же по окончании Средневековья никогда больше не видели и не описывали мифического животного со сверхъестественными способностями вроде вездесущности. Отсюда он делает вывод, что на сей раз речь идет не о фиктивной свинье и не о единичной свинье, а о целом стаде разбежавшихся свиней, которые и были замечены в разных местах Брюсселя.

Стадо! И куда смотрит начальник полиции?

Глава шестая

Можно ли запланировать возвращение будущего?

The past forms the future, without regard to life [80] .

Трудно сказать, отчего эта фраза наполнила Фению Ксенопулу счастьем или, коль скоро «счастье», пожалуй, слово слишком выспреннее, хотя бы развеселила ее. Фридш позвонил, наконец-то позвонил и сказал, что в ближайшее время перевод в другой гендиректорат вряд ли возможен. Новый состав Комиссии только-только сформирован, и председатель именно сейчас ожидает от чиновников — в первую очередь от чиновников руководящих уровней, — что каждый из них проявит себя на своем нынешнем месте. Для переводов и рокировок пока слишком рано. But [81] — чтобы придать дальнейшей, утешительной части информации должный вес, Фридш особо подчеркнул это but, сделал короткую паузу… Ксено подумала о butter [82] последнем танго в Париже, потом о butterflies [83] , в животе запорхали butterflies, по крайней мере у нее возникла такая ассоциация, а Фридш еще раз повторил but и добавил: она на радаре у Кено и прочих весьма влиятельных руководящих лиц, ее работа общепризнана, ее достижения оцениваются очень высоко, и речь теперь не о том, чего ей хочется, а о том, что ей надо оставаться на виду и постоянно привлекать к себе внимание… Ксено слушала, она не была разочарована, все о’кей, да-да, о’кей, а потом… она уже забыла, что именно он сказал потом, какой был переход, так или иначе, он вдруг произнес: «The past forms the future, without regard to life». Эта фраза засела у нее в голове, она думала о ней еще некоторое время по окончании разговора, перевела ее на родной язык и отметила, что мельчайшие тонкости каждого отдельного слова в соответствующих переводах важны не только для международных договоров и законов, но и для сугубо личного… да, для чего? Для суждения. Просто суждения. О жизни. Ее жизни. Суждение о жизни, ясное, как юридический параграф, но по-гречески, как она отметила с удивлением, оно требовало толкований, которые безбожно все запутывали… Каким понятием нужно перевести the past? Прошлое, parelthon, и история, istoria, в греческом не настолько синонимичны, как the past, так или иначе включающее и history. Все происшедшее? С кем происшедшее? Индивидуальная история? То есть пережитое, биография? Или обобщенно, так сказать, мировая история? По-английски все это остается открытым, и тем не менее возникает ощущение величайшей точности. При переводе на греческий эти вопросы необходимо прояснить, а потому все становится менее ясным и как бы ограниченным, предметом трактовки. Есть ли у прошлого определенное начало и определенный конец или же неясно, когда оно началось и закончилось ли? Повторяется ли оно или было — либо есть — однократно? От этого зависел выбор формы греческого глагола, в английском глагол стоял в настоящем времени, а в переводе, возможно, следует выбрать аорист, или простое прошедшее, или сложное прошедшее, смотря по тому, как определишь, что делало или сделало прошлое. Ее развеселило, что в итоге английская фраза сообщала о том, что ее происхождение находилось в противоречии с ее жизнью — пожалуй, этот вывод уже есть перевод или по меньшей мере правильная трактовка фразы «The past forms the future, without regard to life».

80

Прошлое формирует будущее, независимо от жизни (англ.).

81

Но, однако (англ.).

82

Вкрадчивом (англ.).

83

Бабочки (англ.).

Она велела вызвать Мартина Зусмана. Немного погодя Мартин вошел в ее кабинет, нерешительно остановился. Фения улыбалась. Он удивился: как-то непохоже на нее. Надо же, встречает его улыбкой. Приветливо. Понять это он мог только превратно. Неужели ей настолько понравился его документ? Он такого не ожидал, ведь сам уже успел пожалеть, что с нервозной поспешностью, то есть не раздумывая, написал его и отослал, хотя, с другой стороны…

Так вышло из-за костюма. Помятого, дешевого, серого Мартинова костюма. Человек с минимальным чувством элегантности, думала Фения, никогда бы не купил подобный костюм. Как и тот, кому элегантность или претензия на нее полностью безразличны. Он бы с небрежной безучастностью купил что-нибудь функциональное и все же удобное, но никогда не надел бы такой мышиный костюм. Фения смотрела на Мартина и представляла себе, как в магазине готового платья, в отделе, который совершенно не под стать ему именовался «Для господ», он перебрал на вешалке несколько костюмов, внезапно указал на этот и сказал: «Я примерю его».

— Садись, пожалуйста, Мартин.

Вот умора. Воображаемая картина, как он надевает в примерочной этот костюм, смотрит на себя в зеркало и думает, да! Годится! Потом раз-другой поворачивается туда-сюда в говорит продавцу: «Я в нем и пойду!»

Усилием воли она сдержала смех.

Мартин несколько растерянно обрадовался. В замешательстве.

— Ты прочитала мой документ? — спросил он.

— Да, конечно, — ответила Фения.

Ей никак не удавалось отвести глаза, взгляд упорно втыкался в его костюм, точно иголки в вудуистскую куклу. Он всегда ходил в сером, в другом она никогда его не видела. Представила себе, что ему нужен новый костюм. А единственный новый костюм, в каком он узнал бы себя в зеркале, был бы в точности такой же, серый. В любом другом он подумает: это не я. Привычка не создает уверенность, наоборот, отнимает ее. Касательно всего остального. Елочка — слишком официально. Синий — пожалуй, подойдет на вечер, но не на день. Ткань посветлее — слишком щегольская. Любой узор, любой модный покрой — все это не для работы, контора ведь не подиум. Фения представила себе, как продавец старается показать ему что-нибудь другое, нет, нет и нет, Мартин начнет потеть, прямо-таки запаникует, серый костюм вполне о’кей, скажет он, я выбираю серый, он мне подходит. Я — человек в сером.